К.Н. Леонтьев. Поздняя осень России. — (Серия «Новая история»).- М: Аграф, 2000. В последнее время было предпринято несколько изданий Константина Леонтьева. Однако даже в фундаментальном сборнике «Восток, Россия и славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872−1891)», выпущенном в 1996 году в издательстве «Республика», нет таких его статей и очерков как «Грамотность и народность», «Мои воспоминания о Фракии» и сочинения «Моя литературная судьба. Автобиография Константина Леонтьева». Главным произведением, вошедшим в новый сборник, является философский трактат «Византизм и славянство» — самое знаменитое произведение Леонтьева. При жизни Константина Николаевича оно публиковалось трижды: в 1875 г., а затем в 1876 и 1885. Сам мыслитель придавал этой работе очень большое значение, ожидал, что трактат его прославит. Однако при жизни философа эта мечта не сбылась. В разное время о «Византизме и славянстве» составили своё мнение многие известные люди, в том числе историк М.П. Погодин и философ В.В. Розанов, однако на протяжении нескольких десятилетий главный труд Леонтьева оставался фактически невостребованным и почти незамеченным. По-настоящему «заметили» и оценили его лишь в разгар серебряного века. Им начали восхищаться, с ним начали полемизировать, его обильно цитировали, опровергали и возносили до небес. В советское время ниточка интереса к трактату истончилась до предела, стала едва видной. В конце 80-х — начале 90-х годов начался подлинный «леонтьевский ренессанс», который продолжается и сегодня. «Византизм и славянство» прогремел как одно из центральных сочинений во всей духовной жизни России XIX столетия. Статья «Грамотность и народность», написанная в 1869 году и опубликованная лишь однажды в «Заре» в 1870 году, настолько же важна для полноты представления мировоззрения мыслителя, насколько малоизвестна. Чем же можно объяснить отсутствие этой работы в многочисленных переизданиях Леонтьева, относящихся к 90-м годам XX века? Видимо, пугающим представляется необычное содержание статьи. Леонтьев указывает в ней, сколь разрушительное воздействие может оказать секуляризованное светское образование (даже в простейших, «ликбезовских» формах) на культурно-исторические устои народа. «Мои воспоминания о Фракии» были написаны бывшим консулом через много лет после того, как счастливая пора его службы на Балканах миновала. Путешествие в Адрионополь и страницы, посвящённые двум примерно годам, проведённым в этом городе, относятся к 1864−66 гг. В конце 70-х, создавая автобиографические заметки, Леонтьев сильно тосковал по шумной, деятельной и красочной жизни, которую вёл десятилетиями прежде на Востоке. Только когда Константин Николаевич имел возможность проявить себя как практик, только там его живое патриотическое чувство и философский консерватизм находили политическое приложение. Впоследствии он неоднократно пытался вернуться на дипломатическую службу, чтобы вновь окунуться в ароматы желанного Востока, но тщетно. Автобиографическое сочинение К.Н. Леонтьева «Моя литературная судьба» охватывает период 1864—1875 гг. (без нескольких месяцев послушничества Константина Николаевича в подмосковном Николо-Угрешском монастыре). Оно написано не ранее августа 1875 г., вероятнее всего, в Оптиной пустыни или Кудинове. «Моя литературная судьба» не нашла места в составе 9-томного «Собрания сочинений» Леонтьева, т.к. последние тома, в которых могли бы быть опубликованы эти записки, не вышли в свет. Впервые это сочинение Константина Николаевича было напечатано в 12-м томе серии «Литературное наследство» (1935) с обширными и ценными комментариями С.Н. Дурылина и не вполне корректной по тону вступительной статьёй Н.Мещерякова. В 1965 г. дурылинская публикация была полностью перепечатана в Нью-Йорке и вышла отдельной книгой. К 90-м гг. оба издания превратились в библиографическую редкость. Жизнь Леонтьева пришлась на самую гущу ломки традиционного уклада жизни. Научный образ мышления вытеснял веру с доминирующих позиций в массовом сознании в Европе и всерьёз конкурировал с ней в России. Демократия наступала на сословность и аристократизм в общественном устройстве и культуре. То, что уже рухнуло в Европе, начинало трещать по швам и в Российской империи. Республика уничтожала монархические устои Франции, Германии, Италии. В России же республиканское солнце всходило усилиями народников-бомбистов самого отчаянного пошиба. Леонтьев выделил в истории евро-американской цивилизации три важнейших ее фазы: юность, к которой относится период раннего средневековья, варварских королевств, выросших на развалинах Римской империи; зрелость, «цветущая сложность», пришлась на XV-XVII столетия, когда были разбужены титанические силы, и традиционные устои жизни боролись с неотвратимым наступлением нового мироустройства; XIX век — уже «вторичное упрощение», явные признаки старости, явные симптомы грядущего распада. Российская цивилизация ненамного моложе, её кончина тоже не за горами. Для Леонтьева эпоха, в которой он жил, ассоциировалась с глобальным цивилизационным ненастьем. Его хроника «начала зимы» в Европе и «конца осени» в России наполнена яркими иллюстрациями «вторичного упрощения». Предсказания Леонтьева оказались в большей степени правильными, нежели ошибочными. Ненастье XIX столетия вылилось в бурю XX столетия: западная цивилизация в страшных корчах убивала на протяжении двух мировых войн всё лучшее, что в ней было. Константин Николаевич если в чём-то и ошибся, то в масштабе катаклизма. Недооценил. Ведь его всё больше интересовала Россия, а не весь мир. Уже после смерти Леонтьева, вся планета оказалась под политическим и духовным влиянием агонизирующей цивилизации, а не один лишь московско-петербургский уголок Евразии. Вся планета пострадала от «вторичного упрощения». К недостаткам книги можно отнести отсутствие приложения и комментария. В этом отношении издание является гораздо более бедным и недостаточно полным. Но в то же самое время оно интересно тем, что в нём опубликованы произведения Леонтьева, не публиковавшиеся после 1917 года или ставшие библиографической редкостью.
