 |
| Русский дом | Андрей Савельев | 03.04.2013 |
Люди устали от «-измов». Или им так кажется. Любое слово, кончающееся на «-изм», вызывает недоверие у тех, кто подобные слова много раз слышал и читал, — главным образом это те, кому пришлось получать образование в советской высшей школе. Целые поколения были утомлены общественными теориями.
По прошествии десятилетий оказалось, что язык идеологии всё же необходим, поскольку иначе невозможно описывать действительность. Хотя скатываться до терминологии «коммуняки», «либерасты», «нацики» — дело для современной информационной среды привычное. Но подобным языком можно выразить только эмоции, но не мировоззрение.
Целую книгу можно представить одной фразой. Но только после того как книга прочтена и понята. Тому, кто книгу не читал, фраза мало что скажет. В этом смысле очерк имеющихся политических ориентаций может быть лишь компактным текстом, который напоминает об известном — о том, что у нас всё время перед глазами. При том что человек — «политическое животное» (Аристотель), он имеет опыт самостоятельного политического анализа. Может быть, ошибочного. Но даже такой опыт позволяет структурировать его, если предложить простую и ясную схему, в которой стоящие за терминами явления будут классифицированы и увязаны между собой.
Как народы делятся на большие расы, так и идеологии делятся на крупные блоки:
Либерализм — это частный эгоизм, личная свобода, монетарная экономика, космополитизм.
Социализм — это групповая солидарность (классовый эгоизм), социальный конфликт (социальная революция), экономика дымящих труб, интернационализм.
Национализм — это национальная солидарность (национальный эгоизм), социальная консолидация (в рамках нации), экономика больших систем (производственные наукоёмкие комплексы), консерватизм и традиционализм.
Читатель спросит: а где же коммунизм, фашизм и прочие «-измы»? Очень просто: каждый из идеологических векторов указывает на предельное состояние соответствующих ему политических предпочтений. Либерализму соответствует либертарианство (сегодня это ориентир как правящей в России олигархии, так и либеральной оппозиции). Социализму соответствует коммунизм (в российской действительности — большевизм). Национализму в его экстремальной форме соответствует фашизм (предельное огосударствление и заглушение всех частных и групповых интересов).
Следующий вопрос — о «правых» и «левых». Какой из ориентиров в политике правильно называть «правым», какой «левым»? Ответ прост: когда вы смотрите футбол — там есть «правые» и «левые» — две противостоящие команды. В политике считают больше, чем до двух. Поэтому «правым» и «левым» стоит считать только спорящих оппонентов в конкретной ситуации. В другой ситуации они могут поменяться местами. При этом «правые» всегда за традицию, «левые» — за новацию. «Правые» — далеко не всегда ретрограды, а «левые» — почти никогда не придумывают ничего нового. По-настоящему новое рождается в развивающейся традиции. У «левых» — в чужой, у «правых» — в своей собственной, национальной.
Православным людям, знающим принципиальное значение монархии и христианского мировоззрения для русской истории, надо понимать, в каком секторе политических идеологий находится их представление о том, какими должны быть общество и власть. Нет сомнений, что монархические настроения в политике могут быть только у националистов. Может ли монархист быть либералом? Ведь многие декларируют безразличие монархии к идеологическому выбору верноподданных. Тут надо сказать определённо — нет: либералы могут быть только скверноподданными. Потому что монархия — это традиция, а традиция — один из ключевых национальных интересов. Ему соответствуют национализм в политике и консерватизм в общих жизненных установках.
Порывшийся в памяти обладатель диплома о высшем образовании может вспомнить, что с национализмом связывали и Французскую революцию. Тогда под термином «национализм» изначально подразумевалось нечто либеральное, явно противостоящее консервативным тенденциям в государственном строительстве. На это следует сказать: продуктивная классификация возникает вовсе не одновременно с явлением и далеко не всегда бывает адекватной ему. То, что мы называем национализмом, существовало задолго до самого термина «нация». Французская революция в предложенной классификации, совершенно очевидно, является «левой» — она была смыканием всех форм «обновленчества» (либерализма и социализма) против традиции. Под нацией французские революционеры декларировали независимых от власти граждан, которые сами решали все вопросы, игнорируя традиционные формы общежития.
Сегодняшнее понимание политической нации гораздо глубже: оно как раз требует опоры на историческую традицию, без которой всякая нация — только умозрительный конструкт, не имеющий воплощения в реальности.
Конечно, жизнь сложнее любых идеологий. Это обусловлено несовершенством человеческой природы, которая всё время перемещает понятия и совмещает несовместимое. А в политике создаёт химеры — противоестественные союзы. «Правое» образуется всюду, куда подтягиваются люди с национальным мировоззрением: национал-социализм противостоит либертарианству (Веймарская Германия) или же национал-либерализм (национал-демократия) противостоит коммунизму (гражданская война в России). Противоестественный союз складывается в противовес набравшей силу экстремальной идеологии. И затем сам, если побеждает, становится экстремальным выражением одной из конкурирующих внутри союза идей.
Самое печальное отношение к миру идеологий — это бытовой подход в духе «все они одинаковые». Это позволяет с пренебрежением смотреть на политику вообще, не участвуя в ней, а значит — уступая будущее России кому угодно.
Работоспособный интеллект оперирует идеями, которые позволяют убрать бытовые «шумы» и увидеть картину, которая за ними скрыта. Беда, если человек вместо ясной картинки малюет по мутному стеклу свои «размышлизмы». Тогда он в принципе ничего понять не сможет, и чтение книг для него сначала будет мукой, потом безсмыслицей, наконец — вредом.
Можно ли вообще отбросить «-измы» и объединиться на какой-то иной основе — на основе веры, на основе родства? Нет, нельзя. Потому что только в идеале люди даже одной веры или одного племени имеют одинаковые взгляды на общественное и государственное устройство.
Кроме того, идеологии появляются в том числе и как форма разрыва иных (неполитических) основ для единства народа — когда вера и чувство родства ослабли. На противную единству идеологию можно ответить только идеологией. И только в идеологии могут быть конкретизированы вопросы государственного и национального строительства, основы права и многое другое. В то же время враждебность противостоящим единству народа «-измов» мы не должны превращать во враждебность к тем, кто является их носителем. Это люди, искалеченные заблуждениями — коммунистическими, либеральными, евразийскими, нацистскими. С ними всё равно надо искать общее — через общую веру, через восстановление ценности родства. А это тоже задача политическая, идеологическая.
Русский народ — это родственники. А между родственниками противоречия должны сниматься проще. Поэтому духовная и родственная близость должна извинять многие заблуждения и склонять к тому, чтобы они, эти заблуждения, были преодолены миром — рассуждением, убеждением, вразумлением. Именно этому и служит национализм. Это ответная реакция на камуфляжную идеологическую агрессию. Реакция спасения.
Как русские люди мы совместимы в своих мыслях и делах и должны иметь общее, искать то, что может снять противоречия между нами в совместной деятельности. При этом не может быть никакого «мира», никакого «усреднения» между идеологиями. Гибельные для нашего народа доктрины не могут быть приняты в порядке объединительных инициатив. Мы должны искать, в чём можем быть едины, но не будет полезным единство, в котором истина перемешана с ложью. С разумными людьми, даже если они в чём-то заблуждаются, объединяться нужно, с их заблуждениями — нельзя.
Враждебная русским национальным интересам идеология скрывает тупиковый путь и это означает, что размежевание не должно ограничиваться именно идеологическими догмами, не переходя в схватку между людьми. Задача политического просвещения состоит в том, чтобы дать людям вектор для спасения от гибельных идеологических доктрин, а не для углубления размежевания между ними.
Жизнь представляет нам в изобилии различные шизофренические типы — вроде верующих коммунистов или жаждущих уничтожения России патриотов. Но вовсе не означает, что всё надо усложнять, вписывая это в картину мира как что-то неизбежное. Картина и так непроста.
Поэтому стоит всё же исходить из вменяемости людей и адекватности этого мира. По крайней мере из стремления к ясности и истины, существующей задолго до желания человека в её обретении. Если так, то все идеологические выдумки мало чего стоят перед истиной, а различные смешанные идеологические доктрины — это лишь следствие Смутного времени и неустойчивости текущих отношений между людьми, которые в случае прозрения рассыпаются, замещаясь другими — более близкими к Божественному замыслу о России.
Из всех идеологических векторов только один указывает, в каком направлении истина. Это только в условиях Смуты у каждого «своя правда». Истина одна. И в политике для нас она выражена в понятном устремлении: русский народ должен вернуться к самому себе — к тому, чем он был в течение многих веков своей истории. Ни либерализм, ни коммунизм этому не способствуют.
Если нам дано приблизиться к ясности в политике, то «правыми» останутся только националисты (консерваторы), уступая «левизну» мечтателям и либералам, которые должны потерять всякие перспективы завладеть умами людей и отойти на обочину истории.
