Русская линия
Фома Алексей Варламов09.07.2012 

Бегущий по волнам
Автор «Алых парусов» в поисках веры

Александр Грин (1880 — 1932) вошел в историю русской литературыАлександр Грин как писатель-романтик и ассоциируется у большинства читателей со своими феериями — «Алыми парусами», «Бегущей по волнам», «Блистающим миром» или же готическими рассказами типа «Крысолова», «Серого автомобиля» или «Фанданго».

Было время, когда его проза была почти не востребована или вовсе ошельмована, были годы, когда имя Грина гремело по всей стране и даже отзывалось своего рода оппозиционностью.

Государство зарабатывало на Грине несметные деньги, юные комсомольцы объединялись в клубы «Алые паруса» и пели песни про Лисс и Зурбаган; в Старом Крыму жила вдова писателя, Нина Николаевна, к которой приходили каждое лето тысячи поклонников Грина от пионеров до архиереев, а ей не на что было отремонтировать в доме крышу.

Ныне страсти вокруг Грина поутихли, «Алые паруса» вышли из моды, Крым больше не наша земля, и только остатки армии энтузиастов играют по Интернету в Гринландию, видя в Грине русского Толкиена и создателя отечественного «фэнтези».

Но мало кто знал, что Александр Степанович был православным христианином. И жить ему выпало во времена богоборческие и безбожные и искать свой путь ко Христу — при том что путь этот был непрямым и нелегким.

Самое известное произведение Грина — феерия «Алые паруса», написанная в годы революции. В советское время в ней видели светлую романтическую сказку, мечту об идеальных человеческих отношениях, красивые поэтические образы. Но, конечно же, тогда невозможно было рассматривать это сочинение с христианской точки зрения.

Никому и в голову не приходило искать в «Алых парусах» параллели с евангельским повествованием.

Между тем взглянуть на феерию Грина под этим углом можно и нужно. Это позволяет увидеть очень важные и сокровенные стороны не только в ней самой, но и вообще в творчестве и мировоззрении писателя. В последние годы появилось несколько таких статей, где «Алые паруса» рассматриваются с христианских позиций. Сразу замечу — статьи эти далеко не бесспорные. Авторы во многом выдают желаемое за действительное. Однако важен сам факт, что такой взгляд на «Алые паруса» возможен. Если христианин видит в романе что-то свое — наверное, это нельзя объяснить простой случайностью.

Начну со статьи священника Пафнутия Жукова:

«Алые паруса» — любимая книга множества юных мечтателей. Но есть в ней тайна, которая по сей день сокрыта от большинства читателей — молодых и старых. От молодых потому, что они, воспринимая книгу мечтательным сердцем, не ведают особого духовного ключа, указывающею на ее иносказательное значение; а от старых — потому, что, читая сердцем умудренным и усталым, они только лишь отдыхают, возвращаясь к бесценным минутам далекой юности.

Но прошу вас, присмотритесь к этой книге внимательней. Она наполнена особыми символами, указывающими на тайны дyховной жизни, а ключ к пониманию этой сказочной феерии можно найти на страницах Евангелия… Один из самых значительных символов книги, — это, конечно, море.

Море в «Алых парусах» — это не только то великое пространство, в которое с надеждой на счастье вглядывается Ассоль, но еще и беспредельность пространства и времени того сверхъестественного мира, в котором только и может зародиться и совершиться то, что кажется невозможным для приземленною ума. Море — образ того беспредельного и вечного бытия, которое то бурно и грозно, то почти неслышно воздыхает и плещется у самого порога нашего восприятия, оставаясь неотступным пониманию.

Поэтому сказочный мир, в котором живет Ассоль, — это мир чудесного, доступный лишь утонченному восприятию тех, кто умеет мечтать о вещах необычных и не свойственных рациональному миру.

И главное свойство такого мира идеального совершенство. Но не стоит осуждать героиню за ее идеализм. Подумайте только: достойно ли мечтать о вещах несовершенных, о которых нередко мечтают многие из нас? И станет ли человек хотя бы немного совершеннее, если будет мечтать о чем-то относительно доступном?".

Здесь я прерву о. Пафнутия и дам слово другому священнику, протоиерею Максиму Козлову, настоятелю университетского храма Святой мученицы Татианы в Москве. Его книга «Последняя крепость» построена по принципу вопросов-ответов.

Вопрос: «Одни годами ждут большого чувства, а другие выбирают себе супруга из тех, кто рядом. Кто прав?».

Ответ: «Разумеется, неразумно было бы „скармливать“ своей дочери романтизм „Алых парусов“: ты вот жди прекрасного принца, который приплывет на корабле и заберет тебя „в страну далече“: где ты будешь с ним необыкновенно счастлива и окружена всем, о чем только человек мечтает. Это недолжная крайность».

Вернемся к статье отца Пафнутия:

«А бeлый корабль и алые паруса — это символы, указывающие верующим читателям на Церковь и Христа, поскольку уже с первых столетий христианства Церковь в учении святоотеческом была связана с символом корабля. Церковь и доныне для каждого из нас — корабль спасения, преодолевающий жизненные бури и приводящий верных к тихой гавани Божественной любви — Иисусу Христу.

А цвет парусов указывает на Христа еще яснее, Алые парусапоскольку цвет алый, означающий царскую порфиру, — знак власти и царственного достоинства Капитана, ведущего корабль. И мы с вами из самой книги знаем, что капитан корабля, плывущий навстречу Ассоли, — он и есть ожидаемый благородный принц, и жених. До сих можно услышать насмешку в адрес девушек, осторожных в выборе спутника жизни: «Что-то разборчива девица с женихами — не принца ли ждет? Хе-хе…

Впрочем, так судят именно те, кто относят невинность к неполноценности. Но думается, что если бы у нас невинность и сегодня почиталась за добродетель, то и принцев среди женихов было бы куда больше. Однако в этом символе мы подразумеваем иного Принца, царского Сына и Наследника, в руках Которого власть и могущество Его царственного Отца: «да прославится Отец в Сыне» (Ин. 14:13)".

И дальше священник делает очень любопытное наблюдение:

«Вспомним святую великомученицу Екатерину, отказавшую знатным и богатым женихам ради Жениха Небесного, счастье с Которым, как она знала, поистине неразрушимо и совершенно. Из жития святой известно, что Сам Господь, явившись в видении, вручил ей в залог обручения Свой перстень, и девушка, проснувшись, обнаружила этот перстень на своей руке.

А теперь обратите внимание: такое же тайное обручение происходит и с главной героиней книги — Ассолью, которая, проснувшись в лесу, находит на своей руке кольцо, и с этого момента не только мечтает, но уже и твердо верит в предстоящую встречу. И жених, как видим, не обманывает ее ожидания! Спаситель, беседуя с учениками о грядущем Своем пришествии, часто в притчах сравнивал себя с женихом, души праведников — с невестами, а будущее блаженство — с брачным пиром.

Таким образом и вся сказочная феерия об алых парусах предстает как бы художественным переосмыслением ряда евангельских притч, рассказанных Самим Иисусом Христом. Причем такое переложение вполне оправданно, поскольку образы героев книги наиболее приближены к нашему восприятию.

Если мы осознаем это, то станет более понятно и то, что, являясь перед людьми на белом корабле — образе торжествующей и царственной Церкви, — жених в «Алых парусах» простирает руки навстречу невесте именно так, как говорит о том ветхозаветный евангелист пророк Исайя, указывая на знамение Креста, обращенное к миру: «Всякий день простирал Я руки Мои к народу непокорному…» (Ис. 65:2). И что же дальше? «Вот, я пришел. Узнала ли ты меня?» — спрашивает жених, поднимая Ассоль на руки.

Как мало это похоже на первую встречу юных влюбленных, и как явно повторяет вопрос Христа, обращенный к миру и красной нитью пронизывающий Евангелие:

«Вот Я пришел. Узнали ли меня?» Итак, о чем эта сказка, написанная человеком, узнавшим так много разочарований и так немного счастья в своей жизни? Главная ее мысль необычайно проста:
«Мечтайте о высоком и недоступном! Питайте любовь в сердце, веруйте и не теряйте надежду на то, что ваша вера будет вознаграждена!».

О том, что «Алые паруса» — пророческая книга, свидетельствует слишком многое, чтобы оказаться просто совпадением. Вот ее символы: море — символ вечности, корабль — Церкви, жених — Спасителя, простирающего к нам руки с Креста, а описание цветущей розовой долины — символ вечного блаженства и общения с небесными ангелами.

В те дни, когда изгоняли и убивали священников и сжигали Евангелие на уличных кострах, в советской России человек писал книги. Писал где попало — на камне, на ящике, на чужих столах в нетопленной квартире. И вот в душе Грина разверзлась такая пустота, что он едва не кричал от страха.

Мы не знаем — думал ли он в этот момент о Боге, но знаем, что Бог помнил о нем и вложил в его измученное сердце пророческие слова, обращенные к тем, кто еще верил, что мир — это не только кровь, голод, предательство. И вот эта книга перед нами".

Кто прав в этом заочном споре? И что это — столкновение сухой рассудочности и своего рода христианского романтизма? Духовное трезвение и прелесть? Но прежде — еще две точки зрения.
О религиозном подтексте «Алых парусов» также написал литературный критик Григорий Бондаренко, который обратил внимание на место действия феерии: Каперна-Капернаум.

Впервые на эту параллель обратил внимание в 60-е годы литературовед, лучший специалист по Грину Вадим Евгеньевич Ковский, но с прямо противоположных позиций:

«Использование религиозной символики для усиления по существу своему богоборческих идей можно заметить и в «Алых парусах». Слово «Каперна» наводит на прямую ассоциацию с Капернаумом, городом Древней Палестины, жителям которого, по евангельскому преданию, Иисус предрек суровую участь за нечестивость (Евангелие от Матфея, гл. II, строфы 20, 23, 24).

Мученичество Ассоль в Каперне завершается осуществлением ее мечты, многократно осмеянной капернцами. Появление снаряженного Грэем алого корабля поистине вершит над неверием капернцев некий страшный суд: «Мужчины, женщины, дети впопыхах мчались к бёрегу, кто в чем был… наскакивали друг на друга, вопили и падали». Единственной возможной верой человека феерия провозглашала веру в мечту, осуществляемую другим человеком.

Г. Бондаренко же пишет так:

«Первое, что бросается в глаза — это название приморского городка, родины Ассоли — Каперна. В Евангелии Капернаум — «Селение Наума» на бёрегу Галилейского моря. Для меня Каперна и Капернаум сразу же становятся тождественными, поскольку миф Грина о первом городе тождественен евангельскому мифу о втором. И мифы эти, стоит напомнить, — вовсе не несбывшееся, нереальное, но, наоборот, самая объективная реальность.

Созвучие и сходство одного и другого города несомненно подразумевалось Грином, а что до других поразительных совпадений, то они могут быть и непреднамеренными, но все же являются необходимой частью мозаики мифов, а стало быть, появляются неспроста.

Капернаум в Евангелии — место проповеди Спасителя, город, где Им было сотворено множество чудес. Но в жестоких сердцах жителей города и проповедь, и чудеса не пробудили ни веры, ни любви, ни покаяния, только страх охватил горожан. Подобно этому все жители гриновской Каперны со страхом и возмущением встречают чудо корабля под алыми парусами, чудо любви.

Грина обвиняли и продолжают обвинять в человеконенавистничестве, в презрении к обывателю, далекому от фантазий его «недотрог». Хорошо. Но вспомним гневные слова Христа, обращенные к Капернауму и его жителям: «И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься» (Mф. 11:23). Так что, если и говорить о юношеском максимализме Грина, то только памятуя о ''максимализме'' Христовой проповеди".

Другое важное место в «Алых парусах», которое вызывало много споров — это та сцена, когда на глазах у Лонгрена гибнет Меннерс, и тот не делает ничего для того, чтобы его спасти. И вот как критик комментирует этот эпизод:

«Говорили о жесткости, даже жестокости Грина, о том, что герои его не следуют заповеди «не убий». И как вообще можно говорить о христианстве и гуманизме Грина? Этот момент долго смущал меня, и мне казалось, что и сам писатель понимает безрассудную жестокость своего героя. Как сказал Лонгрен: «Черную игрушку я сделал, Ассоль».

Объяснение снова приходит из Евангелия, из слов проповеди Спасителя в приморском Капернауме:

«А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Mф, 18, 5). Так и злосчастный Меннерс находит смерть за обиду женщины и ребёнка. Для нас важно, что именно в Капернауме звучат слова Спасителя: «если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф. 18:3−4).

Ассоль и есть то дитя, что поставил Спаситель между своими учениками. Ассоль из Каперны, бесхитростно молящаяся своему Богу утром: «Здравствуй, Бог!»: а вечером: «Прощай, Бог!» Ее день в ожидании чуда полон Бога, как день младенца".

Как же относиться к такому подходу? Действительно ли феерия Грина — это зашифрованное Евангелие? Ставил ли Грин такую задачу? Думаю, то, что увидели в «Алых парусах» уважаемые авторы, есть скорее результат их доброжелательного, но иногда вольного толкования.

Грин и в самом деле писал и жил по своим правилам. Так же, как и его герои. Но считать их христианскими? Все вышеприведенные построения весьма любопытны, но оба пишущих не приводят в своих статьях ключевую сцену из «Алых парусов», прямо, а не иносказательно, касающуюся Христа.

«Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания. Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения, намечался в Грэе еще тогда, когда, приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, т. е. попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил:

 — Зачем ты испортил картину?

 — Я не испортил.

 — Это работа знаменитого художника.

 — Мне все равно, — сказал Грэй. — Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь. Я этого не хочу".

Это очень по-гриновски, очень трогательно и по-человечески понятно, особенно если учесть, что речь идет о порыве восьмилетнего мальчика. Но примечательно, что процитированные выше критики не пишут об этом ключевом эпизоде, потому что он уводит от христианского миропонимания и не укладывается в концепцию «Алых парусов» как книги, по духу близкой к евангельской. Скорее наоборот.

И если не подменять факты их интерпретацией, то следует признать: сам Грин в образе Грэя не имел в виду Жениха, и то царство, куда увозит капитан «Секрета» Ассоль, не есть Царство Небесное. Да и Каперна, если уж на то пошло, скорее, берет начало не от евангельского Капернаума, а от одноименного петербургского кабака «Капернаум», завсегдатаем которого был до революции Грин.

Относиться к Грину как к религиозному писателю, использующему сказочные образы для претворения христианских идей — а именно это следует из статей о. Пафнутия Жукова и Григория Бондаренко — было бы такой же натяжкой, как и считать его вслед за В. Ковским богоборцем. Грин для этих материй слишком художник и не философ.

Но выбор «Алых парусов» как ключевого текста для понимания Грина очень важен. «Алые паруса», несмотря на все очевидные недостатки этой вещи — ее откровенный эстетизм, надуманность, красивость, — все равно победа Грина. И раньше, и позднее Александр Степанович написал много очень качественных, профессиональных текстов, стоящих гораздо выше сказки про хорошую девочку и ее доброго принца, даже если находить в ней евангельский подтекст, но в историю литературу вошел прежде всего «Алыми парусами», и в этом есть своя логика и справедливость.

«Алые паруса» — не просто произведение искусства и уж тем более искусственности. «Алые паруса» — это человеческий документ. Последнее можно сказать про любую книгу любого писателя, но есть произведения, так и при таких обстоятельствах написанные, что степень этой личностной насыщенности выражена в них даже сильнее, чем в дневниках, автобиографиях и письмах.

Грин писал «Алые паруса» в те годы, когда ему было негде преклонить голову, когда рушился вокруг миропорядок, пусть им нисколько не любимый, но пришедшее ему на смену оказалось еще ужаснее.

Он писал сказку о нищей, всеми обиженной и кажущейся безумной девочке, когда от него закрывали буфет в доме его «кратковременной» жены, потому что он не мог ничего заработать литературным трудом; он взял эту рукопись с собой, когда, тридцатидевятилетнего больного, измученного человека, сына польского повстанца, его погнали на войну с белополяками умирать за совершенно чуждые ему, изжеванные идеалы, и можно представить, сколько горечи испытал бывший социалист-революционер, когда в нетопленной прокуренной казарме неграмотный комиссар просвещал его, профессионального агитатора, ненавидевшего революции и войны, светом ленинского учения о классовой борьбе и победе над мировой буржуазией.

С этой тетрадкой он дезертировал, ее таскал с собой по госпиталям и тифозным баракам и наперекор всему, что составляло его каждодневное бытие, верил, как с «невинностью факта, опровергающего все законы бытия и здравого смысла» в голодный Петроград войдет корабль с красными парусами, только это будет его, а не их красный свет. Он ни в одну свою книгу столько боли, отчаяния и надежды не вложил, и читатель сердцем не мог этого не почувствовать и Грина не полюбить.

Это и есть подлинно христианское в этой вещи, ее истинный дух …

Говоря о жизненном пути Александра Грина, надо признать, Александр Грин со второй женой Ниной что по-настоящему христианской была не жизнь его и не литература (за исключением, быть может, отдельных эпизодов «Автобиографической повести» и некоторых рассказов), но именно смерть. Однако для христиан именно кончина имеет особенно важное значение. А из миллионов читателей, выросших на его книгах, многие пришли к вере, быть может, в том числе и благодаря доброму зерну, посеянному «Алыми парусами».

Отрывок из письма второй жены Александра Грина Нины Николаевны к В.П.Калицкой:

«8 июля в 6 ч. 30 мин. вечера умер Саша, милая Вера Павловна.

Агония длилась сутки. Умер очень тихо — отошел. Я все время держала его за руку и гладила по голове, чтобы ему было легче. Утром вспрыснула морфий, чтобы хотя бы и без сознания, но не было у него болей. Он сразу перестал стонать и только тяжело дышал. В гробу лежал с блаженно-тихим спящим лицом, все удивлялись.

Я думала, что провожать буду только я да мама. А провожало человек 200 читателей и людей, просто жалевших его за муки. Те же, кто боялся присоединиться к церковной процессии большими толпами стояли на всех углах пути до церкви. Так что провожал весь город. Батюшка в церкви сказал о нем как о литераторе и христианине хорошее доброе слово… Литераторов, конечно, никого не было".

Из ответного письма Веры Павловны Калицкой:

«Как ни больно мне было думать, что Саша должен умереть, теперь я уже думаю иначе: слова Богу, что он отмучился, успокоился. Когда я прочла Ваши слова о том, что Саша после бреда и галлюцинаций пришел в себя, позвал священника и долго с ним говорил, я была поражена и, не скрою, радостно. Если бы Вы знали, как я молилась о том, чтобы Бог дал Саше „христианскую кончину“. Я не смела писать Вам о том, чтобы Вы попросили Сашу причаститься, думая, что Вы ни за что на это не решитесь, а только молилась».

http://www.foma.ru/begushhij-po-volnam.html


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика