Русская линия
Новый Петербургъ Михаил Калашников,
Евгений Парфенов
14.12.2004 

Михаил Калашников: легенда и человек

До середины 80-х имя Михаила Калашникова не было известно в нашей стране. Весь мир знал автомат Калашникова, а сам Калашников был для всего мира фантомом. И только в середине 80-х это имя обрело плоть и кровь. Невысокий человек с высоким голосом был мало похож на хитроумного конструктора, решившего в совершенстве механическую задачу. Сегодня Михаил Калашников — и наш современник, и и легенда, и живой человек.
В ноябре он приезжал в Петербург на свой 85-летний юбилей и открытие в его честь «Музея Калашникова».
Сегодня практически весь мир стреляет из автомата Калашникова. А родилась эта гениальная конструкция вот так. На встрече со студентами в Санкт-Петербургском университете он рассказал о своей интересной судьбе. Вот его рассказ.

— Я родился на Алтае в большой крестьянской семье, куда мои родители переехали из Краснодарского края в поисках лучшей жизни. Моя мать родила 16 детей, в живых осталось 6 братьев и две сестры. Все они остались в крестьянстве. Один я отбился от этой дороги. Немцы виноваты в том, что я стал военным конструктором, а не создавал машины, облегчающие крестьянский труд.
Я был участником Великой Отечественной войны, командиром того самого танка «Т-34», который до сих пор не устарел и который создавали российские конструкторы.
В начале войны фронтов еще не было, я сражался на Брянском направлении в Киевском особом военном округе, которым тогда командовал Георгий Константинович Жуков. Участвовал в первых кровопролитных боях, а они были действительно кровопролитными: немцы прошли несколько стран, имели опыт, но самое главное — они были хорошо вооружены. Они были вооружены автоматическим оружием. У нас же были только трехлинейки, и даже их не хватало на каждого. Я сразу был ранен в грудь и руку. И находясь в госпитале, я стал думать, как изобрести пистолет-пулемет, который можно было бы изготовить в любой кустарной мастерской.
Я не один такой был. Все советские люди думали, как победить врага. Времени у меня было мало, ведь после госпиталя я должен был вернуться на фронт. Медсестра дала мне тетрадки и карандаши. И я целыми днями рисовал автомат. В палате надо мной смеялись: вот Эдисон нашелся. А некоторые говорили: «Давай, Миша, давай, мы еще с твоим оружием повоюем!»
Из госпиталя меня направили на долечивание в глубокий тыл. Я мог поехать к матери на Алтай, но не поехал — знал, что там мне не найти ни одной железки. Позже, когда я стал депутатом Верховного Совета (шесть созывов!), в сельских районах часто видел под кустом по целому агрегату. Тогда думал: «Вот бы во время войны мне хотя бы частицу из того, что валяется!»
Я поехал в Казахстан на маленькую железнодорожную станцию, где перед призывом работал слесарем. И вот представьте себе: приходят в депо изуродованные составы, которые надо чинить и отправлять на фронт, все заняты делом, а между ними бегает перевязанный сержант с кипой тетрадей под мышкой и просит помочь ему сделать пистолет-пулемет. Но нашлись и желающие помочь люди, и стволы, и патроны. И мы изготовили первый пистолет-пулемет. Нам казалось, что мы сделали что-то сверхъестественное: он и стрелял, и работал. Но этот образец, к сожалению, не сохранился. Я с этой станции поехал в Алма-Ату, чтобы показать военным, что успел сделать за время лечебного отпуска. Вот тогда впервые познакомился с гауптвахтой. Я не затаил злобу на того старшину, потому что была повышенная бдительность — и в тылу могли быть и бандиты, и дезертиры.
Я был комсомольцем до войны, меня знали. Доложил по комсомольской линии о своем изобретении, и вдруг за мной приходит «эмка» и отвозит меня к секретарю ЦК Казахстана по оборонной промышленности. Он извинился за произвол и сказал, что вот бы сейчас вас отправить в Москву, но «аляповато» сделано. Ну как в железнодорожном депо сделать не аляповато!
«Вот у нас в Алма-Ате Московский авиационный институт эвакуирован, МАИ. Там хорошие мастерские, там старшекурсники тебе помогут сделать чертежи».
Когда был сделан образец, меня отправили в Самарканд, куда была эвакуирована Артиллерийская академия имени Дзержинского, командовал ею А.А. Богонравов, известный ученый. Потом он космосом занимался, затем был в комитете по присуждению Ленинских премий. И вот я приезжаю в Самарканд с этим пистолет-пулеметом. Богонравов в красивой генеральской форме. А я солдат в загаженной гимнастерке, которая не только в масле, но и в порохе. Я хотел перед ним вытянуться. Он сказал: «Сержант, сидите, я разберусь». Думаю: как он разберется, что он, подглядел? А он взял лист бумаги и написал.
«Так как этот образец еще не является совершенным, но принципы решения технических задач позволяют смотреть на сержанта Калашникова как на будущего большого конструктора. Желательно дать сержанту высшее техническое образование». Это был 42-й год. И это в военное время! Так ученые заботились о своих кадрах. КТО сейчас так напишет? КТО скажет?
И вот когда я уже создал целую серию оружия, принятую на вооружение всех стран Варшавского договора, мне и всей группе конструкторов присуждалась Ленинская премия. Сидит комиссия, и я показываю образцы вооружения. Вдруг встает один из членов комиссии, такой старичок, и подходит ко мне. И я вижу, что это Анатолий Аркадьевич Богонравов. А он поздравляет меня и говорит: «Как видно, я твой крестный отец». А я со слезами на глазах говорю: «Анатолий Аркадьевич, я вас считаю родным отцом!».
У нас много замечательных оружейников: Тульское конструкторское бюро, Ковровское, Подольское. Вот говорят, тульский левша подковал английскую блоху, а я отвечаю: «А гвоздики-то чьи? Ижевские!» Так вот на протяжении многих лет все эти конструкторские бюро разрабатывали одно задание. И это не глупость, не трата денег, а настоящая КОНКУРЕНТНАЯ БОРЬБА. Неужели туляки хотели какому-то сержанту уступить первое место? Но в конкурентной борьбе на протяжении 60 лет наше бюро всегда оказывалось первым.
Калашников никогда никого не пропускал вперед. Когда военные всего мира стали переводить стрелковое оружие на новый калибр и Устинов почти силой заставил поменять калибр и нашего «Калашникова», Михаил Тимофеевич переборол себя и сделал новые образцы, которые опять оказались лучшими. За эти разработки он получил вторую звезду Героя. На его родине в селе Гурья был установлен его бюст. И получилось, что там, где его родила мать, он навечно прописан.
— Оружие, которое я создал, сейчас распространилось по всему земному шару. Мне говорят: «Сколько народу убило твое оружие!», — но я сплю спокойно и всегда отвечаю: «Не конструктор виноват в том, что из оружия убивают, а политики. А я создавал свое оружие не для нападения, а для защиты рубежей своей Родины».
Когда он «вышел из подполья» и стал ездить по другим странам, то на Западе у него часто пытаются вызвать сожаление, показывая, как живут его собратья — конструкторы оружия. У них есть самолеты, вертолеты, яхты. Говорят: «Это могло быть и у вас, если бы вы жили здесь». А он удивляется: «Странные люди, видят счастье в «зеленых». И торопится уехать домой. А дома неблагополучно. Он видит, что развалили страну. Видит, что молодежи внушают другой образ жизни, другие идеалы. В страну при попустительстве власти завозят наркотики, хотят, чтобы молодежь стала хлипкой, потеряла чувство гордости за свою Родину. И конструктор оружия садится за стол и пишет книги, чтобы объяснить новому поколению, что такое Родина.
Записал Евг. Парфенов


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика