 |
| Православие.Ru | Владимир Махнач | 05.01.2000 |
Город — это наше все
За исключением периодов крайнего упадка городов, они всегда были не только «культурными центрами, не только основными потребителями культуры, но и основными ее производителями». И вовсе не только создателями произведений искусства, центрами художественной жизни. Ведь культура — это все, что не природа. Иногда города определяли даже развитие сельского хозяйства. Иерихон был цветущим оазисом. Древнейшие арийские города III тысячелетия до Р.Х., теперь нам известные, как Аркаим в нынешней Челябинской области, были центрами не только бронзовой металлургии, но и коневодства. Древнегреческий полис, утопая в зелени виноградников, был еще и окружен оливковыми рощами.
Напоминать, что города — основные вместилища ремесла и торговли — банально. Важнее отметить, что это почти единственные центры профессионального ремесла. Почти всегда было и крестьянское ремесло, и крестьянское искусство. Но, влияло обычно профессиональное ремесло на крестьянское, высокая поэзия на фольклор, каменное зодчество на деревянное. Когда в ХIХ веке русские художники, ученые, аристократы обратяться к крестьянскому творчеству, это произойдет не потому, что у него выше художественный потенциал, а от того, что крестьянин консервативен и законсервировал русское профессиональное художество, не поврежденное западничеством.
Город много более сельской среды склонен к формированию корпораций, а, значит, и к созданию настоящего крепкого общества. Античный полис закономерно пришел к созданию гражданского общества и демократии, через полторы тысячи лет это повторят средневековые городские коммуны. И парламенты будут созданы королями в содружестве с бюргерами. Впрочем, к городу, как правило, тяготела и власть, а, значит, и политическая жизнь. Только представим себе ряд понятий, восходящих к греческому «полис»: полития (государственное устройство), политика, полиция, метрополия, метрополитен, митрополит (епископ главного города). А из других языков добавятся: буржуа, мещанин, гражданин… Ко всему еще и «цивилизация» (civitas — «город», civilis — «гражданский»). Есть много оснований полагать, что в культуре человек жил всегда, но в цивилизации — только с появления городов.
Христианский мир — городской
Вера Христова была проповедана в полисном мире: примерно четверть населения Римской империи жила в городах. Став частью империи, греческие и италийские полисы сохраняли свой внутренний уклад, африканские и азиатские — его перенимали. Христианство проповедывали всем, но принимали его и быстрее, и охотнее горожане. Собственно, уже апостолы были горожанами. А то, что рыбу ловили, так берега Генисаретского озера были усеяны маленькими красивыми городками. Что за поселения упомянуты в Евангелии? Почти сплошь города: Вифлеем, Назарет, Кана, Капернаум… Где гремит апостольская проповедь? В Эфесе, в Антиохии, в Афинах… Видимо, при Константине Великом большинство горожан были уже христианами, тогда как в хоре — сельском округе — еще преобладали язычники. Тогда-то латинское «paganus» — деревенщина — стало означать и язычника (откуда наше «поганый»). «Церковь Божия, пребывающая в Риме, Церкви Божией, пребывающей в Коринфе», — начинается одно из древнейших христианских посланий. У нас, русских, ныне похожая ситуация: городские храмы наполнены молящимися, а деревня… деревня ведь консервирует все — и хорошее, и дурное — длиннее путь возвращения в Церковь.
Церковь сложилась в античном, полисном мире и очень многое приняла в нем. Приняла и освятила. Например, епископальное устройство. Когда христиане еще были гонимы, они собирались за богослужением все вместе во главе с епископом своего города. Когда христианами стали все, они построили поместительные храмы, и небольшой город с тремя-пятью тысячами сограждан так и продолжал собираться воедино. Ряд Правил, действующих поныне как у нас, так и у римо-католиков, и у англикан, воспрещают в одном граде быть двум епископам. Зато, в идеале, каждый град должен иметь своего епископа. Сельская же местность по-прежнему канонически воспринимается как хора — сельский округ полиса.
С падением Рима, нашествием варваров, упадком Античности города начинают быстро «усыхать». Классический пример — Арль на юге Франции — римский Арелат. Город быстро сократился до размеров римского амфитеатра, в котором несколько веков и умещался. Но, не исчез с лица земли, как не исчезло большинство римских городов. Ведь, в городе оставался епископ. А раз епископ, то и церковные дела, и суд. Раз в город продолжают ездить, то — какая-никакая торговлишка. Христианская культура была настолько городской, что спасала города в совершенно аграрном окружении.
И возвышала города. После мученической гибели первого ростовского епископа св. Леонтия два его преемника вынуждены были перенести кафедру в Суздаль. Этого оказалось достаточным, чтобы незначительное поселение выросло в первоклассный стольный град. Градов же на Руси было немало.
Гардарика
Именно так — «Страна городов» — называли скандинавы еще языческую Русь. Изобилие богатых градов русских отмечали и византийцы, и арабские купцы. А в начале ХIII столетия православная Русь насчитывала около 400 городов. Крупнейший русский город — Киев — насчитывал в период расцвета не менее 50 тысяч жителей. Были и «30-тысячники»: Новгород, Смоленск, Чернигов. На деревенском Западе таких не было. Для сравнения отметим, что когда в конце ХII века закладывали собор Парижской Богоматери, планировали, что он вместит всех парижан. Собор огромен, он вмещает 10 тысяч человек. Если согласиться с мнением демографов, оценивающих население Домонгольской Руси в 6,5−7,5 миллионов, нетрудно видеть, что горожане составляли тогда 20−25% всех русичей. Примерно, как в конце Римской империи. Правда, социальный состав горожан значительно отличался от западноевропейского. В русском городе жили не только купцы и ремесленники, но и князь со своим двором, и бояре, и мелкие служилые люди — отроки, детские, кмети, и огородники, и молочники. Европейский город отгораживался от сельской жизни и отворачивался от пейзажа, русский город был теснейшим образом связан с сельским хозяйством и поистине развернут лицом к природе.
Вспомним европейский средневековый бург. Он замкнут в кольце каменных стен, обороняясь не столько от врагов, сколько от собственного сеньора, запершегося в замке. Поэтому, земля баснословно дорога, а дороже всего — протяженность фасада вдоль улицы, и нередко бывал и такой фасад — дверь, рядом окно, а дальше уже следующее владение. В историческом центре Ревеля или Львова можно видеть остатки такой застройки — фасады домов плотно примыкают друг к другу. Выше второй этаж, который чуть-чуть нависает над первым, а третий — над вторым. Пешеходные улицы появились в наше время именно на Западе, ибо там бывают переулки шириной в три метра. Тесно, а посреди улицы сточная канава — и ходить надо с умом. Конечно, порядочный бюргер сначала выглядывает в окна, а уже затем выплескивает ночную посуду, но ведь не все же порядочны!
Для нашего же города характерна полностью усадебная застройка. Дома — в глубине участков, на улицах лишь храмы, лавки, мастерские. Во всех старых городах сохранились дома, стоящие не по красным линиям улиц, потому что построены до полицейского требования начала Х1Х века строиться по ниточке. На усадьбах держали лошадей, молочный скот, поутру скотину надо было выгнать на пастбище. Даже Москва ХУШ века была окружена общинными выгонами. Замечательная исследовательница — Г. В.Алферова — в своей книге «Русский город», которую мы искренне всем рекомендуем, отмечает, что планировка наших городов была расчитана на возможно более быстрый выезд за его пределы.
Подобны были и другие города нашей восточнохристианской культуры: византийские, южнославянские. Даже полумиллионный Константинополь кроме своей главной улицы — Месы — был застроен усадьбами, представляя собой настоящий город-сад. Не случайно наши древние предки перевели византийскую «Книгу эпарха» (градоначальника), назвав ее «Закон градский». С Законом градским надолго приобрело силу «правило прозора» (от глагола «зри»). Оно юридически реализовывало следующую норму: если вы имеете со своего участка прекрасный вид, а сосед застроил этот вид, то вы имеете право через суд добиться сноса его постройки. Это правило действовало веками и имело немалое градообразующее воздействие.
Демос русского града
Европейская городская коммуна сплотилась, жестко организовалась в цехи и гильдии в борьбе с сеньором. У горожанина — русича сеньора не было. Князь был городским воеводой, градоначальником и градским судьей. Князя не выбирали, но зарвавшегося князя — изгоняли, а случалось и убивали. Еще В.О.Ключевский убедительно показал служилый характер княжеской власти по отношению к городу. Князь и жил в городе вместе со своими подданными. А боярин? Сравним поведение русского боярина и западного рыцаря в случае войны. Рыцарь в случае опасности прежде всего запирался в замке — потом разберемся! Боярин бросал вотчину и мчался оборонять свой город.
При таких обстоятельствах и организация градского общества у нас была много мягче. Купеческие братства, подобные западным гильдиям, у нас известны, а цехов — не было. Русские горожане были объединены по улицам, собиравшим уличанский сход и избиравшим своего старосту. Уровнем выше был «конец», созывавший кончанское вече, и, наконец, вершиной демократии Древней Руси являлось вече городское. Властная действенность нашей исконной демократии проявляется, например, в том, что хотя князь волен был воевать со своей дружиной, когда ему заблагорассудится, ополчать город могло только вече.
Но, еще более свободолюбие и уверенность в себе русского горожанина-домохозяина видны в устойчивости вкусов, незыблемости национальной эстетики. Для нашего открытого города с широкими улицами характерны связанные с природой композиции. Лестницы с площадками-рундуками, лоджии, галереи. Городской дом в два-три этажа, а зажиточный еще имеет «вышку» или «терем», с которого можно обозреть пейзаж. В Кремле есть Теремной дворец московских царей 1630-х годов. Там наверху — палата с большими окнами, окруженная открытой галереей, чтобы в хорошую погоду государь мог пригласить гостей прогуляться, а в дурную — полюбоваться видом из этих окон.
Иногда улицы было уместно изогнуть так, чтобы она обошла храм. Таким образом храм оставался замыкающим взгляд объемом, воздействуя на людей как городская доминанта, обращенная к небесам. Кривые улицы русских городов помимо того, что не устраивали в холодную зиму «аэродинамических труб», имели еще и эстетическое значение. Вы постоянно находились как бы в живой среде, двигаясь по улице, вы открывали следующий образ, следующую доминанту. В наших городах многие улицы ориентированы на отдаленный храм, часто находящийся в более высокой части города. Так, в Москве Большая Дмитровка и Ордынка ориентированы на Храм Василия Блаженного.
Палисадник, мезонин, сарай…
Думается, что на особый характер близости нашей среды обитания с богоданной природой влияло и дерево, излюбленный русский строительный материал. Еще в ХVI веке появляются каменные постройки с деревянным верхним этажом. Любопытно, что эта традиция дожила до нашего века в мещанских полукаменных домах. Причем, в кирпичном этаже устраивали лавку или сдавали этаж внаймы, семья же хозяина жила наверху в деревянном.
Русская городская среда обитания сопротивлялась регулярности. Когда появилось требование строить дома по красной линии улицы, русский домовладелец начал отгораживаться крошечной полоской полурукотворной природы — между фасадом и тротуаром завел палисадник. И давно забытое «правило прозора» продолжало действовать: мы почти не видим улиц, кроме Петербурга, где старая застройка образует непрерывный фасад.
Россия долго сопротивлялась классицизму. Его пропагандировала Екатерина П, однако, классицизм оставался в ХVIII веке казенным стилем и стилем дворянской усадьбы. Классицизм был по-настоящему принят нашими соотечественниками лишь в начале ХIХ века, когда он обрусел, стал теплее, уютнее. Классическая архитектура выразила старинную национальную форму, которая звалась вышкой, затем теремом, потом светлицей, в мезонине. Только в России колонный портик превратили в террасу для чаепития. Все то же неизбывное стремление к связи дома с пейзажем. И, разумеется, каждый дом имел надворные постройки, необходимые любой нормальной самостоятельной семье, и заросший травой двор. Было где детям играть.
Заметьте, еще в начале нашего века большинство русских горожан жили в своих домах. Как тут не вспомнить Пушкина: «В России нет человека, который не имел бы собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности».
Революция разрушала все наиболее русское
Русский город начали разрушать революционеры в 1917 году, продолжают разрушать их потомки, ловкачи, посжигавшие или припрятавшие свои партбилеты, на наших глазах. Первым достижением «пролетарской» власти (напомним, что «пролетарий» на русский язык правильно переводится словом «босяк») стали коммунальные квартиры. Иностранцы не понимают этого термина: для них «коммунальная» — это квартира в доме, принадлежащем городской коммуне, муниципалитету, а не частному владельцу. Справедливее называть такие квартиры «коммунистическими» — все равно больше нигде таких нет. Откуда же взялась катастрофическая нехватка жилья? Первыми в крупные города хлынули представители «угнетенных народов» с окраин Российской империи. Сами окраины — одни надолго, другие навсегда — стали иностранными государствами, но, кого это волновало. Некому было указать на дверь интернациональным оккупантам. За ними примчалось революционное босячье с установкой «все поделить поровну». Эти годились штыками выбивать из крестьян продразверстку, работать на земле они не собирались.
Далее пошла волна неслыханной в истории бюрократизации: конторы, советы, подкомитеты и подотделы росли как поганые грибы. Еще в 1928 году рижский журнал «Русский колокол» сообщал, что в губернских городах Европейской России от 20 до 50(!)% жилой площади занято партийными, советскими и непонятными организациями. При этом, заметьте, ничего не строилось. И не ремонтировалось, а амортизировали несчастные дома всякие коммуны и жилтоварищества с усердием, описанным М.Булгаковым. Вскоре добавилось большое человеческое горе: в городах искали убежища жертвы коллективизации, раскулачивания, расказачивания. В 40-е годы в одних областях жилье разрушала война, в других — эвакуация, особенно, эвакуация предприятий. Правда, в это время уже строили, но сколько строили, столько и сносили.
Но, поистине страшный удар по русскому дому и русскому городу нанес Н.С.Хрущев. Архитектура закончила в России свою историю. Русский дом, впрочем, тоже. Вместо дома миллионам соотечественников предоставили клетушки сначала в 5-ти, затем в 12-ти, а позже в 16-ти и 22-х-этажных бараках. А барак, даже если клетушка снабжена «удобствами», так бараком и останется. Вы заметили, как Вас тогда ограбили? Похлеще времен красного террора! Сколько прекрасной старой мебели осталось на помойках! Сколько антиквариата, сколько тонн антиквариата уплыло за границу! Ведь Вас лишили семейного достояния копившегося поколениями.
Сейчас говорят о вымирании русских. А когда этот «процесс пошел»? Ответим точно: ежегодный прирост русского населения стал ниже, чем у мусульманских народов СССР, много меньше затронутых индустриальным жилищным строительством, только в 60-х годах. То есть, русский народ пережил революцию, страшную войну, но не смог пережить «хрущоб». Вот уж, поистине, «русские в неволе не размножаются!» Вы задумывались над тем, сколько русских женщин абортировали не потому, что не на что воспитывать детей, а потому, что негде?
А родившимся детям наши микрорайоны массовой застройки опаснее всего. Ю.М.Лотман предостерегал, что новые города создают у детей от рождения информационный голод. Сельский мальчик набирает необходимую информацию, глядя на речку, рощу, лужайку; городской должен насыщаться, бегая по кривому переулку с непохожими друг на друга домами, а, особенно, во дворе или на чердаке. Дворов у нас давно уж нет, а в новых районах и улиц нет. А есть проезжая часть. Еще 12 лет назад В.Л.Глазычев опубликовал две подборки детских рисунков. Одна группа ребят жила и училась в домах старой застройки, другая — в новом районе. Страшненькое сопоставление. У детей второй группы не было неба: фасад многоэтажной коробки доходил до края листа.
Возражения возможны, но, как правило, они лживы.
Ложь первая: индустриальные методы дают возможность быстро, небольшим количеством рабочих рук, создать столь необходимое жилье. Семиэтажные кирпичные дома в предреволюционные годы возводились за два строительных сезона. Железобетонный дом длиной в квартал напротив Данилова монастыря в Москве строили лет пятнадцать. Рабочих мало стало на площадке, но много на заводе ЖБИ, Потеряли работу каменщики и плотники высокой квалификации, и образовалось множество мест разнорабочих. Кстати, демократия всегда составлялась из людей квалифицированных и зажиточных. Мастер, живущий в своем доме, — вполне естественный гражданин. Чернорабочий-алкоголик из 16-этажного барака — лишь элемент массы, толпы, голосующий по приказу начальства.
Ложь вторая: дорога городская земля. Уже в начале перестройки видные архитекторы признавали, что разумный градостроитель всю Москву с промышленностью и парками уместил бы в пределах Садового кольца. В кварталах сплошной 16-этажной застройки нормы требуют оставлять гигантское расстояние между корпусами. Все это — выброшенная земля. Вы задумывались над тем, почему наши города такие пыльные? Из-за немерянных пустырей. Земля в городе имеет право существовать либо под асфальтом, либо под травой. Кстати, самая плотная застройка достигается, когда мы варьируем этажность в одном квартале от 4-х до 12-ти этажей.
Ложь третья: если ты не секретарь райкома (новый рашен), собственный дом можешь иметь только с удобствами на дворе. Однако, весь мир живет не так. Для людей бедных, которые не могут владеть приличным земельным участком, придуманы секционированные постройки. Это когда у вас свои 2−3 этажа, вы выходите из дома не на лестничную клетку, а в собственный садик, но за стеной справа такая же секция другой семьи, то же и за стеной слева. В Финляндии примерно 30% населения живет в собственных домах, 20% - в городских квартирах, а около половины финнов — в домах секционных. Среди сосен. Заметим, что Финляндия — довольно бедная страна, просто это часть Российской империи, не пережившая революций.
Человек — не крыса
Для современной географической науки мегаполис — особый тип поселения, так же отличный от города, как город от деревни. Жаль, что социологи, психологи, политики пока еще не уяснили, что мегаполис не город. В мегаполисах люди быстро теряют совесть, по крайней мере профессиональную: стоит ли водопроводчику заботиться о своей репутации, если его вызывают по телефонной книге? В мегаполисе разрушаются нити неформальных связей, пронизывающих город о составляющих скелет любой демократии.
В мегаполисах разрушаются корпорации, общество теряет структуру, превращаясь в толпу. Мегаполис притягивает мигрантов, босяков, бомжей, преступников. Мегаполис порождает переуплотненную среду обитания, как бы оправдывая массовое многоэтажное строительство.
Выше 12-го этажа жить вообще вредно из-за вибраций, ведь дом раскачивается. Вредно и вследствие чрезмерного расстояния до земли. Мы не осознаем, что нам неуютно смотреть в окно, но на самом деле на высоких этажах живем в состоянии непрерывного стресса. Малышам это просто уродует нервную систему. Мы нынче подражаем Западу? Но там люди не живут в небоскребах. Все высотные здания — это офисы или гостиницы, в которых вы проведете неделю-другую. Даже Нью-Йорк — это не Манхэттен, а уж вся Америка — далеко не Нью-Йорк. Стыдно признать, но современный небольшой американский город куда больше советского похож на город русский. Кроме несчастной России существует только одна страна в мире, ведущая массовую многоэтажную застройку — это Япония. Японцев можно понять. Их — 130 миллионов на скалах. А у нас места куда больше, чем у голландцев, датчан, немцев. Поспрашивайте родных, соседей, сослуживцев, сколько этажей должно быть в доме, где они хотели бы жить. Гарантируем, самый частый ответ будет — два этажа.
Около 20 лет назад английские биологи провели эксперимент на довольно миролюбивых черных крысах. Их поместили в необычайно плотную среду, разделенную на клетушки, подобные современным квартирам. Пищи, воды, света, воздуха вполне хватало. Крысы посходили с ума, у них началась эпидемия небывалой агрессии: убийства и, даже, изнасилования, чего и вообще не бывает в животном мире. Мы, конечно, не крысы, но это означает лишь то, что мы напрягаем волю и разум дабы не обижать соседей, соотечественников.
Граждане ХХI века
Многие выводы и рекомендации, которые мы можем предложить, уже делались и делались уважаемыми профессионалами. Мы разучились создавать достойную человека среду обитания и, покуда не научимся вновь, не смеем ломать ничего, принадлежавшего настоящему русскому городу. Ни одного сарая дореволюционных времен!
Мы могли видеть по телевидению, как в огромном промышленном Манчестере разбирают многоэтажные дома 60-х годов, а на их месте возникает традиционная английская застройка. Ну, автор сошел с ума! Разве мы, нищие, можем сносить жилье? Во-первых, сносим все время. А, во-вторых, в определенный момент каждая постройка вырабатывает свою балансовую стоимость. И дополнительную балансовую стоимость может перенести на нее только капитальный ремонт. Мы действительно можем и должны добиться, чтобы людоедские дома капитально не ремонтировались. Чтобы на все проектные листы уродующая русский город застройка наносилась штриховой линией, и каждый архитектор знал бы — эти дома во внимание принимать не нужно, они подлежат сносу.
Мы должны добиваться расчленения мегаполисов, для начала — административного, а затем — градостроительного. Мегаполисы поглотили много населенных пунктов. Их вполне можно восстановить, а потом — отделить друг от друга парковыми посадками.
Нам следует осознать, что строительный комплекс, превративший в рабов и архитекторов и обитателей наших городов, — одна из самых опасных антинациональных структур. Пора добиваться изгнания строительного начальства из городской администрации и, уж конечно, с выборных должностей. И, разумеется, нам нужно прекрасно представлять, как выглядел раньше ваш собственный город. Особенно ребятам. Пожалуйста, собирайте для них альбомы, открытки, календарики. Позаботьтесь, чтобы русский город был исчерпывающе представлен на школьных уроках истории, обществоведения, географии, художественной культуры.
Уже в детском саду русские дети должны представлять себе настоящий русский город. Не мы, а они будут в нем жить — граждане ХХI века.
