Если жить суждено и на свет не родиться нельзя,
Как завидна, о странник почивший, твоя мне стезя!
(А.А. Фет о Н.Я. Данилевском)
Вниманию читателя представляется первая в отечественной научной мысли достаточно полная монография, посвященная великому русскому мыслителю, историку и ученому Н.Я. Данилевскому, во многом подоспевшая к 130-летию со дня выхода в свет отдельного издания его замечательного историософского труда «Россия и Запад», который оказал огромное влияние на наше дальнейшее национальное развитие. Перед нами второе, значительно переработанное и дополненное издание (первое вышло в 1999 году). Оно во многом предпринято в связи с растущим интересом общественности к учению Н.Я. Данилевского, особенно среди историков, философов, политологов и политиков. Монография принадлежит перу известного русского историка, доктора исторических наук, профессора, ведущего сотрудника Института Российской истории РАН, автора работ по истории русской журналистики, общественной мысли и историографии. В данной работе Б.П. Балуева впервые со всей возможной полнотой показано историософское значение труда Н.Я. Данилевского для отечественной исторической и философской науки, а также раскрыты объективные и субъективные предпосылки ее создания.
В монографии Балуевым очень удачно была прослежена связь идей Н.Я. Данилевского с другими великими русскими деятелями русской культуры (Ф.И. Тютчевым, И.С. Аксаковым, А.Н. Майковым, Ф.М. Достоевским, А.Ф. Гильфердингом, В.И. Ламанским, Н.Н. Страховым, К.Н. Леонтьевым, Л.Н. Толстым, В.В. Розановым, евразийцами, П.А. Сорокиным, Л.Н. Гумилевым и даже современного философа и писателя А.А. Зиновьева). Особенно удалось автору показать полную взаимосвязь идей Данилевского с Ф.И. Тютчевым, В.И. Ламанским, Н.Н. Страховым, Ф.М. Достоевским. В качестве примера можно привести слова Ф.И. Тютчева, сказанным им в письме к В.И. Ламанскому уже после журнальной публикации «России и Европы» в конце 1869 года. В нем он выразил полную солидарность с автором книги, назвав Данилевского «редким и освежительным явлением».
Ф.М. Достоевский после выхода первых же глав книги в журнале «Заря» написал Н.Н. Страхову из Флоренции в марте 1869 года: «Да ведь это — будущая настольная книга всех русских надолго; и как много способствует тому язык и ясность ее, популярность ее, несмотря на строго научный прием…Она до того совпала с моими собственными выводами и убеждениями, что я даже удивляюсь, на иных страницах, сходству выводов». Придавая огромное значение труду Николая Яковлевича для России, Достоевский был крайне озабочен его издательской судьбой. Ему кажется, что редакция журнала «Заря» понапрасну никак не выделяет его на своих страницах, подает ее как обычный рядовой материал. В письме А.Н. Майкову в мае 1869 года он пишет: «По-моему, это произведение — важное в последней степени, но боюсь, что оно у них в журнале недостаточно выставлено».
Н.Я. Данилевский (1822−1885) был по своей основной специальности натуралистом. Но, при этом он горячо интересовался и социально-политическими вопросами, памятниками чего являются фундаментальная работа «Россия и Европа», а также его острые социально-политические статьи. В «России и Европе» мы встречаем не только глубокий анализ ее основной темы, но целую философию истории, оригинальное и очень своевременное и продуманное учение о культурно-исторических типах. В ней Данилевский очень упорно борется с идеей «общечеловеческой культуры», для него эта излюбленная идея европейской интеллигенции является ничем не оправдываемым стремлением Европы навязать народам, стоящем вне ее, свою культуру. При этом, он не критикует европейскую культуру в ее строе, в ее основах, но при этом стремится разрушить представление о ней как о едином и единственном типе.
Говорят, что «нет пророка в своем отечестве». Именно эта прописная истина еще раз подтвердилась в судьбе Данилевского и его главного научного труда «Россия и Европа». В своем отечестве, в России, широкое научное признание эта его книга получила лишь спустя более 120 лет после ее первой (журнальной) публикации.
В дооктябрьской России в немногих энциклопедических и биографических словарях Н.Я. Данилевский хотя и упоминался, но значился в основном как биолог, публицист и автор спорных трудов «Россия и Европа» и «Дарвинизм». Так, например, в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Эфрона (СПб., 1893. Т.Х. С.77) в статье, написанной философом В.С. Соловьевым, Данилевский проходит как «публицист, естествоиспытатель, практический деятель в области народного хозяйства». Основное внимание автор этой статьи сосредоточил на гневной критике книги «Россия и Европа». Более же взвешенную позицию относительного этого труда Николая Яковлевича занял А.К. Бороздин в «Русском биографическом словаре», но и у него автор «России и Европы» предстает перед читателями всего лишь только как «известный естествоиспытатель и философ-публицист славянофильского оттенка».
В советских же справочниках 20−50-х годов Данилевский характеризуется в основном как реакционный мыслитель, а также идеолог национализма, шовинизма, панславизма и даже империализма. Так, в анонимной статье (по некоторым источникам, написанным А.М. Иоффе-Дебориным) в первом издании БСЭ, изданной в 1930-м году, русский мыслитель предстает как идеолог «реакционного великодержавного национализма», отразившим в своей книге «классовое мировоззрение российских крепостников-дворян пореформенной эпохи».
В 60−80-х годах положение мало изменилось. Хотя «приговоры» Данилевскому стали менее «классово-заостренными», но оставались в основном обвинительными и осуждающими.
Изменения произошли лишь со второй половины 80-х и особенно 90-х годов. На историческом экране начинает появляться другой образ Н.Я. Данилевского. Появляются статьи, работы, исследования о его деятельности. Можно отметить работы С.И. Бажова, Л.Р. Авдеевой, В.М. Михеева, А.Н. Аринина, О.А. Платонова, А.П. Дубнова, Е.С. Троицкого. Но полновесной монографии, касающейся полного и глубокого рассмотрения книги Н.Я. Данилевского «Россия и Европа», а также реакция на идеи многих его выдающихся современников (деятелей русской и мировой культуры XIX века) и мыслителей ХХ века у нас до сих пор не было. Это и изумительно и восполнил Б.П. Балуев.
В XIX веке Данилевского знал в России сравнительно небольшой круг ученых, публицистов, писателей, а признавали лишь единицы из них (правда «единицы» наиболее великие и весомые), такие как например, Н.Н. Страхов, Ф.И. Тютчев, И.С. Аксаков, М.П. Погодин, А.А. Григорьев, К.Н. Бестужев-Рюмин, В.И. Ламанский, А.Ф. Гильфердинг, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, К.Н. Леонтьев. В ХХ веке его известность перешагнула границы России и систему его оригинальных взглядов подхватили и развили О. Шпенглер, А. Тойнби и русский эмигрант, основатель американской социологии П.А. Сорокин.
Учение Данилевского о культурно-исторических типах является основой историософии, историографии, геополитики, политологии, и это обстоятельство все чаще и чаще осознается современными учеными. В ней прослеживается жизненный и творческий путь Данилевского, описывается среда, в которой ученый пришел к своему открытию цивилизационного метода исследования исторического процесса, а также показана драматическая судьба самой книги и острая борьба вокруг высказанных русским мыслителем идей. Данная работа Балуева базируется на широких архивных материалах, периодической печати, мемуарах и переписки, что также представляет подробнее представить себе эту неординарную личность, какой и был Данилевский.
Кроме этого, в работе Данилевского «Россия и Европа» поставлена проблема русофобии. В ней русский философ указывает на проявление столь прискорбного явления по отношению к России со стороны Запада в 60-х годах XIX века. При этом в данной работе мыслитель впервые ввел в оборот понятие о культурно-исторических типах, которые существуют, развиваются и сменяют друг друга. Россию он считал молодым и развивающимся культурно-историческим типом, способным в ближайшем будущем заменить европейский тип (германо-романский). С точки зрения самого Данилевского, последний сам переживает стадию глубокого политического и культурного кризиса, а также время интенсивного усиления цивилизационных процессов, ослабляющих Запад. Главной целью своих культурологических и историософских исследований, он считает развенчание евроцентристких теорий, опирающихся на идею политического, экономического и культурного превосходства европейцев над другими народами мира. Данилевский полагает, что Европа стремится предписывать зависимым от нее народам несвойственные им цели и задачи, расценивая при этом любые проявления самобытного, не подчиняющегося ей национального развития как исторический пережиток, как нечто «гигантски лишнее», мешающее осуществлению идеалов, которое рассматривается как бесконечно превосходящие любые другие.
Россия ни по своим корням, ни по истории и традициям, ни по духовно-культурным связям не принадлежит «ни европейскому добру, ни европейскому злу» (эту идею Данилевский делает основополагающей в своих историософских построениях). Но далеко идущие замыслы европейских правящих династий заключается в том, чтобы навязать ей распространение на востоке европейской цивилизации в качестве чуждой ей «священной исторической миссии» и тем самым обрекать ее на утрату своей самобытности и использовать ее как орудие для решения проблем европейских государств. Славянский же мир, с точки зрения Данилевского, имеет силу и притязание жить самостоятельной и независимой жизнью и, несмотря на то, что «по всем божеским и человеческим законам принадлежит этому миру».
Этим же фактором обусловлено и недоверчивое, предосудительное отношение Европы к России, ибо «она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды». В результате, она оценивается Западом, по европейским меркам, как отсталая, неразвитая страна, которая должна во что бы-то не стало достичь экономического, социального и культурного уровня Европы и при этом ей приписывается завоевательный характер.
Чтобы стать достойной этой исторической миссии, Россия обязана осознать себя единым народом вместе со славянством, поставив своей целью воссоединение и рассвет последнего.
В этом отношении Данилевский по праву близок по своим взглядам к славянофилам, к Ф.И. Тютчеву, Ф.М. Достоевскому, И.С. Аксакову, Ю.Ф. Самарину, Н.Н. Страхову, В.И. Ламанскому. Но вместе с тем, русскому мыслителю абсолютно чужда та задача, которая увлекла ранних славянофилов и в том числе Ф.И. Тютчева и нашла свое выражение у Ф.М. Достоевского: задача синтеза Запада и России, идея «всечеловеческой» культуры, которую с такой любовью и таким подъемом выдвигал Ф.М. Достоевский. Он сам не только не верит в эту задачу, но она ему просто чужда и не нужна. Больше его волнует западничество русской интеллигенции и ее глубокий отрыв от национальных традиций.
В итоге анализа славянского типа мыслитель приходит к чрезвычайно высокой его оценке: в славянском типе, по его мнению, в первый раз в истории встречается синтез всех сторон культурной деятельности в широком смысле слова. «Особенно оригинальной чертой славянского типа, — думает Данилевский, — должно быть в первый раз имеющее осуществиться удовлетворительное решение общественно-экономической задачи».
Публицистика Данилевского была во многом продолжением «России и Европы». В ее центре — освобождение и объединение славян, возвращение Константинополю статуса столицы православного мира, а также «нигилизма» 60-х годов как «заимствованного» из Европы мировоззрения, полемика с В.С. Соловьевым о православии и католицизме. При этом, он был противником конституции для России: ограничение самодержавия, утверждал мыслитель, противоречит понятию русского народа о верховной власти.
Страшно переживая события русско-турецкой войны 1877−1878 г. г., Данилевский без лживой и кощунственной «объективности» обличал политику европейцев — предельно корыстную, милитаристскую и цинично-фарисейскую одновременно.
Без всякого сомнения, некоторые части его статьи «Войны за Болгарию», например, глава «Константинополь» вполне попадает под определение «геополитической работы». В этом плане «идея Константинополя», впервые выраженная у Ф.И. Тютчева, получила свое продолжение у многих других консервативных мыслителей (в том числе и у Н.Я. Данилевского, Ф.М. Достоевского, В.И. Ламанского и К.Н. Леонтьева).
Идеи Данилевского были подхвачены в ХХ веке О. Шпенглером («Закат Европы»), который развил их с большой глубиной и литературной убедительностью. Но первенство в области «культурной морфологии» остается за русским мыслителем. Если в наше время Шпенглер и Тойнби пошли дальше Ф.И. Тютчева и Н.Я. Данилевского, то они все же являются пионерами современной историософии.
В предисловии к данной книге, написанным игуменом Дамаскиным (Орловским), отмечено то, что он, «будучи подлинным гением, нигде не вошел в противоречие со Священным Писанием» и был не столько строителем и создателем гипотез, сколько открывателем законов бытия. С точки зрения игумена, открытие Данилевского позволяет увидеть взаимоотношения народов и исследовать эти взаимоотношения с точностью, с какой возможно произвести опыт разве что в лаборатории. После этих открытий Николая Яковлевича в истории не осталось загадок и тайн. Все оставшиеся тайны — лишь в Боге и в Вечности.
В завершении разговора о Н.Я. Данилевском, игумен Дамаскин отметил: «чтобы совершить открытие такого рода и масштаба недостаточно быть гениальным ученым — для этого надо было быть и глубоко верующим христианином», т. е. человеком церковным и праведной жизни, перед взором которого видны не только законы материального мира, но и пути вечной жизни и спасения во Христе.
Проблема исторической судьбы России, таким образом, конечно, не всегда была предметом каких-либо гласных споров — общественно-политических или научных. Ведь для таких споров необходимы были определенные объективные условия: достаточно высокий уровень развития общественной мысли, национального самосознания, исторической науки и периодической печати разной идейной и политической направленности. Балуев с уверенностью же утверждает, что «начиная с середины XIX века в России все эти условия уже сформировались или находились в стадии активного становления».
Уже тогда Россия стала сознавать себя хоть и молодой, но крупной и могущественной мировой державой, в прямом и в переносном смысле начавшей писать свою историю появления на мировой арене. Причем, в нашей истории, как совершенно справедливо отметил автор данной монографии, уже было немало героического, в том числе и победа над Наполеоном, которого не могла одолеть ни одна европейская держава. Однако, в этой связи были и события более неприятные, как например, поражение России в Крымской войне 1853−1856 годов, вызвавшие большой резонанс в стране.
В России еще не было парламента, но для выражения и обоснования своих взглядов на судьбу страны, в принципе, была создана другая трибуна — журнальная. У нее были свои преимущества — более широкая аудитория и возможность для участников дискуссии более обстоятельно обосновать свои взгляды. Т.о., можно сказать о том, что публицистические выступления в журналах различных направлений часто приобретали характер философско-социологических исследований, при этом, нередко издаваясь отдельно и включались в собрания сочинений, тем самым внося огромный вклад в сокровищницу русской общественной мысли.
Начиная со второй половины XIX века, особенно после крестьянской и других реформ 60-х годов, произошло резкое обострение споров о судьбе России в связи с ускорением процесса развития капиталистических отношений в стране, сделавшихся зримыми и ощутимыми для всех. И в связи с этим, изменился сам характер этих споров: если раньше споры касались в основном обращения в прошлое, т. е. обращением в поиск особенностей судьбы России, как чего-то Божественно предопределенного, то теперь основной акцент делался в сторону выбора исторического пути России и ближайших альтернатив ее развития.
На повестку дня общественной мысли с особой остротой выдвинулся вопрос «Россия и Европа». На его обострение повлияли прежде всего геополитические события — нарастающая демонстрация солидарной враждебности ведущих европейских стран к России, наглядно и ясно проявившееся в Крымской и русско-турецкой войнах и их результатах. Но особенно подталкивала к постановке и обсуждению этого вопроса внутренняя политическая ситуация в самой России после реформ 60-х годов. Как известно, в самой Европе и в Америке, капитализм демонстрировал и демонстрирует поныне не только свои цивилизационные технические завоевания, но и циклические кризисы и горькие плоды нарастающего культа денег, индивидуализма, аморализма и бездуховности.
Откликом на этот запрос времени и явилось появление, вначале в печати, в 1869 году, а затем отдельным изданием, в 1871 году (т.е. около 130-лет назад) большого фундаментального научного труда Н.Я. Данилевского «Россия и Европа». И сам факт опубликование данной монографии Б.П. Балуева, которая посвящена в основном исследованию именно этого труда мыслителя говорит о многом.
Благодаря своей историософской новизне и глубине, основательности и многогранности в разработке обозначенной в его заголовке историософской проблемы, он оказался в центре внимания выдающихся представителей русской общественной и исторической мысли. И хотя некоторые оценки книги Н.Я. Данилевского в дореволюционной России (в частности В.С. Соловьева) далеко не всегда соответствовали ее подлинному историческому значению, дискуссия вокруг нее была, с точки зрения Балуева, в высшей степени плодотворной, и не только потому, что в ней приняли участие многие выдающиеся русские мыслители, но и в силу особой важности для России затронутых в ходе ее проблем.
Обсуждение идей Данилевского дало большой толчок к дальнейшему развитию русской общественной мысли, которая, по справедливому замечанию В.В. Зеньковского, была «сплошь историософична». И автор монографии это блестяще показал.
