 |
| Православие.Ru | Священник Георгий Максимов | 14.01.2003 |
Творения
Единственное сочинение прп. Феофана — «Хронография» было составлено им как продолжение оставшейся незаконченной всемирной хроники его друга Георгия Синкела, по настоятельной просьбе последнего. «Хотя Феофан и подчеркивает случайность своего обращения к истории (он уступил лишь просьбам умирающего Георгия), им создан один из значительнейших памятников византийской историографии. Рассказ начинается там, где остановился Георгий, — с 284 г., и доходит до 813 г."[3]. Последующие византийские историки во многом зависели от нее.
Сочинение претендует на всемирный охват. Феофан говорит о событиях, происходивших у персов, арабов, других варварских народов. Для темы нашего исследования особый интерес представляет небольшой отрывок, посвященный исламу — он начинается с года смерти Мухаммеда.
Место в византийской антиисламской полемике
Влияние прп. Феофана на последующую антимусульманскую полемику и на восприятие религии арабов в целом, колоссально и вполне сопоставимо с влиянием прп. Иоанна Дамаскина. Тем интереснее, что, хотя прп. Феофан, по-видимому, был знаком с антимусульманским трудом прп. Иоанна Дамаскина[4], в материале, который он выбирает, в акцентах, которые он делает, в своих оценках и в своих трактовках он стоит совершенно обособленно от него. Именно благодаря этому два этих труда органично дополняли друг друга и явились основными источниками для византийских представлений об исламе. А посредством перевода «Хронографии», выполненного в XI в. Анастасием Библиотекарем, сведения и мысли прп. Феофана об исламе оказали влияние и на латинский мир.
Говоря о возможных византийских источниках, оказавших идейное влияние на информацию «Хронографии» в этом вопросе, следует отметить, что прп. Феофан является единственным, кто из древних авторов обратил внимание на мысли прп. Анастасия Синаита об исламе. Так, он не только воспринял предложенную Синайским Отцом общую мысль о возникновении ислама как наказании за грехи православных, но прямо цитирует фразу из «3-го слова»: «Между тем, как возмущали Церкви и цари и нечестивые иереи, восстал на поражение Христова народа пустынный Амалик».
Рассказ св. Феофана о жизни и вероучении Мухаммеда отличается от повествований его литературных предшественников — прп. Иоанна Дамаскина и Феодора Абу Курры. Примечательно, что прп. Феофан помещает свой отрывок, посвященный Мухаммеду в год смерти последнего, тогда как упоминать его в соответствии с годами «правления над арабами» он начинает задолго до этого — следовательно, он полагает, что имя основателя ислама вполне знакомо современному ему образованному византийскому читателю, и не нуждается в объяснениях.
В целом изложение материала последовательно и строго логично. Дает родословную арабов (даже упоминает разделение арабских племен на две группы, происходящих от разных потомков Измаила), описывает их образ жизни (занимались скотоводством… жили в палатках… торговали верблюдами), географически локализует место обитания (в пустыне Мадиамской).
После происхождения он говорит о социальном положении Мухаммеда — был беден и сирота, хотя и относился к «родовитому племени». Далее говорится о женитьбе на Хадидже, которая была богатой вдовой, родственницей Мухаммеда, у которой он первоначально работал. Прп. Феофан справедливо отмечает повышение социального статуса Мухаммеда после женитьбы на Хадидже.
Уже прп. Иоанн говорил, что Мухаммед «случайно познакомился с Ветхим и Новым Заветом». Прп. Феофан уточняет, где и как это произошло — во время похода с караваном в Палестину. Общение будущего «пророка» с христианами во время походов с караванами описывает и Ибн Хишам, только вместо Палестины в мусульманских преданиях называется Сирия.
Интересно, что прп. Феофан отмечает ту же пассивность Мухаммеда в деле возникновения ислама, какую мы видим и в мусульманских источниках: его пророческая миссия устанавливается на совещании Хадиджи с братом-Варакой/другом-монахом[5].
Прп. Феофан предлагает свое объяснение пророческих притязаний Мухаммеда, отличное от взгляда прп. Иоанна Дамаскина, который, по-видимому, полагал, что тот сознательно вводил в обман своих последователей, и от взгляда Феодора Абу Курры, который объяснял появление ислама одержимостью его основателя. Прп. Феофан первым из христианских авторов указывает на болезнь эпилепсией как на ключевой момент в возникновении ислама. В сущности, эти три варианта, — обманщик, эпилептик и одержимый, — стали основными точками восприятия Мухаммеда в христианском мире на многие века, вплоть до нового времени. Впоследствии они нередко сочетались в умах христиан, хотя изначально это были три разные концепции.
Прп. Феофан, как мы уже говорили, был знаком с сочинением прп. Иоанна Дамаскина и сведения о влиянии на Мухаммеда некоего монаха-еретика у них совпадают. Однако, несмотря на то, что ему было известно, что Дамаскин определил этого монаха как арианина, сам прп. Феофан воздерживается от такого определения. Это расхождение было очевидно уже для Георгия Амартола, который, цитируя текст прп. Феофана, дополняет его эпитетом Дамаскина: «монах-арианин». Почему же сам преподобный избегает этого, столь соблазнительного для последующих византийских авторов, определения? Возможно, ему было известно мнение прп. Анастасия Синаита о влиянии монофизитов на религию арабов. Столь существенное расхождение в трактовках двух авторитетных писателей вполне могло бы послужить основанием для опущения подробности такого рода: монах-еретик не мог ведь одновременно быть и арианином и монофизитом!
Прп. Феофан указывает, что иудеи вначале приняли его за Мессию (здесь видна зависимость от мусульманских источников, которые постоянно включали подобные истории, чтобы обосновать вселенскую миссию «пророка»). Говорит о переходе десяти выдающихся иудеев в ислам, косвенно упоминаются споры Мухаммеда с иудеями по вопросу о исполнении Моисеева закона. Обращенные иудеи, разочаровавшись в Мухаммеде, но боясь оставить его религию, научили его различным нечестивым мыслям о христианах и христиантсве. Точной параллели этому рассказу преподобного у мусульманских авторов нам найти не удалось, хотя разрозненные истории об обращении иудеев, о разногласиях их с Мухаммедом, о случаях отступничества их еще во время его жизни и особенно после смерти, встречаются часто.
Особое внимание в рассказе уделяется Абу Бакру. Он занимал значительное положение среди арабов, он был первым мужчиной, поверившим в пророческую миссию Мухаммеда (здесь прп. Феофан расходится с мусульманской традицией), находился с ним в родстве и был избран им наследником после себя (последний пункт ясно указывает, что мусульманские источники прп. Феофана были суннитскими — шииты оспаривали легитимность преемства Абу Бакра, хариджиты восставали против самого принципа правления курейшитов). Это внимание обусловлено значением фигуры Абу Бакра в глазах прп. Феофана как первого арабского правителя, открывшего войну против Византии и всего мусульманского мира.
Далее преподобный вводит периодизацию истории зарождения и становления ислама, выделяя в ней три периода: тайный, военный и открытый. В общем, этой же схемы (мекканский период — мединский — всеобщий) придерживаются и современные исламоведы. Там же отмечается особая роль г. Ясриба (Медины) в укреплении ислама. Указывается, что ислам изначально распространялся с помощью войны — впоследствии классический антимусульманский аргумент у византийцев.
Информация о Мухаммеде, приводимая прп. Феофаном, очевидно заимствована большею частию из мусульманского источника, причем суннитского. Начиная с рассказа о происхождении Мухаммеда и до указания этапов становления ислама в Аравии излагаемые сведения почти целиком совпадают с «Сиратом» Ибн Хишама (первая пол. VIII в.), настолько, что эта часть рассказа прп. Феофана даже повторяет в миниатюре структуру «Сирата»! Это позволяет предположить, что сочинение Ибн Хишама, — разумеется, через чье-то посредство, — было основным источником для прп. Феофана по биографии «арабского лжепророка», незначительные вариации легко могут объясняться как личными искажениями передатчика, сообщавшего прп. Феофану «историю Мухаммеда», так и, возможно, более ранними вариантами самого «Сирата», который до нас дошел, как известно, в переработках более поздних арабских авторов. Именно благодаря этому знакомству, прп. Феофан, никогда не бывший в халифате и говоривший лишь по-гречески, дает в некоторых случаях более точные сведения, чем прп. Иоанн Дамаскин, который вырос среди арабов, разговаривал и читал на арабском.
Некоторые значимые отличия от мусульманского текста — активная роль Мухаммеда в женитьбе на Хадидже, определение поведения Мухаммеда во время «ниспосылания откровений» как приступов эпилепсии, проповедь Хадиджи соплеменницам и др., — являются христианским авторским осмыслением сведений мусульманских источников.
В конце своего рассказа прп. Феофан несколько слов посвящает вероучению ислама, подробно останавливаясь лишь на учении о рае. Информация о рае в «Хронографии» совпадает с прп. Иоанном Дамаскиным в трех реках, но в остальном оригинальна: и о совокуплении женщинами, отличными от земных и о представлении, что «убивающий врага или врагом убиваемый, входит в рай"[6].
То, что прп. Феофан лишь кратко говорит о вероучении ислама, упоминая «прочие подобные нелепости», вероятно, следует понимать как ссылку на прп. Иоанна, который, как раз напротив прп. Феофану, исторические моменты ислама упоминает лишь вскользь и по случаю, а больше внимания уделяет вероучению и обрядовой практике. Видимо, прп. Феофан рассматривал те сведения, которые он дает, именно как дополнение к известной работе Дамаскина, поскольку и в том, что касается вероучения, он говорит только то, чего не находится у последнего.
Как справедливо замечает Khoury, сдержанность прп. Феофана сильно контрастирует с тем, что из этих слов разовьют его последующие дополнятели[7]. Прп. Феофан не сообщает ни одного неверного сведения об исламе. Характерно, что он не допускает никакой возможности участия в возникновении ислама каких-либо духовных сил (даже демонических): это порождение стечения обстоятельств и сочетания заблуждения и злой воли отдельных людей. Ислам равно называется в отрывке и «религией» и «ересью», что очевидно показывает, что для понятий того времени эти слова не несли такого различия, как в настоящее время.
Более того, заключает прп. Феофан свой отрывок тем, что отмечает два положительных момента в вероучении ислама: заповедь о сострадании друг другу и помощи обижаемым. Это уникальный случай объективности и беспристрастности, и вплоть до свт. Григория Паламы из-под греческого пера не выйдет больше ни одного доброго слова о религии арабов.
Преподобный Феофан Исповедник
Отрывок из «Хронографии», посвященный Мухаммеду[8]
В этот год скончался Мухаммед, вождь и лжепророк сарацин, заранее избрав на правление своего родственника Абу Бакра. И когда в то время прошел слух об этом, все устрашились.
Заблудшие иудеи в начале пришествия его сочли, что он есть ожидаемый ими Христос, так что некоторые выдающиеся из них пришли к нему и приняли его религию (qrhske…an), отбросив боговидца Моисея. Было же их числом десять, тех, кто сделали так, и оставались с ним [они] до самой его смерти. Увидев же, что он ест верблюжатину[9], узнали, что он не есть тот, за кого они его почитали, и находились в затруднении, что делать, а [поскольку] оставить его религию боялись, эти несчастные научили его нечестивым [мыслям] о нас, христианах; и остались с ним.
Полагаю же необходимым рассказать о происхождении его: он был из одного родовитого племени, восходящего к Измаилу, сыну Авраама. Ибо Низар, потомок Измаила, провозглашается отцом всех их; он же родил двух сыновей: Мунзира и Рабия. Мунзир родил Курайша, Кяйса, Тамима и других неизвестных. Все они жили в пустыне Мадианской и там занимались скотоводством, обитая в палатках. Были там и другие, не из этого племени, но [происходящие от] Йактана, которые назывались аманитами, то есть омеритами. Некоторые из них торговали верблюдами их.
Упомянутый Мухаммед, будучи бедным и сиротою, решил поступить [на работу] к некоей богатой женщине, его родственнице, именем Хадиджа, как наемник по [уходу за] верблюдами и торговле в Египте и Палестине. По немногом времени же осмелев, вошел в доверие к этой женщине, бывшей вдовою, и взял ее себе в жены и получил верблюдов ее и все имение. Придя в Палестину, он познакомился с иудеями и христианами. Достал же от них [там] некие писания.
[Следует добавить, что] он страдал эпилепсией. Заметив это, жена очень обеспокоилась, что она, будучи благородною, связалась с таким, не только бедным, но и эпилептиком. Он же старался отвлечь ее [от этих мыслей], говоря: «я вижу некоего ангела, называемого Гавриилом, и, будучи не в силах вынести его вида, прнебрегаю [приличиями] и падаю. У нее же был другом некий монах, который по зловерию был изгнан и жил там, ему она рассказала все и, [в том числе], имя того ангела. Этот, желая успокоить ее, сказал ей: «истину он говорит, ибо этот ангел посылается ко всем пророкам». Она же, благосклонно выслушав слова лжестарца (yeudabb (c)), поверила ему и проповедовала всем женщинам единоплеменников ее, что он есть пророк. И эта молва от жен перешла к мужьям и прежде всего к Абу Бакру, которого он и оставил на смену себе.
И в конце концов посредством войны усилилась эта ересь[10] в пределах Ясриба. Сперва десять лет [передавалась она] тайно, так же десять лет посредством войны, и девять лет [возвещалась] явно[11].
Учил он своих последователей, что убивающий врага или врагом убиваемый, входит в рай[12]. Раем же он называл плотскую пищу, питие и совокупление с женщинами; там реки вина, меду и молока, и женщины не здешние, но другие, и совокупление [с ними] долговременное и наслаждение продолжительное. [Помимо этого] и другим подобным распутством и нелепостью преисполнено [учение его]. [Однако он заповедовал также] сострадать друг к другу и помогать обижаемым.
[1] Статья представляет главу из исследования, проводимого по гранту фонда «Русское Православие».
[2] Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения. М., 1980. — С. 17. Сведения о биографии преподобного нами взяты преимущественно из этого источника.
[3] Чичуров И.С. Указ. соч. — С. 18.
[4] Khoury A-T. Les Theologiens byzantins et l’Islam. Paris, 1969. — P. 109.
[5] Имеющиеся у нас ранние мусульманские источники (прежде всего, Ибн Хишам и ал-Бухари) не называют Вараку монахом, вместе с тем они подчеркивают, что он был не просто христианином, но христианином грамотным и образованным — а в том время и, особенно, в той среде для религиозного араба получить хоть какое-то образование можно было лишь через монастырь. Поэтому вовсе не исключено, что Варака действительно был монахом, не исключено также, если он и не был монахом, что его современники и, впоследствии, некоторые мусульмане, могли по причине его образованности воспринимать его как монаха или говорить о нем как о монахе. Это, кстати, могло бы объяснить происхождение благоприятных отзывов о монахах, встречающися в ранних сурах Корана.
[6] Еще до него Феодор Абу Курра указывал в одном из своих диалогов об этой основе и стимуле священной войны, но прп. Феофан точно не был знаком с его сочинениями.
[7] Khoury A-T. — P. 110.
[8] Предлагаемый перевод с древнегреческого, выполненный Ю.В. Максимовым, представляет собой часть из готовящегося сборника: Византийские полемисты с исламом. Тексты. М., ПСТБИ.
[9] Верблюд входил в число нечистых животных по Второзаконию (14:7). В тексте Корана действительно имеются намеки на разногласия иудеев с Мухаммедом по вопросам пищевых запретов. Коран 6.146 мусульманские комментаторы (как, например, Табари) прямо относили к отрицанию запрета употребления в пищу мяса верблюда.
[10] Прп. Феофан использует ту же терминологию в отношении ислама, что и прп. Иоанн Дамаскин.
[11] Эти промежутки согласуются с начальной хронологией ислама: 10 лет для проповеди в Мекке, 10 лет борьбы в Медине и девять лет для завоеваний вне Аравии.
[12] Коран 4.74.
