Нецелесообразная правда?

В новом учебнике истории могут появиться «белые пятна»

Российское историческое общество утвердило концепцию нового учебника истории. Объявлено, что завтра единый историко-культурный стандарт для преподавания истории в школах ляжет на стол Президента страны. Проект Единого стандарта был опубликован и породил жаркие дискуссии как в научном сообществе, так в широких кругах общественности и у населения в целом. Вопросы возникли по самым разным эпохам от периода татаро-монгольского ига, само понятие которого из стандарта исчезло, так и по отношению к событиям и историческим личностям XX века. Было очевидно, что разработчики концепции учебника выполняли определенный идеологический заказ и ради этого были готовы поступиться даже научными, апробированными временем истинами.

И в документе, и при его обсуждении звучал рефреном термин «модернизация». Именно им предложено обозначить самые спорные десятилетия советской истории — двадцатые и тридцатые годы. Вместе с тем в Стандарте нет понятий «преступления» применительно к этому периоду, вместо этого введено в оборот смягченное понятие «ошибки». «В историческом прошлом России, — рассуждают авторы Стандарта, — были и огромные достижения и успехи, но также и ошибки и просчеты».

Вот так, всего лишь какие-то незначительные просчеты. В разгар мировой войны на вражеские деньги экстремистская партия составила заговор и произвела военный переворот, совершив акт государственной измены. Это всего лишь ошибка. Для удержания власти в атмосфере преобладающего народного недовольства эта партия прибегла к массовому террору и расстрелам невинных заложников — снова ошибка. По чьей-то злой воле шло расказачивание — ошибка. Совершено убийство царской семьи включая детей, — ошибка. Истреблялись в угоду идеологическим догмам целые сословия — ошибка. Запущен конвейер большого террора, в огне которого сгорели миллионы, — ошибка.

Но если столько «ошибок» выстаиваются в цепь, то это уже преступная система, и факт требует должной оценки. Но авторы Концепции делают вид, что преступлений против человечности, сознательного геноцида русского и других коренных народов во имя химеры марксизма не было. Мягкая апологетика большевизма — лейтмотив историко-культурного стандарта. Период военного коммунизма, например, представлен не как попытка немедленного введения утопического социального строя насильственным путем, а только как стремление чрезвычайными методами покончить с анархией и разрухой. Читаем тезисы: «Военный коммунизм» как военно-мобилизационная и реквизиционная система. Продразвёрстка, принудительная трудовая повинность, сокращение роли денежных расчетов и административное распределение товаров и услуг. «Главкизм».

Про красный террор как главный способ удержания и укрепления большевиками своей власти — мимоходом. «Конвейер смерти ВЧК», запущенный свердловским ВЦИК и ленинским совнаркомом, ставится на одну доску с отдельными зверствами и эксцессами у белых: «Создание регулярной РККА. Левоэсеровский мятеж. Террор „красный“ и „белый“. Свёртывание советской демократии в пользу чрезвычайных органов — комбедов и ревкомов».

Массовые репрессии, вообще, уходят куда-то в тридцатые годы. Как будто при Ленине не убивали, и немеряно, политических противников, восставших против грабежа и произвола крестьян да и просто — по классовому признаку — случайных заложников. Как писала «Правда»: «Пусть прольются реки крови!», «За одну голову павшего коммуниста убьем тысячу!».