 |
| Фома | Елена Зелинская | 13.03.2013 |
Что происходит с великими книгами? Они перестают быть книгами. Они становятся словами, которые мы произносим, мыслями, которыми мы обмениваемся, образами, которые означают явления, — самой атмосферой, в которой существует русская душа, а, впрочем, и ею самой.
Мой любимый роман «Были и небыли». Обстрел. Офицер кричит Скобелеву: почему Вы не ложитесь, Ваше благородие? И отвечает ему Белый генерал: а потому и не ложусь, что благородие!
Не ищите эту цитату в романе. Я так ее помню. Может, и была она только в том, журнальном варианте, который я прочитала в 70-х годах. Как резали по сердцу аллюзии между невозможной к воспоминаниям Белой гвардией и освободителями Болгарии! Как маячки, рассыпались по страницам непроизносимые тогда слова: офицеры-добровольцы, дворяне, благородия. Кругом стояла муть советской идеологической жвачки, а на болгарских берегах жили и умирали настоящие русские офицеры, ведомые неведомыми понятиями: долг, благородство, честь.
Не шумно, но так, что мы все замирали, с каждой новой книгой Бориса Васильева открывалась то главное, что должно было войти в нашу жизнь и без него — не входило.
«А зори здесь тихие», — покажите мне человека, который не плакал, не стоял сам у того страшного болота, в котором тонула светлая девушка, не сгорал вместе с сержантом от стыда, что не смог никого уберечь. Простая, словно детская песня, история, — а ведь никакие парады и лозунги, никакая статистика и исторические изыскания, но именно она создает то настоящее общее чувство вины и боли, которое и соединяет нас в один народ.
«Завтра была война». Борис Васильев никогда не оперирует цифрами, никуда не призывает, никого не разоблачает. Кошмар предвоенной реальности мы видим глазами школьников, когда он настигает их и не оставляет ни дня, чтобы постичь, что произошло с ними.
Каждая книга Васильева — это как вопрос, который не обойти. Можно сыпать словами, врать, передергивать, уклоняться, но непоколебимо стоит перед тобой образ девочки, которая уходит из жизни, сломанная и выброшенная, как мусор.
Правда и ложь, предательство и жертва, надежда и беспросветность. Как искусительно вообразить про «белый» образ в его романах: белый китель, белые лебеди, белый березовый ствол, вокруг которого гордо обносит свой живот будущая мать, — но нет! Мешают «красные революционные штаны», врученные перед строем герою, который станет для нас собирательным образом офицерства.
«Не стреляйте в белых лебедей». Нет у Васильева оптимизма, и не звучит позитива, и никакой другой сентиментальной и фальшивой ерунды. Его герои умирают, почти всегда умирают. И всегда оказываются сильнее смерти.
И правда, подумайте только, что сквозь советскую шелуху, сквозь беспорядочный ливень свободных 90-х годов, сквозь современную нашу культмассовую свистопляску, поднялся образ русского человека в самом лучшем, высшем его проявлении.
Поставьте мысленно в ряд героев Бориса Васильева. Столбовых дворян Олекиных, солдата-защитника Брестской крепости, лесника из заброшенной деревушки и князя Рюрика.
И конечно, его, красавца-офицера, чей образ навеки слился с обликом великого актера Василия Ланового, произнесшего гордые слова: есть такая профессия — Родину защищать.
Это про Бориса Васильева.
