 |
| Православие и Мир | Протоиерей Владимир Вигилянский | 05.03.2013 |
28 февраля в столице Урала состоялась творческая встреча с поэтессой, прозаиком, эссеистом Олесей Николаевой и публицистом, литературным критиком, бывшим руководителем пресс-службы Московской Патриархии протоиереем Владимиром Вигилянским. Гости отвечали в течение двух с половиной часов на вопросы слушателей, которые касались в основном современного положения Церкви в обществе, влиянии литературных произведений на духовный выбор человека и других актуальных моментов. «Православие и мир» приводит некоторые фрагменты этого откровенного и, безусловно, содержательного разговора.
Фото: st-tatiana.ru
По словам отца Владимира, нынешние нападки на Церковь совершенно его не удивили.
— Недавно я читал двухтомник: переписку Патриарха Алексия I с руководителями Совета по делам религий. Дело в том, что в начале 60-х годов было закрыто более половины храмов и епархий. Эта волна гонений на Церковь сопровождалась масштабной клеветнической кампанией в СМИ. Существует письмо Патриарха Алексия I, в котором он прямо говорит о лживости выходивших тогда статей. Это письмо вполне актуально было бы опубликовать и сегодня, — уверен отец Владимир.
Отец Владимир убеждён: существуют люди, сознательно очерняющие образ Церкви, притом их деятельность ведётся по тем же законам, что и все антихристианские акции на протяжении двух тысяч лет.
— Вспомните: сначала Христа предают в руки Пилата, и, когда тот не находит в Нём никакой вины, начинают лжесвидетельствовать против него. Любые антицерковные действия проходят по такому же сценарию: вначале идёт лжесвидетельство и клевета, затем следует неправедный суд и даже, как заявил один из идеологов протестного движения, призыв запретить Церковь — напомнил протоиерей Владимир.
При этом прот. Владимир Вигилянский считает, что полемика с носителями антицерковной пропаганды зачастую бессмысленна.
— Нельзя участвовать в многочисленных телешоу, в которых за одним столом сидят уважаемые священники и люди вроде Александра Невзорова и Ксении Собчак. Их задача — не найти истину, но, поймав собеседника на слове, поглумиться над Церковью. Чтобы общаться с ними, нужно иметь как минимум такую же хватку хама, что для церковного человека недопустимо.
— С недавнего времени я сам являюсь духовником гимназии им. святителя Василия Великого в Подмосковье. Там учатся в основном дети далеко не бедных родителей, и, должен признать, это весьма проблемные дети, уже осложненные либо весьма своеобразным воспитанием, либо его отсутствием, — рассказывает отец Владимир.
— Поэтому насчёт того, достаточно ли обучения в православной гимназии для того, чтобы ребёнок стал христианином, я могу сказать следующее. Да, очень хорошо, что существуют школы, в которых помимо образования есть и воспитательный момент. Однако идеальная ситуация: когда ребёнка воспитывают в вере в его семье, а школа лишь закрепляет это воспитание. Иначе возникает раздвоенность: дети видят в семье одну модель поведения, ничего общего с христианством не имеющую, а в школе — совсем другую.
В результате ребёнок привыкает к подобной раздвоенности и начинает надевать разные маски в школе и дома, чтобы быть для всех «своим». Взрослым, может быть, сложно так притворяться, но дети, к сожалению, очень подвержены мимикрии. Они в принципе склонны подражать старшим. Поэтому главной в воспитании ребёнка всё же является семья.
— Я не являюсь специалистом в этом вопросе, но всегда вспоминаю здесь рассказ академика Бориса Раушенбаха. Одна из его дочерей осталась в России, а другая уехала в Германию. Соответственно, там учатся его внуки. Так вот, навещая их за рубежом, Борис Викторович писал, что там образование ниже по своему качеству, нежели в России. Его внучка до переезда три года училась в российской школе, притом в неспокойные 90-е годы. Полученных знаний ей хватило на то, чтобы ещё три года спокойно бездельничать в Германии.
— В странах Европы и Америки ориентация делается на «средних» учеников. Там нельзя быть способнее других, так как считается, что это нарушает права остальных. Один мой знакомый в Германии вынужден был постоянно переводить свою талантливую дочь в другие школы в более старшие классы, чтобы она своими знаниями не выделялась на фоне одноклассников. Мне кажется, что подобная ориентация на посредственность убьёт нашу цивилизацию. Другое дело, что и мы за последние 20 лет планомерно уничтожали нашу уникальную систему образования, бездумно копируя европейские модели обучения, — добавил он.
— Я посмотрел учебный план ОПК для пятого класса, и считаю, что там изложены фундаментальные вещи, для усвоения которых недостаточно обычного курса литературы или семейной этики. Вам, наверное, известно, что в Москве один из самых низких процентов в России тех родителей, которые выбрали модуль ОПК.
Однажды я был приглашён на собрание в одну из столичных школ, где как раз решался вопрос о выборе родителями одного из шести предложенных модулей. Я просто объяснил на этом собрании, что именно будет изучаться в курсе ОПК. В результате большинство родителей в этой школе выбрали именно этот модуль. Наверняка такая ситуация была бы и в других школах, если бы людям просто разъясняли, что представляет собой курс, — рассказывает отец Владимир.
Однако на предложение родителей самому вести в их школе ОПК Владимиру Вигилянскому пришлось отказаться.
— Я прямо ответил им: причина в том, что мы живём в тоталитарном государстве. Одним из признаков такого государства является запрет на профессию. У нас происходит именно это: священникам запрещено преподавать в школах. Даже в атеистической Франции нет такой нормы, — посетовал он.
— Как мы знаем, Папа Римский — это «наместник Христа на земле». Вот и подумайте, может ли «наместник Христа» уйти на пенсию? — обратился протоиерей Владимир к слушателям. — Это всё равно, если бы на пенсию ушёл монарх. На мой взгляд, это абсолютно мирской, либеральный поступок, который, безусловно, показывает кризис западного христианства. Впрочем, я не исключаю версии, что за этим может стоять какой-то заговор, о котором мы не знаем, — добавил отец Владимир.
— Она — профессиональный литератор, работающий почти во всех жанрах: поэт, прозаик, сценарист, культуролог, философ, эссеист, переводчик. Главное ее дело — это поэзия, но из выходящего сейчас из печати её избранного девятитомника, только один из томов содержит стихи, а остальные — прозу и эссеистику, — представил супругу отец Владимир. — Мы женаты уже 37 лет, у нас трое детей и восемь внуков.
При этом Владимир Вигилянский сообщил гостям встречи: никакой «системы воспитания» детей и внуков у Олеси нет, что, впрочем, с лихвой компенсируется главным её достоинством — огромной любовью к ним.
— Она переживает даже за наших взрослых детей, постоянно вникает в их проблемы, не спит ночами, — поделился он. — Это воистину любящее материнское сердце.
— И кстати — для нас — это первый опыт нашего совместного выступления.
Фото: st-tatiana.ru
— Я сама пришла к вере через искусство, — поделилась писательница. По словам Олеси Николаевой, ещё в семь лет её поразил барельеф в Исаакиевском соборе в Петербурге (тогда — Ленинграде) «Избиение младенцев». Выслушав рассказ своего отца об этом событии, она ни на секунду не усомнилась в его подлинности. Уже в 14 лет Олеся самостоятельно приезжала в Ленинград — фактически, в паломничество и молилась, ещё не будучи крещёной. Следующим этапом на пути к вере в жизни Олеси Николаевой стали произведения классической русской литературы, в частности, Достоевского.
— Я помню, когда ещё в 8-м классе меня поразил эпизод, в котором Дмитрий Карамазов видит сон: его грядущие страдания являются ему в образе бедной деревенской бабы с ребёнком. Во сне он сострадает и этой бабе, и этому ребёнку: «Зачем дитё бедно?». Митя понимает, что, хоть и не убивал отца, но жил нечестиво и потому должен пострадать даже без вины — за других, за это бедное дитя. Эта мысль явно не от мира сего. Такие неотмирные мысли могут питать человека всю жизнь, наполняя его сердце живым смыслом. Ведь сердце человека очень переменчиво и лукаво — недаром мы просим, чтобы Господь его очистил и освятил любовью. Сердце, если оно мертво, не способно никого полюбить.
Олеся Николаева рассказала, что уже 24 года преподаёт в Литературном институте, и ей часто приходится общаться со студентами, обсуждая их стихи, мысли, взгляды как на литературу, так и на человека. Выводы из такого общения порой бывают неутешительные.
— Сегодня человек атомизируется, отдаляется от других и потому страдает. В таком аутичном мире жить холодно и больно, и молодой человек, защищаясь от него, подчас надевает маску иронии и цинизма, как говорят сегодня, «пофигизма»: всё вокруг равно ничтожно и равно презренно. Человеку кажется, что он таким образом создает себе психологическую защиту и ничто не может его уязвить. Люди боятся любить, так как, полюбив, человек оказывается уже не вполне свободен.
По закону психологической проекции, такой человек не может и сам поверить в то, что кто-то другой способен его полюбить. На самом же деле он страдает от отсутствия любви, и возникает тотально невротическая ситуация, — поясняет писатель. — Русская литература же делает спасительный, целительный укол в сердце человека, проверяя его на способность чувствовать и сопереживать. Русская литература вышла из монастырского лона и до сих пор генетически связана с ним.
— Конечно, идеологически я не могу согласиться с Александром Прохановым. Я считаю страшным кощунством восхвалять советскую власть, уничтожившую лучшую часть русского общества, и оправдывать трагедии того времени. Я часто читаю лагерные воспоминания, книги о новомучениках, чтобы всегда помнить о той страшной цене, которую Россия заплатила за богоборчество. Однако мне кажется, что сам Александр Проханов шире и неоднозначнее, чем излагаемые им взгляды: тут концы с концами не сходятся. С одной стороны, он открыто выражает свои симпатии к советской власти, с другой — он воспринимается как монархист-романтик, апологет философии неравенства, воспевающий «силу интенсивности жизни».
В русских людях вообще часто встречаются такие нестыковки, взаимоисключающие стремления, когда мировоззрение и мироощущение приходят в противоречие, которые и создают объём личности. Вспомним Андрея Платонова — убеждённого большевика, который ратовал за расстрелы «врагов народа», и в то же время написал «Впрок» «Котлован», «Чевенгур» — романы, антисоветские по самой своей метафизике. Бывает, что рационально человек считает одно, но его душе оказываются ближе совсем иные другие архетипы и верования, — считает Олеся Николаева.
— Наверное, не стоит делать культ из биографий писателей. Даже житие некоторых мучеников (напр. мученика Вонифатия) мы воспринимаем не только или не столько как образец жизни, а как свидетельство того, каким удивительным путём Господь привёл их к вере. Писателей же мы тем более почитаем не за их жизнь, а за творчество. Толстой, например, решился на чрезвычайно дерзкую вещь: написать своё Евангелие, кстати, литературно бесталанное. В конце жизни он выступал против Церкви, государства, культуры, создав, по сути, свою секту. Однако его великие романы по-прежнему остаются драгоценностью.
Также Олеся Николаева рассказала о тех противоречиях, которые подстерегают творческого человека, когда он приходит к Церкви.
— В 19 лет я много размышляла над дилеммой о несовместимости смирения и творчества, о которой писал Николай Бердяев. На самом деле такой проблемы нет, потому что смирение — не есть угашение духа, как это трактует философ. Парадокс в том, что само смирение требует от человека творчества, иначе оно вырождается в фарисейство.
— У нас в доме было очень много разных животных, которые, по законам природы, не могут ужиться друг с другом, например, кошка, собака, морская свинка, удав, зеленая мартышка, ежик, козлик, китайские гуси, конь, — вспоминает Олеся Николаева. — Но каким-то непостижимым образом все они были дружны. Наверное, в доме царила такая атмосфера любви, что её чувствовали и животные. Сейчас с отцом Владимиром мы, конечно, не держим столько животных. Нам хватает кошки и её недавно появившегося котёнка.
Что касается творческих планов, сейчас готовится к изданию новый роман Олеси Николаевой «Меценат».
