 |
| Радонеж | Протоиерей Андрей Ткачев | 11.04.2013 |
Недавно отрекся от Престола Папа Бенедикт. Избрали того, кто выбрал себе имя Франциск, с очевидным намеком на потуги восстановить пошатнувшееся здание Церкви (читай литературу о средневековом подвижнике из Ассизи). Событие это — отречение — довольно редкое, частых повторений не терпит, оттого и было замечено всем миром без исключения. Но интересно, что за пару лет до этого, в году 2011-м был снят фильм об отречении Римского Понтифика. Фильм называется «Habemus Papam», то есть «Имеем Папу», что является обычным возгласом к народу после совершившегося избрания. Фильм изображает, как новоизбранный Папа приходит в ужас от легшей на его плечи ответственности и попросту сбегает. Кинолент с такой фабулой, насколько мне известно, раньше не снимали, и закрадывается мысль: а не было ли утечки информации о намерении Бенедикта сложить с себя тяжесть служения? Но с другой стороны искусство обладает профетическим (пророческим) потенциалом.
Так в 1898 году некто Морган Робертсон написал книгу «Тщетность, или гибель Титана». В ней шла речь об огромном корабле, который потонул из-за столкновения с айсбергом. Книга увидела свет через 14 лет после написания, как раз накануне гибели реального «Титаника» — в 1912 году.
То есть средствами искусства можно вполне реально выразить то, что уже готово произойти, но еще не произошло. Цветаева, помнится, ужасалась на слова Ахматовой: «Забери и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар..», поскольку знала, что поэзия пророчествует, а не надувает мыльные пузыри. Стихи написаны, вслед за ними убили у Ахматовой «друга», потом надолго сел (отнялся) сын. Думаю, таков же по духу и названный мною фильм, и рожден он не утечкой информации, а предчувствием готовящегося события.
Фильм художественный, но снят подобно документальному. Очень натуральны толпы верующих на площади в ожидании белого дыма; с любовью, хоть и не без юмора, показаны члены конклава. Режиссер, Нани Моретти, играет в нем психоаналитика (атеиста), которого под покровом секретности вызвали в Ватикан, чтобы помочь Папе справиться с волнением и страхом. Кто захочет, может увидеть в фильме комедию. Кто захочет — трагедию. Возможно также увидеть трагифарс. Есть и еще варианты, поскольку фильм внутренне богат и способен рождать мысли у сочувствующего зрителя.
Но одна из главных мыслей ленты это желание показать разрыв между ведомыми и ведущими.
Именно ширина пропасти и ужаснула киношного Папу, принудив его бежать.
Он отрывается от охраны, как шпион от преследования, и в партикулярном платье впервые бродит по улицам Рима. Этот старый уже человек ездит в автобусах, заходит в кафе, чтобы позвонить, вслушивается в разговоры случайно оказавшихся рядом людей, и все больше и больше понимает — он не знает эту жизнь. О чем говорить с этими людьми? Что им приказывать? От чего остерегать? Могут ли они еще слушать, а если могут, то могут ли понимать то, что слышат? Папа видит, что не понимает современного человека, а значит, не может указывать ему путь на Небо.
Он ведь скорее символ, чем живой человек. Он символ неразрывности веков, и апостольской власти, и единства Западной Церкви. Символ тысячи вещей. Что же до пульсации крови в его венах, до скачков давления, до ночных страхов этого старого уже человека, то кому какое дело в нашем мире есть до снов, которые снятся символу?
Вот он, живой и настоящий, но переодетый, как Гарун-Аль-Рашид, ходит среди толпы и слушает разговоры о себе. Не это ли мечта всех правителей — неузнанным побродить среди свои подданных, все узнать, все услышать? Но Халиф мог казнить болтунов, и неузнанный Христос любил всех. А Папа не будет никого казнить, но и не может всех любить. Он просто устал и испугался.
Что же слышно в народе? Папа так и не вышел на балкон и не благословил людей. И вот уже звучат голоса, что его отравили, что ищут двойника, что приближается всемирная катастрофа (народ так падок на «тайну» и «заговор»). И вот уже кардиналы в конклаве, чтоб не сойти с ума от тревоги и запертого положения (покидать Ватикан нельзя), начинают играть в волейбол во внутреннем дворике. А Папа живет в гостинице и посещает репетиции театра, на которых обнаруживает прекрасное знание Чехова. О! Прошу вас. Поймем этот реверанс в сторону русской культуры. Ведь без нее нельзя. Это не заказная, а очень органическая вставка. Наши местные варвары даже не умеют помыслить, что-то литературное богатство, которое рождено на нашем языке, и которое нами так часто неосмотрительно пренебрегается, составляет громадную часть золотого фонда человечества. Так в театре, на «Чайке» Папу и ловят, буквально притаскивая в покои, облачая, готовя к первой речи.
Великая власть, великое уважение, страшная ответственность, глубокое одиночество, абсолютная непонятость, необходимость всегдашней улыбки под неослабевающим бременем.
И все выскальзывает из рук, и никто уже не хочет ни склоняться, ни покоряться. И грех стал обыденностью, и извращение названо нормой, и только великие здания говорят о былом величии веры.
И тоска живет в обнимку с сытостью, и незнание, зачем живешь, толкает человека на все тяжкие. И так вдруг понятно, что мир стал маленьким, и коли хочешь ткнуть в кого-то пальцем, то родному брату в глаз попадешь. А если зло посмеешься над кем, то присмотришься, а это — твое личное отражение.
Хорошее кино, внутри которого, как в настоящей жизни, можно и посмеяться, и поплакать. Посмотрите, правда. Когда пост закончится.
