 |
| ИА «Белые воины» | Василий Цветков | 18.10.2013 |
8 октября исполнилось 95 лет со дня кончины Верховного главнокомандующего Российской армией в годы Второй Отечественной войны, основателя и Верховного руководителя Добровольческой армии, генерала от инфантерии, генерал-адъютанта Свиты Его Величества Михаила Васильевича Алексеева. Мы предлагаем читателям подборку статей, опубликованных в газете «Великая Россия» в годовщину его смерти.
Напомним, что осенью этого года, в издательстве «Достоинство» вышло второе издание книги «Генерал Скобелев», содержащее не публиковавшиеся ранее воспоминания Алексеева о русско-турецкой войне 1877−1878 гг., участником которой он был. Отметим также скорый выход монографии «Генерал Алексеев», в преддверии 100-летней годовщины с начала Второй Отечественной войны.
Публикация В.Ж. Цветкова.
Протопресвитер Русской армии и флота Георгий Шавельский
Речь на панихиде в годовщину смерти Основателя Добровольческой армии генерала М.В. Алексеева
Почти три года тому назад, 8 ноября 1916 г. в г. Могилеве, в Ставке государя Императора я был приглашен, чтобы напутствовать, казалось, умиравшего начальника штаба, генерала М.В. Алексеева. Сверхчеловеческие труды, вынесенные им во время войны, постоянная борьба с человеческой тупостью и темными силами, страх за будущее России — окончательно надорвали его силы, приковав его к постели. Смерть витала над его головой. Глубоко в сердце врезались мне его слова, когда я со Святой Чашей подошел к нему. «Я смерти не боюсь, — сказал мне Михаил Васильевич. Судит Бог умереть, — умру спокойно; в жизни я не искал своего, все свои силы и весь свой разум я отдавал Родине. Спасет меня Господь, — снова отдам Родине все свои силы, всю жизнь свою».
После причастия у Михаила Васильевича сразу наступило улучшение здоровья. Господь спас его, чтобы вскоре отдал он Родине последние силы свои и, наконец, жизнь свою. Михаил Васильевич не смог остановить все больше развивавшуюся русскую разруху, которая неудержимо влекла русский народ к катастрофе. Зная происходившее тогда, я решаюсь сказать, что уже никто из смертных не мог остановить ее. Не смог он ввести в правильное русло и разразившуюся революцию, которая, идя по наклонной плоскости, устремлялась к пропасти, хотя и в это время он отдавал Родине весь разум и все силы свои.
25 октября 1917 г. пробил час новых испытаний для России. Власть перешла в руки преступников, злодеев, от которых можно было ждать гибели, но не спасения России. Жаждавшие спасения надеялись, что безумие новых правителей скоро образумит народ и спасет Россию. Но Алексеев знал, что не безумием, а разумом, любовью, самоотвержением, подвигом спасаются народы, и, чтобы спасти Родину, он устремился на беспримерный подвиг.
2 марта 1917 г. начался развал России, 25 октября 1917 г. Россия склонилась к гибели. 2 ноября этого же года засиял луч спасения России. В этот день спасшийся от большевиков генерал Алексеев в Новочеркасске крикнул клич: спасать Россию! До 200 человек частью кадровых офицеров, а больше — юношей отозвались на его зов, и эти 200 человек составили ядро потом великой Добровольческой армии. Я помню Москву и Петроград, когда до них долетел слух об этом. Самые смелые не верили тогда в успех Алексеевского дела, одни называя его безумным мятежом, другие — безнадежной затеей.
Надо было иметь твердую, как скала, веру в народ свой, в торжество здравого смысла, в высшую правду, в помощь Божию, чтобы надеяться, что эта крошечная армия, выдержав натиск несметных большевистских полчищ, затем, подобно евангельскому горчичному зерну, разрастется во многоветвистое величественное дерево, которое своими ветвями захватит всю русскую землю.
Как муж великого государственного разума, генерал Алексеев верил, — он знал, что в великом народе разум победит безумие; как верующий христианин он не сомневался в помощи Божией. И его вера сдвинула горы. Его слово стало делом. Милость и помощь Божия пришли к нему. Горсточка обрекших себя на смерть за Родину разрослась в могучую, сокрушительную для врага, спасительную для Родины армию, которая уже приближается к сердцу России, к Кремлевским святыням, к заветной цели. Уже близится час, когда Россия сможет воскликнуть: «Слава Тебе, показавшему нам свет!»
Как древний Моисей, спасший народ от египетского рабства и направивший его в обетованную землю, генерал Алексеев спас свой народ от большевистского рабства и направил его к обетованной земле: к восстановлению государственной жизни порядка, величия и славы родной страны. Как Моисею и ему Господь не судил вступить в обетованную землю: он умер на пороге ее, когда только что начали сбываться его светлые надежды. Другой великий муж продолжает великое Алексеевское дело.
Михаил Васильевич умер. Но бессмертный дух его витает над армией; образ мудрого, самоотверженного, забывавшего себя полководца живет в сердцах воинов: его заветы, его призывы, его пламенная вера и теперь вдохновляют продолжателей его дела, а его великого имени уже никто и ничто не сотрет со страниц истории. Алексеев навеки останется творцом добровольческой идеи, в небывалую пору русского развала и безумия сплотившим вокруг себя лучших русских людей, увлекших их на подвиг и жертвы, заставившие оглянуться и опомниться обманутый и обезумевший народ. Он останется навеки первым собирателем разграбленной в ХХ веке разоренной, раздробленной и расчлененной Руси.
И если бы у людей не нашлось должных красок и слов, чтобы достаточным образом достаточным образом вписать на страницы родной истории великое имя Алексеева, то Сам Господь уже вписал его в свою книгу вечной жизни, судив ему умереть 25 сентября, когда Русская Церковь благоговейно и величественно чтит величайшего своего праведника, поднявшего в XV веке русский народ из глубины падения, вдохнувшего в него могучий дух жизни и спасшего его от татарского ига.
Отныне имя М.В. Алексеева неотделимо от памяти преподобного Сергия Радонежского. И спасший русский народ от страшной татарщины преподобный Сергий своим небесным светом будет освящать и уяснять великий земной подвиг Михаила Васильевича, положившего начало спасению России от большевистской бесовщины. И в этом первый памятник и великая награда для его глубоко веровавшего, бессмертного духа.
Второй памятник поставил ему народ и прежде всего — продолжатели его дела. если осуществляет его заветы: любить Россию, вести ее вперед — к свету, к лучшей жизни, страдать за Россию, а если надо, и умирать за нее, — если приведут Россию в новой жизни.
И третьим величайшим памятником будет для него: когда спасется и восстанет в своей славе Россия и когда весь русский народ, сознав безумие пережитого, благословит его великое, чистое имя.
Да сподобит на Господь скорее увидеть это!
25 сентября 1919 г.
г. Таганрог.
Из газеты «Великая Россия». Ростов-на-Дону. N 305. 25 сентября (8 октября) 1919 г.
Основателю и Верховному Руководителю Добровольческой армии, Незабвенному Михаилу Васильевичу Алексееву, вечная память.
От Штаба Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России.
Штаб Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России объявляет, что в среду 25 сентября с.г., в годовщину смерти бывшего Верховного Главнокомандующего и основателя Добровольческой армии генерала от инфантерии М.В. Алексеева в Таганрогском соборе будет отслужена в 9? часов по петроградскому времени заупокойная литургия и в 11 часов на Соборной площади — панихида.
Отдел пропаганды Особого совещания при Главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России извещает, что в среду 25 сентября 1919 г. в день первой годовщины смерти основателя и Верховного руководителя Добровольческой армии генерала М.В. Алексеева, в Ростове на Дону состоятся: в 11 часов утра панихида в новом соборе (Б. Садовая ул, угол Большого Проспекта); В 1 час дня торжественное заседание в Городском 6., Асмоловский театр (Таганрогский пр.).
Вход по пригласительным билетам.
В 8 часов вечера Народное Собрание в театре «Савой» (Б. Садовая, д. 90).
Вход бесплатный и свободный.
Н. Львов
[Памяти генерала Алексеева]
Я помню генерала Алексеева в Новочеркасске, в ноябре месяце 1917 года. В штатском дырявом пальто, в штатской шляпе, в нем трудно было узнать бывшего Верховного главнокомандующего. Но в этих новых, тяжелых условиях он сохранил тот же дух упрямой настойчивости, который ничто не могло сломить. Он приехал в Новочеркасск не для того, чтобы найти себе тихий приют, но чтобы продолжать то дело восстановления Русской армии, которое, казалось, навсегда потеряно. В Новочеркасск приехало несколько сот юнкеров и офицеров. Нужно было им найти пристанище и отыскать средства, чтобы их одеть, обуть и накормить, дать им оружие и с ними начать заново восстанавливать Русскую армию. Вся эта съехавшаяся военная молодежь помещалась в одном здании, на Барочной улице в Новочеркасске. У Алексеева было всего несколько тысяч рублей в кармане и весь отряд содержался на пожертвования добрых людей, а во время боев под Ростовым к ним прямо на позиции вывозились сапоги и шинели, собранные в разных магазинах, путем частной благотворительности.
Сколько раз мне приходилось видеть старичка Алексеева, в очках за столом, кропотливо высчитывающим, во что обойдется содержание каждого офицера, или пишущего письмо к ростовским благотворителям с просьбой о присылке денег. Генерал никогда не знал, будут ли у него на завтра средства, чтобы оплатить старые счета поставщиков. Когда-то под его командованием была огромная многомиллионная Русская армия. Многие сотни миллионов проходили через его руки. Теперь он считал гроши, имел в своем распоряжении несколько сот человек, но на этом новом поприще в еще большей степени проявились черты его характера — этой простоты и непоколебимой веры в русских людей.
Я помню генерала Алексеева во время похода на Кубань, того похода, который все благоразумные люди считали авантюрой, обреченной на гибель. Да, это было безрассудство по мнению умных людей, на которое решился этот упрямый старик, взяв на свои плечи всю тяжесть ответственности за последний остаток русской доблести весь сосредоточившийся на каких-нибудь двух тысячах человек и брошенный, казалось, на растерзание врагам. Но это было то безрассудство, недоступное умным людям, которое и творит сверхъестественное чудо.
Сколько раз, глядя на генерала Алексеева, идущего в походе, опираясь на палку, мне думалось, что должен переживать в душе этот человек, когда-то командовавший многомиллионной армией, видевший ее ужасное крушение и теперь оставленный всеми среди пустыни кубанских степей с небольшим отрядом, составлявшим едва ли тысячную часть прежних русских войск.
Что заставляло его, наперекор всему, продолжать идти своей дорогой, когда все казалось потерянным и все усилия бесполезны. Это было простое, русское чувство, непоколебимая упрямая преданность Русской армии, которой он считал своим долгом служить до последнего издыхания. Это русское чувство в его душе доходило до глубины религиозной веры. «Бог не допустит свершится злому делу». В самые трудные минуты во время нашего похода, когда, казалось, все было потеряно и большевики могут захватить нас, генерал спокойно и уверенно говорил: «Бог не без милости».
Генерал Алексеев был всегда необыкновенно спокоен. Только один раз мне пришлось видеть его в большом раздражении. Привели группу пленных — большевистских солдат. Они стояли, понуря голову, в шинелях без погон и имели жалкий и приниженный вид. Генерал вышел к ним и с грубыми площадными ругательствами обрушился на них, с такими ругательствами, каких я никак не ожидал от всегда спокойного и тихого старика. Он быстро повернулся и отошел от них. Я стоял рядом с генералом Алексеевым и он обратился ко мне, сказав: «Вот до чего довели нашего русского солдата». И я увидел, как по его старческим щекам капали крупные слезы. Я понял, какие чувства скрывались за этой площадной руганью, обращенной к солдатам большевикам, и сколько горячей любви к русскому солдату таилось в этом старческом сердце.
Алексеев не был ни блестящий кавалерийский генерал, не знаю — был ли он выдающийся стратег, но то, что сделало его восстановителем Русской армии — это было простое русское чувство, которое ничем нельзя было вырвать из его сердца. Его более всего можно было бы сравнить с Кутузовым, но, конечно, в совершенно других условиях. Но точно так же, как Кутузов готов был отдать на сожжение Москву, но не уступить вражескому насилию и не покориться всемирному завоевателю, точно также и генерал Алексеев в новых условиях поистине такой же Отечественной войны, с таким же вражеским нашествием, никогда не покорился бы и никогда не терял веры в Россию.
Кутузов и Алексеев — это те люди, которые наиболее близки русскому народному чувству и которые при всем отсутствии внешнего блеска совершали свой подвиг с той простотой и безыскусственностью, которые особенно свойственны русским людям.
Наша история не раз выдвигала людей подобного склада национального характера. Таковыми были князь Пожарский и Минин. Они не искали блеска внешнего успеха, а совершали свой подвиг в меру своих сил, без всяких притязаний, просто и самоотверженно. Но в чувствах народа память о них хранилась наиболее бережно, как о тех русских людях, в которых проявились с наибольшей отчетливостью черты русского национального характера. Это русские люди, которыми строилась Великая Россия и которые в будущем будут главными строителями русской земли.
Евгений Левитский
Светлой памяти почившего вождя
Сегодня ровно год, как перестало биться сердце М.В. Алексеева. У самого края великой русской равнины, под массивными сводами Екатеринодарского собора, тихо спит теперь мудрая седая голова первого солдата Русской армии и первого гражданина новой России. России Великой и Могучей.
Мы сегодня не соберемся у его могилы. Армии ушли с Кубани. Ушел, и никогда уже более не вернется туда, центр русской государственной и национальной жизни. Но мы недавно были у его могилы. Мы знаем — там серьезно и величаво. Тихонько мерцает огонек лампады, поблескивает потемневшее золото лент и одиноко высится навсегда успокоившийся Георгиевской флажок на конце казачьей пики. Кругом тесным кольцом окружили покойного вождя его верные сыны, отдавшие жизнь за счастье новой России в бесчисленных боях с полчищами красных.
Со дня кончины прошел только один год. И как все непохоже вокруг! На Кубани тихо. Екатеринодарский период русской истории окончился. Армии покойного вождя вышли на широкую Московскую дорогу. Русь крепнет. Русские люди всего Юга России помянут сегодня имя вождя освободивших их армий. Помянут все. Ведь покойный генерал М.В. Алексеев был не только первым солдатом Русской армии. Он заложил и первые камни великого здания новой России. Это чувствуют и понимают немногие.
У нас еще нет общенационального подъема. Русские люди все еще разрознены и многие из них до сих пор не знают, что им ближе и дороже: Москва или Учредительное Собрание. Мы до сих пор не умеем чтить своих национальных героев. И даже покойного генерала Алексеева многие оценивают, руководствуясь мещанско-социалистической формулой: «постольку поскольку». Но признаки национального возрождения бесспорны. Благоговейное преклонение перед светлой памятью Великих Национальных Героев, спасших честь и достоинство России, проникает в широкие русские круги. И недалек тот день, когда, слившиеся в едином национальном порыве, многотысячная толпа русских граждан переполнит Красную площадь, окружив высокий мраморный пьедестал с фигурой покойного Вождя Русской Армии, навсегда прочно поставленной на страже у ворот Старого Кремля.
Я. Лисовой
Генерал Алексеев и немцы
Десять месяцев, проведенных генералом Алексеевым на Дону в течение которых он создал мощную силу, ныне стоящую на пороге возрождения России, с исторической точки зрения имеют, несомненно, большее значение, чем вся его предыдущая жизнь и, если мы сделаем попытку отыскать ту историческую черту или грань, которая в жизни великих людей отделяет обыкновенно их рядовую, обыденную деятельность от деятельности исторической, то можно с уверенностью сказать, что она в жизни Верховного руководителя проходит через ноябрьские дни 1917 года.
Конечно вся его историческая работа, несмотря на эти краткие 10 месяцев, слишком велика и по объему и по значению для того, чтобы возможно было дать ей хотя бы приблизительную оценку в узких рамках газетных строк, — слишком много было у него точек соприкосновения во всех отраслях его многосторонней и многолюдной деятельности, слишком много вытекает отсюда воспоминаний, сохранившихся у лиц, близко знавших покойного генерала и требующих той систематизации и подбора, которые в связи с наглядными результатами его творческой деятельности в конце концов дадут исторически верный, точный и четкий образ основателя и Верховного руководителя Добровольческой армии и заполнит, наконец, тот непростительный пробел в литературе Добровольческой армии, который своей темной брешью вызывал всеобщее недоумение.
Из вороха воспоминаний я беру несколько эпизодов чуть ли не самой интересной и до сих пор совершенно неосвоенной страницы его жизни. Это эпоха немецкого засилья на Дону, их отношение к генералу Алексееву и Добровольческой армии и отношение последних к немцам. Теперь нас стараются уверить, что во взглядах на отношение к идее создания «Единой России», а также ко всем тем силам, которые отстаивают эти идеи, в том числе и к Добровольческой армии — в Германии существовали два течения: политические круги, относились к этому резко отрицательно, военные, наоборот, якобы, сочувственно. Мы готовы были бы поверить в искренность взгляда военных кругов если бы. нам указали хоть единый факт доброжелательного отношения немецкого командования всех рангов к чинам Добровольческой армии и ее задачам. К сожалению, этого не было, но иначе и быть не могло.
Если припомнить, что все государственно мыслящие партии и лица того времени останавливали свой взор на генерале Алексееве, как на единственном лице, могущем быть не только во главе руководства всеми антибольшевистскими силами, но и во главе государственного строительства и что союзниками, продолжавшими войну с немцами, взгляд этот не только вполне разделялся, но и поддерживался всеми силами, что этот же генерал Алексеев с Добровольческой армией, среди многочисленных государственных образований того времени оставался верным союзническим обязательствам чуть ли не в единственном числе, видя по-прежнему в лице немцев врагов Родины, борьба с коими как с первоисточником большевизма, положена была в основу бытия Добровольческой армии, если вспомнить все это — то станет ясно, каково должно было быть отношение немцев и к Добровольческой армии и к ее Верховному руководителю.
Учитывали ли немцы значение личности генерала Алексеева? Несомненно. И вот что мы встречаем в одном из немецких отчетов: «Единственное место в России, вокруг которого группируются сколько-нибудь более или менее значительные общественные и политические силы — это генерал Алексеев, но к нашему счастью он старчески дряхл и немощен». Учитывали они истинное значение Добровольческой Армии? Несомненно. И ярким доказательством этого служит речь генерала Кохенгаузена (командира корпуса, расположенного в Таганроге), в которой мы встречаем следующие слова о Добровольческой армии: «Если есть в России настоящие русские люди достойные глубокого уважения, — то это лица, собравшиеся в Добровольческой армии. К сожалению их только горсточка». Последний взгляд как бы подтверждает сочувственное отношение немецких военных кругов к Добровольческой армии, но, повторяю, ни в какие реальные формы это сочувствие не вылилось. Наоборот.
Итак, генерал Алексеев — собирательный центр, но он дряхл и немощен. Идеи Добровольческой армии заслуживают глубокого уважения, но бойцов-то всего горсточка, — отсюда и явствует, принимая во внимание и основы существования Добровольческой армии и, допустим, давление германских политических кругов, что пока дело не разрослось и пока генерал Алексеев жив, нужно принять соответствующие меры и. меры принимаются: начинается гонение немцев на Добровольческую армию, начинаются аресты офицеров. Опасность быть арестованным угрожала и самому Верховному руководителю. Державшаяся в большом секрете поездка генерала Алексеева в Ростов, в июне прошлого года для прохождения курса лечения, не могла осуществиться, так как она сделалась известной немцам, вследствие чего пребывание там Верховного руководителя не могло считаться безопасным.
В первых числах июня в квартиру покойного генерала Алексеева в Новочеркасске явился А.Я. Валь и взволнованным голосом просил генерала ускорить свой отъезд в район Добровольческой армии, ибо у него имеются сведения, что немцами решено при первой к тому возможности арестовать генерала. Сведения были проверены и оказались довольно близкими к истине. Все это создавало напряженную атмосферу и заставляло внимательно следить за всеми действиями немцев в отношении Добровольческой армии и ее Верховного руководителя.
Как относился генерал Алексеев к немецкому засилью в России вообще и на Дону в частности, конечно, не требует никаких пояснений. Ни один шаг немецких войск не укрывался от его старчески мудрого и опытного военного глаза. И концентрация немецких войск на Юго-Востоке вообще (поход в Туркестан за хлопком, а при успехе — и далее) и сосредоточение их с целью начать движение по овладению Царицыным и частичные передвижения войск, все это получало должную и правильную и своевременную оценку. И когда стало известно, что немцы по приходе на Дон тщетно ожидали представителей Добровольческой армии и, не дождавшись, сами предпринимают посылку делегации к Верховному руководителю, покойный старик сказал довольно миролюбиво: «Ну что ж, пускай их приезжают, и от врагов можно узнать много полезного».
Но когда опять ему стало известно, что арестованному в Ростове немцами поручику А. грозит участь быть расстрелянным, Верховный руководитель также спокойно и просто сказал: «Пусть расстреливают. Тут ко мне направляются представители немецкого политического штаба, живущие в Новочеркасске». И обращаясь к одному из штаб-офицеров, добавил: «Будьте готовы выполнить приказ: за одного офицера Добровольческой армии должно быть расстреляно пять немецких». К счастью или к несчастью, ибо трудно было учесть могущие произойти осложнения, поручик А. расстрелян не был.
В одной из полученных в июле 1918 года газет появилась статья Дм. Я-ка, посвященная памяти убитого генерала Эйхгорна, в которой означенный генерал сравнивался с генералами Алексеевым, Корниловым и Калединым. Статья эта чрезвычайно польстила немецкому самолюбию, была отмечена местным политическим штабом и отправлена в Берлин, как образец справедливой оценки русскими заслуг покойного немецкого генерала. Сам Дм. Я-н. был чрезвычайно сконфужен таким оборотом дела и под влиянием некоторых русских здравомыслящих голосов обратился к одному из офицеров с просьбой написать статью противоположного характера, в которой бы распространялась мысль о неуместности подобного сравнения. Статья была напечатана и, конечно, немцам не понравилась. Причем ими был подготовлен даже ответ, тождественный со статьей Я-на., почему-то в печати не появившийся. Таковы были формы создавшихся взаимоотношений.
В узких пределах газетной статьи конечно нельзя отметить всех оценок подобного рода, но как общий итог, хотелось еще раз подчеркнуть, что личность Верховного руководителя — собирателя Земли Русской — высоко ценилась не только друзьями, но и врагами России.
Из газеты «Великая Россия». Ростов-на-Дону. N 306. 26 сентября (9 октября) 1919 г.
Н. Львов
Генерал Алексеев и левые
Первое время левые не проявлялись. Но как только обнаружился успех и отряду добровольцев вместе с казаками удалось взять Ростов, так тотчас же в гнездо контрреволюции в Новочеркасске один за другим стали появляться революционные знаменитости. Прибыл полковник Полковников, небезызвестный Петроградский комендант, появился адъютант Керенского Павел Толстой, наконец, появилась фигура Савинкова, которому его прошлое террориста создавало ореол в революционных кругах.
Все эти господа, нисколько не стесняясь тем, что всего несколько недель тому назад все они принимали участие, совместно с Керенским, в подавлении так называемого Корниловского мятежа и в гнусном преследовании атамана Каледина, появились в Новочеркасске, где ими же оклеветанный атаман Каледин вел отчаянную борьбу с большевиками и где генерал Корнилов вместе с другими Быховскими узниками уже приступил к формированию новой Русской армии из офицеров и военной молодежи, единственно оставшейся верным Русскому знамени, поруганному революцией. И все эти пришлые революционеры появились в Новочеркасске вовсе не в сознании своей вины и не для того, чтобы взять винтовку и нести службу рядовых, как все другие офицеры до полковников включительно, нет, они появились для того, чтобы играть роль и подчинить себе и атамана Каледина и генерала Алексеева.
Все они стремились занять высокие посты, руководить и направлять и без всякого зазрения совести продолжали угрожать, что они истребят всякий монархический дух и не допустят контрреволюции. Говорят, что в Новочеркасске появлялся и самый бесстыдный из всех — А.Ф. Керенский. Он имел наглость появиться в Атаманском дворце, чтобы пожать руку атаману Каледину, против которого вел одну из самых подлых и низких интриг всего три месяца перед тем. Ему, однако, не удалось усидеть в Новочеркасске, несмотря на всю его бесцеремонность. Но остальная кампания преуспела и добилась того, что даже некоторые из ее членов, как Савинков и Агеев, пробрались в Совещание при генерале Алексееве. Приемы их были такие же, как и в настоящее время; они беззастенчиво утверждали, что только при их участии могут быть привлечены широкие демократические круги и в ряды Добровольческой армии поступят не одни офицеры, но и солдаты; они утверждали, что только они могут дать пехоту из солдат и завоевать симпатии народных масс.
Генерал Алексеев отлично понимал, что в руках Савинкова, кроме ломаного гроша сомнительной террористической репутации, ровно ничего нет, и что он совсем не ведет за собой демократические массы. И, тем не менее, генерал принужден был уступить общим настояниям и включил в состав совещания Савинкова. Интересен мотив, по которому это было сделано. Генерал говорил, что в составе совещания Савинков будет менее вреден, чем вне его. Словом, включая Савинкова, думали тем самым его обезвредить. Господам левым следовало бы запомнить этот факт и понять, что даже тогда, когда их принимают в свою среду, то только затем, чтобы как-нибудь избавиться от их бесконечных происков и интриг.
Конечно, этот расчет оказался на деле неправильным, и Савинков продолжал, будучи и членом совещания, плести паутину своей революционной игры. Как липкая грязь пристает к вращающемуся колесу, лишь бы подняться наверх, так точно и левые круги прилипли к начавшемуся движению на Дону и так его облепили, что остановили всякое движение и колесница вновь увязла в топком болоте. Атаман Каледин кончил жизнь самоубийством, генерал Алексеев принужден был покинуть Ростов и ушел в Задонские степи. А вся компания соратников Керенского разлетелась в разные стороны. Но левые интриги не прекратились, они свили себе гнездо уже в другом месте, выбрали новые позиции и продолжали все ту же свою игру.
В Москве образовались разные политические объединения с участием, так называемых, правых эсеров и эсдеков — меньшевиков, которые поставили себе задачу использовать все влияние и все силы союзных держав для того, чтобы укрепить свое собственное положение и подчинить себе генерала Алексеева, так же, как и вооруженные силы, поднявшие оружие против большевиков на Юго-востоке и в Сибири.
Замысел этот, возникший весной 1918 года, получит, как известно дальнейшее осуществление в Уфимской директории, где Авксентьев с членами разогнанного большевиками Учредительного собрания провозгласил федеративную республику и, в качестве Всероссийского правительства Уфимскую директорию. Председателем ее явился сам Авксентьев, а членами должны были быть Н.И. Астров и генерал Алексеев, а за отсутствием последнего — генерал Болдырев. Из этого ясно видно, каковы были планы и намерения левых организаций.
Ради укрепления своей партийной власти, они настаивали на созыве Учредительного собрания. Сами себя провозглашали всероссийской властью в лице Уфимской директории, а генерала Алексеева намеревались свести на положение состоящего при них дежурного генерала. Алексеев должен был выполнять роль, которую с таким успехом выполнил Болдырев. Все это выяснилось только впоследствии, но уже с самого начала покойный Михаил Васильевич ясно разгадал, куда его стараются заманить господа левые товарищи.
Вот что писал генерал Алексеев весной 1918 года: «ко времени отправления моего письма о согласии принять на себя главное руководство всеми группами, действующими против германо-большевиков, пришло известие о том, что будто бы союзники выдвигают на руководящую роль А.Ф. Керенского, уже блестяще доказавшего свою полную несостоятельность в деле управления государством. Если известие это имеет под собой почву, то передайте представителям союзников, что я считаю, что главным образом А.Ф. Керенскому обязана Россия уничтожением своей государственности, и я почту своим долгом совершенно отказаться от всякой военной и политической деятельности и никоим образом не допущу своего сотрудничества с разрушителем моей Родины. Это решение мое бесповоротно и никаких отступлений от него я не сделаю.
Вообще же, как я это говорил в кратком моем извещении, только на началах полной самостоятельности и подчинении всех наличных сил возможно создание власти, объединяющей работу разнородных элементов на широком фронте. Всякое вмешательство и стремление к руководству со стороны многочисленных групп и различных центров поставить командующего в невыносимо трудное положение и бесконечно затруднит выполнение им его и без того тяжелой работы. Эта самостоятельность должна быть поставлена основным требованием будущей организации управления и без ясно и определенно выработанных условий прибытие не только мое, но и всякого другого лица, будет бесполезным".
Это мнение генерала Алексеева следовало бы запомнить нашим левым группам, которые в качестве ли социалистов-революционеров, или под видом демократов с Керенским или без него, продолжают все ту же мелкую интрижку в Уфе, в Одессе, Екатеринодаре, Ростове или в Париже, и плетут свою паутину вокруг Добровольческой армии.
Сущность всегда одна и та же: желание низвести генералов и Добровольческую Армию к роли пешек на своей шахматной доске.
П.Б. Струве
Памяти М.В. Алексеева
Речь, произнесенная 25 сентября 1919 г.
Революция 1917 года есть, конечно, весьма сложное явление, имеющее многообразные корни и многоразличные выражения. Но во всяком таком явлении есть некое ядро, теоретически самое существенное и практически самое важное. В нашей революции таким ядром, таким центральным процессом явился распад и разложение армии, внесенные в нее всяческой и, в особенности, интернационалистически-германско-инородческой пропагандой. В этом, увы, основное бытовое и политическое содержание революции. И это стало ясно в очень скором времени.
Я думаю, что, прежде всего русские военачальники, понимавшие свое дело и свой долг, очень быстро сознали это и в той или иной форме начали бороться с процессом разложения армии. В числе их едва ли не первое место занимал М.В. Алексеев, первый после революции Верховный главнокомандующий Русской армией. Вскоре после революции он, несмотря на хорошие личные отношения с главой правительства, министром-председателем князем Г. Е. Львовым, должен был оставить свой пост. князь Львов не смог, не сумел или не захотел отстоять М.В. Алексеева, и заслуженный генерал, пользовавшийся симпатиями в широких общественных кругах, был вытеснен А.Ф. Керенским с поста Верховного главнокомандующего, формально оставшись только в странной роли какого-то советника по стратегической части.
Между тем разложение армии шло все вперед. Становилось ясно, что если этому процессу не противопоставить решительной воли, не останавливающейся ни перед каким сопротивлением, то Российскую Державу зальют грязные и кровавые волны интернационалистической красной революции. На Московском совещании общественных деятелей, происходившем летом 1917 года, сошлись те элементы, которые сознавали, что красной интернационалистической революции нужно противопоставить не жалкие увещевания, не трусливые полумеры, а решительную политическую борьбу, опирающуюся на спасение и возрождение Русской армии, на восстановление в ней дисциплины и подлинного воинского духа. Главное место на этом совещании принадлежало вопросам армии, и главными фигурами были военачальники, как таковые, оказавшиеся тогда не у дел. Тут присутствовали: Алексеев, Брусилов, Каледин, Юденич. Тут я впервые познакомился с Алексеевым. Для всех, кто понимал все совершавшееся и способен был прозирать в будущее, было ясно, что как главным очагом жестокой болезни, напавшей на организм Российской Державы, была армия, так и спасти Россию может только спасение армии, образование в ней ядра, которое сможет вооруженной рукой и воинской волей отстоять государство и государственность. Вот почему для нас так мало цены имели тогда политические рецепты и политические лозунги. Предпосылкой всякой здоровой политики было образование новой или восстановление старой воинской силы. Единственной программой было — спасти армию и армией спасти Россию.
В стране существовало тогда как никак законное правительство, Временное правительство, в котором политически бледный и загадочный образ князя Львова сменился крикливо-театральной фигурой Керенского. Для одних Временное правительство было законным порождением признанной ими революции, для других оно было правомочным преемником добровольно отстранившей себя Императорской Власти. Государственно-мыслящие люди не могли, казалось, стать по отношению к этой власти на отрицательную, чисто революционную точку зрения. Казалось, они должны были прийти к какому-то соглашению с этой властью. В собирании общественных патриотических сил и в попытке при помощи этих сил деятельно сдвинуть Временное правительство с мертвой точки, заключалась задача московских общественных совещаний. Если бы сдвинуть правительство оказалось невозможным, то во всяком случае задачей было собрать те здоровые и национальные силы, которые во что бы то ни стало противопоставятся растущей пагубе. На этом совещании, естественно, центральной фигурой казался Алексеев. Громадный военный авторитет и мудрая сдержанность отводили ему первое место в ряду военачальников, к которым были обращены взоры русских патриотов. Потом само правительство созвало «Государственное совещание». На нем были представлены как патриотические, государственно-мыслящие элементы, так и т.н. революционная демократия, от ее более умеренного крыла до более или менее открытых полубольшевиков и большевиков.
Я не могу здесь подробно характеризовать это пестрое сборище. Тут генералы Алексеев и Каледин говорили о состоянии армии, тут Корнилов, как Верховный главнокомандующий, произнес свое предостерегающее слово. Но было ясно, что все усилия этих патриотов разобьются о неспособность тех лиц, которые стояли во главе государства, что мы идем к пропасти и к столкновению. Керенский произнес речь, проникнутую прямо патологической манией величия; жалкой и смехотворной при сопоставлении с полным бессилием его собственной власти. Он угрожал большевикам и в то же время в его речи не менее явственна была угроза тому великому патриоту, в руках которого было тогда Верховное Командование расстроенной и развращенной армией. В воздухе носилось столкновение и оно разразилось. На одной стороне был Корнилов, на другой — Керенский.
Оглядываясь сейчас назад, мы можем сказать, что это столкновение было совершенно неизбежно, и в той или иной форме, но в самом близком будущем оно должно было произойти. Большевизм, после своей неудачной попытки скороспелого бунта как будто притаился для того, чтобы руками Керенского и его верноподданного правительства нанести удар по своему подлинному врагу, который тогда воплощался в лице Верховного главнокомандующего, Корнилова. Наступили Корниловские дни.
Сейчас я не буду говорить об историческом смысле этих событий. Неуспех корниловского дела создал ужасное, прямо трагические положение. Лучшие генералы и офицеры действовавшей тогда армии были в тюрьме. Произошли убийства ряда генералов и офицеров. Некоторые политические деятели, и среди них прежде всего тогдашний Министр иностранных дел Терещенко и настоящий российской посол в Париже В.А. Маклаков, убедили, или, вернее, умолили, М.В. Алексеева ради спасения офицерства, ради предотвращения дальнейших жертв и несчастий, стать начальником штаба Верховного главнокомандующего, каковым себя сделал тогда Керенский. Это был самоотверженный подвиг, самораспятие со стороны Михаила Васильевича. По существу, жертва эта не привела ни к чему, и очень скоро М.В. ушел, затаив в себе мысль, которая по ходу событий должна была быть очень скоро осуществлена, мысль о Добровольческой армии.
Организация московских общественных деятелей выбрала его своим представителем в т.н. Предпарламент, который был разогнан большевиками. Я был послан туда той же организацией, и мы встретились вновь, как члены, выражаясь по-парламентски, одной и той же фракции. Все мы тогда уже ясно понимали, что время уговаривания даже правительства прошло и что столкновение сил патриотических и антипатриотических может быть разрешено только вооруженной рукой. Аргументы и речи имели только то значение, что подготовляли умы к этой решительной борьбе. Алексеев произнес в Предпарламенте превосходную и сильную речь, посвященную армии и произведшую большое впечатление, которое у левых членов собрания выразилось в сильнейшем раздражении. Позвольте мне еще поделиться одним личным воспоминанием. В той речи, которую после Алексеева произнес я, как оратор той же фракции, коснувшись армии, я указал, что в нашем собрании присутствует тот доблестный вождь русского воинства, под ближайшим руководством которого были одержаны первые блестящие победы нашей армии в мировой войне, разбиты австрийцы и взят Львов. При этих словах правая часть Предпарламента (от казаков и правее) встала, как один человек и сделала восторженную овацию престарелому генералу и в лице его всей Русской армии, при явной враждебности огромного большинства левой части Собрания. А когда я сказал, что мы до последнего вздоха будем защищать честь славного имени генерала Корнилова (Корнилов был в тюрьме по обвинению в государственной измене), то левая часть Предпарламента подняла такой невообразимый вой, что некоторое время я буквально не мог продолжать своей речи. В этом эпизоде обнаружилось тогда символически разделение умов: одни по сю, другие по ту сторону.
Произошел октябрьский большевистский переворот. К счастью М.В. Алексеев опоздал в Предпарламент к разгону, не был арестован и уехал на Дон. Из состава всего Предпарламента только судьба Алексеева в первые дни переворота беспокоила и смущала меня. И когда я узнал, что он спасен и скрылся, я вздохнул свободно. Ведь не забудьте: тогда Корнилов и его сподвижники сидели в Быховской тюрьме и в Алексееве одном воплощались все наши организационные надежды и планы. Ибо мы знали, что этот старец не успокоится и не сложит оружия. У него была воля к действию и решимость действовать. Но Дон Алексеев явился с задачей организовать ту вооруженную силу, которая сможет внутренне и внешне воссоздать Россию. И тут судьба или история свела его с Корниловым. Несмотря на все глубочайшее различие и даже расхождение этих людей, о котором сейчас преждевременно говорить, история связала их одним государственным подвигом и для потомства объединила в одно славное патриотическое созвездие, указующее всем нам пути служения Родине.
Алексеев приехал на Дон в ноябре 1917 года и заложил тогда основы Добровольческой армии. В декабре я покинул Совдепию с целью служить тому же делу, и вновь судьба свела меня с Алексеевым в январе и в феврале 1918 года в Новочеркасске и Ростове. Я видел его за будничной работой, в трудных, внешне подчас даже унизительных положениях, среди стихии, наполовину равнодушной, наполовину явно враждебной. Некогда начальник штаба, фактический руководитель многомиллионной могущественной армии, одерживающей блестящие победы и победоносно переносившей тягчайшие испытания, потом ставший ее Верховным главнокомандующим, он теперь превратился в организатора, политического руководителя и в то же время главного конторщика и бухгалтера доблестной, но численно ничтожной кучки людей, решивших либо завоевать Россию для России, либо умереть за это дело, отстояв своей смертью честь России и Русской армии. Да, Добровольческая армия спасает теперь и воссоздает Россию, но прежде, чем спасти ее государственное бытие, она, в почти нищенском образе человеческих обрывков когда-то великой армии, спасла русскую честь. Озираясь на свой жизненный путь, на котором я переживал разные положения и вел многообразную борьбу, по мере сил и, разумеется, служа тому, что я считал правдой, я ничем так не дорожу внутренне, как теми днями, которые я прошел с Добровольческой армией в первые месяцы ее бытия. Ибо тут малыми физическими силами, в скудости и убожестве вещественном, действовали огромные нравственные силы, творилось величайшее патриотическое дело новейшей русской истории, подлинное чудо человеческой доблести и быть свидетелем этого чуда было и остается радостью ни с чем не сравнимой.
В сознании этой красоты подвига Добровольческой армии, в смирении перед Волею Всевышнего, которая открывается через все преодолевающее величие нравственного долга, возгласим вечную память Доблестному Вождю Великой России и ее Воинства Михаилу Васильевичу Алексееву!
Страницы: | 1 | |
