 |
| Православие и современность | Руслан Гагкуев | 30.10.2013 |
— Руслан Григорьевич, общеизвестно, что гражданские войны — самые жестокие, так было не только у нас. В чем причина этого? И что должно произойти, чтобы люди, говорящие на одном языке, настолько возненавидели друг друга?
— Гражданская война, на мой взгляд, несмотря на то, что XX век для России оказался насыщенным драматическими событиями, стала самой трагической страницей нашей истории. Почему она была столь жестокой?
Война с внешним врагом, справедливая война, способна вызвать в народе не только национальное единение, но и пробуждение самых высоких нравственных чувств. В здоровом государстве противоречия, по крайней мере на время этой войны, остаются в стороне. Они уступают место единству и готовности принести жертву во имя общей победы. В этой ситуации противник — враг, которому нет пощады. Но, будучи взят в плен, он становится врагом побежденным, и к нему не проявляется ненужной жестокости. Конечно, это не относится к завоевательным войнам или войнам на полное истребление противника, но таких Россия и не вела.
Война гражданская по сути своей иная. В ней сходятся две (или больше) части одного целого, одного общества. Мир за столом переговоров, как правило, невозможен из-за непреодолимости противоречий. И победа в такой братоубийственной войне не означает только военную победу. Она требует признания противником «правды» одной из сторон, последующего его наказания, а то и полного истребления. Не случайно после всех гражданских войн очень многие из проигравших, опасаясь за свои жизни, становятся эмигрантами. Так было в США в XIX веке, так было в России и в Испании в XX веке.
В России жестокость Гражданской войны была обусловлена сломом традиционной русской государственности и разрушением вековых устоев жизни. Важнейший фактор произошедших событий — Первая мировая война, не только обострившая социальные противоречия внутри страны, но и поставившая под ружье почти все боеспособное население, научившая его воевать. Именно мировая война сделала возможным падение монархии в России и отречение от престола Николая II. Антивоенная пропаганда и обещание мира уставшим от войны солдатам в существенной степени позволили большевикам взять власть в свои руки в октябре 1917 года. Мир, правда, наступил только через несколько лет, а вместо войны с врагом внешним страна получила войну гражданскую.
Кто ответственен за ее разжигание? Спор об этом, наверное, не прекратится в отечественной историографии никогда. На мой взгляд, к ее началу привел все-таки захват власти большевиками и их дальнейшая политика — выход из войны и последующее заключение сепаратного Брестского мира, разгон Учредительного собрания, начавшиеся социальные преобразования. Возникновение антибольшевистских центров различной политической ориентации было следствием политики новой власти, реакцией на уже состоявшиеся события. Начав свои преобразования, большевики во многом сделали ставку на разжигание социальной розни как между разными слоями русского общества, так и внутри них. Крушение Российской империи и начавшийся радикальный слом традиционных устоев жизни и привели к войне.
При этом придавать российской Гражданской войне характер классовый, говорить исключительно о борьбе «неимущих» слоев против «имущих» неверно. Среди участников войны по разные стороны фронта были представители всех сословий русского общества. «Контрреволюционные армии» вовсе не состояли сплошь из представителей «буржуазии» и «помещиков», как многие до сих пор считают. Да и офицерство, послужившее основой для зарождения Белого движения — главного противника большевиков, в основной массе своей состояло из офицеров военного времени, среди которых дворяне составляли далеко не большинство. В основном это были так называемые офицеры-разночинцы, выходцы из всех сословий тогдашнего общества, в том числе из крестьян, мещан и рабочих. В то же время и победы Красной армии едва ли были возможны, если бы в ее рядах в качестве военных специалистов не оказались бывшие офицеры старой русской армии. После перехода во второй половине 1918 года и Красной армии, и всех белых армий к массовым мобилизациям их основную численную массу составило крестьянство.
— Как соотносятся между собою красный и белый террор?
— Этот вопрос, наверное, один из самых актуальных в отечественной историографии Гражданской войны. Ряд историков выдвигает тезис о равной ответственности и равном размахе террора с обеих сторон. С моей точки зрения, уравнивать красный и белый террор неправомерно. Красный террор был государственной политикой, предусматривавшей истребление целых слоев населения, служил инструментом запугивания. Аналогичной политики как системы белые не проводили.
Как мы знаем, красный террор был объявлен соответствующим постановлением Совета народных комиссаров РСФСР от 5 сентября 1918 года как ответ на якобы начавшийся белый террор. Этому постановлению предшествовало покушение 30 августа на председателя СНК В. И. Ленина, а также убийство в тот же день председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого. Еще до его публикации, 2 сентября, председатель ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов Я. М. Свердлов выступил с обращением о начале красного террора, что немедленно привело к массовым расстрелам заложников по всей стране. Но революционный террор начался задолго до этого декрета. Его первыми жертвами стали погибшие весной 1917 года во время «бескровной» Февральской революции верные присяге офицеры и чиновники. Их число умножили офицеры, павшие в 1917 году на фронте в ходе расправ, производимых разложенными антивоенной агитацией солдатами и матросами. Новый виток террора начался после октября 1917-го. К осени 1918 года, когда появился соответствующий декрет СНК, число жертв красного террора было уже велико.
С моей точки зрения, красный террор был одним из системообразующих элементов выстроенной большевиками структуры власти. Во многом именно работа чрезвычайных комиссий (хотя террор осуществлялся не только ими), в застенки которых люди попадали как за содеянное, так и всего лишь за свое социальное происхождение или род занятий, способствовала победе большевиков в Гражданской войне. Попасть в чрезвычайку даже для потенциальных противников большевиков часто было равнозначно смертному приговору. Террор стал методом устрашения. Этапы проведения красного террора лишь отчасти видны на основе декретов советской власти. Издание многих из них не отображает реальной ситуации в стране, а скорее только закрепляет уже происходящие внесудебные массовые расправы над всеми слоями населения России.
В отличие от красного террора, так называемый белый террор формально никогда не был никак документально закреплен. Ряд историков Гражданской войны отрицают сам факт его существования. Красный террор был объявлен в ответ на белый террор, но застреливший Урицкого Л. И. Каннегисер был социалистом-революционером, на Ленина покушалась эсерка Ф. Е. Каплан. Таким образом, белым террором объявлялись теракты, осуществленные людьми из лагеря самой революции, которые, конечно, были одними из противников большевиков в Гражданской войне, но не имели отношения к Белому движению.
Что касается того, что принято называть непосредственно белым террором, то его жертв условно можно разделить на две основные группы. В первом случае это противники белых, убитые во время и сразу после окончания боевых действий, в ходе расправ (как правило — самовольных). Многие из таких казней были осуществлены из мести, но в них не было какой-либо системы. Командование белых армий пыталось бороться с такими проявлениями, но успешной такая борьба была не всегда, и отрицать эти жертвы нельзя. Во втором случае это лица, казненные за антиправительственную деятельность после ликвидации советской власти. Среди них в большинстве своем были члены революционных партий. Как правило, они были осуждены по законам Российской империи (с поправками, внесенными Временным правительством, или без них). К этой группе следует отнести и погибших в ходе подавления антиправительственных выступлений. Помимо этих двух основных категорий погибших от белого террора была и еще одна. В нее входят жертвы, казненные интервентами (союзниками), преимущественно на Севере России (англичане) и на Дальнем Востоке (японцы). Эти жертвы также традиционно относятся к белому террору, однако контролировать действия «союзников» в этих регионах в силу специфики Гражданской войны белые правительства и белое командование едва ли могли.
Когда задают вопрос о соотношении белого и красного террора, то, как правило, хотят услышать о соотношении количества погибших. Но таких данных нет, и они никогда не могут быть вычислены точно. Подсчеты разных историков о масштабах жертв красного, белого и зеленого террора в ходе Гражданской войны весьма приблизительны, и едва ли когда-то будет названа цифра, точность которой не может быть оспорена: во-первых, в силу отсутствия документальных данных, во-вторых, из-за расплывчатости определения того, что следует относить непосредственно к террору, а не ведению боевых действий, подавлению восстаний, голоду и проч. Если при определении числа жертв красного террора можно оперировать цифрами (хотя и фрагментарными), дошедшими до нас из документов чрезвычайных органов советской власти или отчетов особых следственных комиссий, ведших свою деятельность в разных регионах страны, то в отношении белого террора такой статистики не существует вовсе.
Дошедшие до нас документы и свидетельства показывают, что жертвами красного террора в годы Гражданской войны стали по меньшей мере сотни тысяч граждан России, принадлежащих ко всем слоям населения страны. Согласно выводам Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, действовавшей на Юге России, работавшей по горячим следам и со всем необходимым соблюдением юридических формальностей, только за 1918−1919 годы жертвами красного террора стали
1,7 млн человек. Автор книги «Потери народонаселения в XX веке» (М., 2004) В. В. Эрлихман оценивает число погибших от красного террора в 1,2 млн человек. Согласно подсчетам коллектива авторов издания «Две России XX века. Обзор истории 1917−1993» (М., 2008), число жертв красного террора с июля 1918 по февраль 1922 года составило около 2 млн человек. Все называемые цифры, конечно, предположительны и могут вызывать критику и попытки пересмотра как в одну, так и в другую сторону. Но в любом случае масштабы революционного террора ужасают своим размахом.
Сведения о размахе белого террора, аналогичные террору красному, отсутствуют. Коллектив авторов учебника «Две России XX века» оценивает число жертв белого террора приблизительно в 10 тысяч человек на основании числа жертв террора Комуча1 в Поволжье и числа расстрелянных белыми в Крыму за два года власти, распространяя эти данные на всю страну. Уже упомянутый В. В. Эрлихман в справочнике «Потери народонаселения в XX веке» оценивает число жертв белого террора в 300 тысяч человек. Авторы исследования «Людские потери России и СССР в войнах, вооруженных конфликтах и иных демографических катастрофах XX в.» («Грани», 1997, № 183) при общих потерях народонаселения России в годы Гражданской войны от террора в 1,5 млн человек оставляют на долю белого и зеленого террора 500 тысяч жертв и 1 млн — на красный террор.
Очевидно, что общая численность погибших в России в годы Гражданской войны от террора вне зависимости от того, кто его проводил, не может быть менее 1,5−2 млн человек. По крайней мере, дошедшие до нас документы и свидетельства очевидцев, как и подсчеты большинства специалистов, говорят примерно о такой страшной цифре людских потерь от террора времен братоубийственной Гражданской войны.
— Почему большевистские лозунги — примитивные, демагогические — оказались все же привлекательными для многих людей?
— На мой взгляд, одна из причин в том, что социал-демократы за годы революционной борьбы, ведения агитации научились говорить на доступном для народа языке. Понятные для масс лозунги, завоевавшие популярность, тем не менее не всегда были выполнимы. Так получилось с лозунгом о мире. Да, страшная мировая война закончилась (то, что из-за сепаратного выхода из войны страна не смогла воспользоваться плодами общей коалиционной победы союзников — отдельный разговор). Но вместе с ее окончанием население страны получило еще более страшную Гражданскую войну. Декрет о земле, приведший к «черному переделу» в деревне, казалось бы, тоже был понятным и желаемым для крестьян. Согласно декрету конфискованная у помещиков земля переходила в достояние государства, с последующей безвозмездной ее передачей крестьянам. Но при этом частная собственность на землю отменялась. Кто мог знать тогда о предстоящей в будущем коллективизации? Лозунги белых правительств были менее привлекательным не потому, что были написаны на «непонятном языке». Они не обещали того, чего провозглашать белые правительства были не вправе или не могли реализовать на практике.
— История не терпит сослагательного наклонения, но все-таки: были ли у белых шансы на победу? Предположим, вместо непредрешенчества2 был бы выдвинут лозунг «За веру, царя и отечество». Могло бы это изменить ситуацию?
— Шансы на победу, конечно, были. Иначе не потребовалось бы напряжение всех сил Советской республики для отражения наступлений на Москву армий адмирала А. В. Колчака и генерала А. И. Деникина. Хотя изначально силы белых находились в более проигрышном положении, чем Красная армия, и располагали значительно более скудными материальными ресурсами. Помощь со стороны союзников, безусловно, имела значение, но не была ни достаточной, ни своевременной.
«Непредрешенчество» белой властью основных вопросов политического устройства страны вплоть до созыва общенационального учредительного органа действительно традиционно указывается одной из главных причин поражения белых армий. Национальный учредительный орган должен был и определить форму правления в новой России, и разрешить насущные вопросы социально-политической жизни общества.
Очевидно, что «непредрешенчество» сыграло свою роль в постигшей белых неудаче. Но едва ли было бы правильно оставлять в тени другую причину поражения белых сил, также сыгравшую важную роль. Речь идет, как это ни парадоксально, о просчетах и ошибках в военном строительстве белых армий. Располагая большим количеством квалифицированных офицерских кадров, имея в своем активе все казачьи войска и достаточное количество населения в занятых губерниях, белые армии, тем не менее, проиграли войну РККА, хотя и имели шансы на победу. Ориентация на добровольчество, очевидные неудачи в военном строительстве и мобилизационной политике ставили белые полки перед необходимостью сражаться с численно превосходящим их противником и постоянно нести невосполнимые потери в людях, равноценной замены которым не предвиделось.
Необходимость провозглашения белыми армиями монархического лозунга неоднократно обсуждалась и политиками, и командованием белых армий. Собственно среди белых монархистов всегда было достаточно. Но поднимать открыто этот лозунг считалось несвоевременным, так как, с одной стороны, это могло расколоть антибольшевистский лагерь, а с другой — дать лишний козырь в агитации противникам белых. Кроме того, возникал неизбежный и не самый простой вопрос: кто в этом случае должен стать во главе сил белых? Надо сказать, что большевики на протяжении Гражданской войны в своей агитации так или иначе всегда использовали угрозу «восстановления царской власти», зная о настроениях многих участников Белого движения. Очевидно, что делалось это сознательно, в расчете на антимонархизм определенных категорий населения, боявшихся наказания за сделанное за годы революции и Гражданской войны. Поэтому, на мой взгляд, само по себе провозглашение лозунга «За веру, царя и отечество» не привело бы белых к неизбежной победе в войне.
С другой стороны, не следует забывать, что, наверное, главным итогом всего Белого движения стал созыв в июле-августе 1922 года Приамурского Земского собора во Владивостоке, провозгласившего восстановление монархии. Это событие чрезвычайно важно для понимания эволюции программных установок Белого движения.
— В ХХ веке еще одна страна, кроме России, пережила невиданные прежде гонения на веру — Мексика. Но в Мексике стихийно возникло народное движение «кристерос», поднявшееся на защиту Католической Церкви. Почему, на Ваш взгляд, у нас не было подобного движения?
— Было. Только не все об этом знают. Речь идет прежде всего о добровольческом движении в Сибири в 1919 году. Когда ситуация на белом Восточном фронте стала угрожающей, с инициативой создания добровольческих религиозных отрядов выступил русский философ и общественный деятель приват-доцент Пермского университета Д. В. Болдырев, занимавший должность директора пресс-бюро при Всероссийском правительстве. Формирование добровольческих подразделений — дружин Святого Креста и Зеленого знамени — началось с одобрения и по инициативе главнокомандующего Восточным фронтом генерала М. К. Дитерихса. Общее руководство формированием дружин возлагалось на генерала В. В. Голицына и на Болдырева; духовно окормлял добровольцев митрофорный протоиерей Петр Рождественский. Он же стал председателем Братства по организации дружины Святого Креста и Зеленого знамени памяти патриарха Гермогена. На добровольческие формирования правительство выделяло 10 млн рублей.
Так началось формирование дружин Святого Креста, главной задачей которых была борьба с гонителями христианства — большевиками. 19 сентября начальником штаба главковерха было утверждено «Положение о дружинах Святого Креста». Создаваемые дружины были одновременно и воинской частью, и религиозным братством, имеющими своего небесного покровителя и устав. Все вместе дружины образовывали Братство Святого Креста. Дружины Святого Креста создавались как воинские добровольческие части (рота, батальон), борющиеся «с большевиками как с богоотступниками, за веру и родину». В них могли поступать лица всех христианских исповеданий (другие конфессии могли образовывать свои отряды в составе дружин). Вступающие в дружину помимо обычной присяги давали обет верности Христу и друг другу перед Крестом и Евангелием. В «знак служения делу Христову» поверх платья дружинника налагался восьмиконечный крест (носился только в строю). Дружинники, наряду с воинской дисциплиной, должны были следовать особым правилам, «исключающим пьянство, нечестивость, сквернословие, распущенность, притеснение мирных жителей и так далее». Дружинники именовались между собой братьями (женщины — сестрами), а при обращении к офицерам могли использовать слово «брат» вместе с офицерским чином (например, «брат-поручик»).
Из-за катастрофической ситуации на фронте добровольческое движение не успело обрести силу, но «крестовики» принимали участие в боях и стали последней категорией добровольцев, в 1919 году пополнивших белые армии. Всех интересующихся этим вопросом я бы отослал к вышедшему в 2008 году специальному выпуску альманаха «Белая Гвардия» «Русская Православная Церковь и Белое движение» (№ 10), книге «Генерал Дитерихс» (М., 2004), а также статьям историков Т. М. Новиковой, А. В. Посадского и В. Ж. Цветкова. Кстати, 22 января 2013 года в рамках XXIII Ежегодной богословской конференции Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета состоялся круглый стол на тему «Белая идея и Православие», организованный профессором В. Г. Хандориным. В числе прочих на этом круглом столе были и сообщения, рассказывающие о добровольцах дружин Святого Креста.
— Иногда говорят, что Гражданская война не кончилась, что мы по-прежнему расколоты на белых и красных. Согласны ли Вы с этим? И есть ли пути преодоления этого раскола?
— Наверное, это самый сложный вопрос. То, что наше общество не только сохраняет интерес к этому периоду отечественной истории, но и зачастую очень болезненно реагирует на разные, нередко противоречивые оценки Гражданской войны и ее участников, высказываемые учеными и политиками, показывает, что она остается незаживающей раной в общественном сознании. Хотелось бы надеяться, что время более взвешенного отношения к этим трагическим страницам нашей истории не за горами.
— В наше время довольно успешно идет, если можно так выразиться, вторичная мифологизация советского периода русской истории. Почему это происходит и как этому противостоять?
— Мифы рожаются потому, что на них есть запрос в обществе, потому, что оно готово их воспринимать. Востребованы, конечно, не мифы, а положительные герои и по-настоящему великие подвиги. В них общество всегда нуждается, и их в нашей истории немало. Ими действительно надо гордиться. Но на этой волне общественного интереса развивается и мифологизация, творцами которой становятся не профессиональные историки, а в основном околоисторические публицисты. Не сказал бы, что в отношении Гражданской войны мы наблюдаем какое-либо активное восстановление советских мифов или создание новых. Скорее наоборот, в среде профессиональных историков в последнее время набирает силу тенденция изучения проблем Гражданской войны на примере двух главных противоборствующих в войне лагерей.
Противостоять же мифологизации можно, во-первых, качественными исследованиями, основанными на привлечении, прежде всего, документов, а во-вторых — популяризацией в обществе накопленных исторических знаний. Нужно быть готовым и к диалогу, и к восприятию чужого мнения.
— Кто из русских писателей, на Ваш взгляд, наиболее ярко отразил трагедию Гражданской войны в художественной литературе?
— Мое любимое литературное произведение о Гражданской войне — это «Белая гвардия» М. А. Булгакова. Михаил Афанасьевич был одним из участников Гражданской войны, в 1919 году был в рядах белых Вооруженных сил Юга России. Заболев в начале 1920 года тифом, он не смог эвакуироваться с белыми в Крым. Булгаков знал Гражданскую войну изнутри и на себе прочувствовал ее трагедию.
Вообще, говорить о любимых произведениях, посвященных Гражданской войне, достаточно сложно, потому как для меня они все по-своему интересны (не важно, с какой точки зрения оценивает события автор). И в этом свете для меня ценны и «Хождение по мукам» А. Н. Толстого, и «От двуглавого орла к красному знамени» П. Н. Краснова (хотя первый не был даже свидетелем войны, а второй был одним из лидеров Белого движения).
Наибольшую же симпатию у меня вызывают произведения не самых известных авторов, которые, тем не менее, были свидетелями очень многих важных событий. В их числе — автобиографические повести В. В. Завадского (литературный псевдоним — Корсак) «У красных», «У белых» и «Великий исход». Побывавший за время войны по обе стороны фронта, почти неизвестный ныне широкому кругу читателей Вениамин Валерианович оставил полные трагических подробностей воспоминания, написанные простым и живым языком. Лучшей доли заслуживают и произведения известного в дореволюционной России и Русском зарубежье писателя Ивана Созонтовича Лукаша. Во время Гражданской войны он был в рядах белых Вооруженных сил Юга России. Его самой известной работой в наши дни остается литературная обработка воспоминаний генерала А. В. Туркула «Дроздовцы в огне». Во многих изданиях этого многократно опубликованного в современной России произведения издатели вовсе забывают упомянуть Лукаша как фактического соавтора этой книги. Между тем перу Ивана Созонтовича принадлежат и другие произведения о революции и Гражданской войне, такие как «Вьюга», «Дьявол», «Голое поле. Книга о Галлиполи» и др. Думается, что чем больше современные читатели будут знакомы с впечатлениями очевидцев той страшной войны, тем меньше мифов о ней будет существовать.
Когда белые входили в освобожденные ими города, начинала работу Особая следственная комиссия по расследованию злодеяний большевиков. В ее составе были юристы, паталогоанатомы, видные общественные деятели. В своей деятельности комиссия руководствовалась Уставом уголовного судопроизводства Российской империи. Члены комиссии извлекали трупы людей, замученных в подвалах ЧК, фотографировали, опрашивали свидетелей, составляли протоколы. Фотографии жертв чекистского произвола поражают бессмысленной жестокостью. Вот подписи к некоторым из них: «Найденная в подвале харьковской ЧК кожа, содранная с рук жертв при помощи металлического гребня и специальных щипцов»; «Хуторяне И. Афанасюк и С. Прокопович, заживо оскальпированные»; «Трупы замученных женщин-заложниц. <…>. У всех заживо взрезаны и вылущены груди, половые органы обожжены и в них найдены уголья». Фотографии тел священников, рабочих с бастовавшего завода, крестьян, мелких торговцев, офицерских жен — с выжженными глазами, следами страшных пыток. Часть материалов комиссии вошла в сборник документов: Красный террор в годы Гражданской войны / Под ред. Ю. Фельштинского и Г. Чернявского. М., 2004.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1 Комуч (Комитет членов Учредительного собрания) — антибольшевистское правительство, сформированное в Самаре 8 июня 1918 г. Состояло из эсеров. Существовало до осени 1918 г., затем сменилось Уфимской Директорией, свергнутой 18 ноября 1918 г., когда власть перешла к адмиралу Колчаку, провозглашенному Всероссийским правителем.
2 Непредрешенчество — принцип внутренней политики вождей Белого движения, не бравших на себя право решения вопроса о будущем государственном устройстве России; по их мнению, это подлежало ведению Всероссийского Учредительного собрания, которое следовало созвать после победы над большевиками.
http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2013−10−30−11−03−46-grajdanskaya-voyna
