Фома | Сергей Худиев | 04.07.2012 |
Одна из вещей, которые напрягали меня, когда я был новообращенным христианином, — то, что, судя по текстам церковных молитв, от меня постоянно ожидалось признание моего недостоинства. Я должен был признать, что недостоин неба и земли, и сей временной жизни, а более всего недостоин милости Божией. Насколько мне известно, это напрягает многих и сейчас. Так почему так важно постоянно помнить об этом своем недостоинстве?
Первая причина, по которой мы должны признавать себя недостойными, очень проста — потому что это правда. Таково реальное положение дел. Человеческие поступки и то, во что мы себя превращаем посредством этих поступков, подлежат справедливой оценке. И по справедливости мы недостойны — мы не таковы, какими должны быть, и поступаем не так, как должны поступать. Мы согрешили делом, словом, помышлением и, более всего, неисполнением долга. Такова истина, и мы должны ее признать. Отношения с Богом нельзя строить на обмане. Если я предал друга или подвел работодателя, или обворовал гостеприимных хозяев — я больше не могу претендовать на их расположение, как будто ничего не случилось. Если я хочу восстановить отношения, я должен начать это с признания фактов. Я должен признать, что нуждаюсь в милости, и что мне ее не обязаны оказывать. Я недостоин.
Милость Бога бесконечна: «Его же благость безмерна и человеколюбие неизреченно». Но принять ее можно только как милость — как что-то, чего мы полностью недостойны.
БОГ НЕ ОБЯЗАН ТЕРПЕТЬ НАШИ ЕЖЕДНЕВНЫЕ АКТЫ НЕБЛАГОДАРНОСТИ И ПРОТИВЛЕНИЯ; ХРИСТОС НЕ БЫЛ ОБЯЗАН УМИРАТЬ ЗА НАШИ ГРЕХИ; ОН НИЧЕГО НАМ НЕ ДОЛЖЕН.
Пока мы делаем вид, что чего-то заслужили, заработали, что мы имеем право требовать своего, — мы воздвигаем преграду между нами и милостью Божией. Не случайно в Евангелии приводятся примеры явных грешников — мытаря, блудницы, разбойника на кресте, — которые обрели спасение, в то время как люди приличные, нравственные, религиозные, отвергли его. У блудницы, мытаря или разбойника не было возможности требовать от Бога «своего». (В той культуре, по крайней мере; нынешние-то блудницы и разбойники запросто могут перефарисеить любого фарисея). Они понимали, что им не на что рассчитывать, — разве что на то, что им, вопреки всякой очевидности, окажут милость.
Но есть и вторая причина: признание своего недостоинства ведет к радости. Более того, это непременное условие любой прочной радости.
Видели ли Вы человека, которому все должны? Наверняка видели; я сам время от времени вижу такого в зеркале.
Вид его угрюм и мрачен, на лбу залегает глубокая складка, губы плотно сжаты, взгляд полон огорчения. Этот человек всегда глубоко обижен и уязвлен и всегда терпит горькую несправедливость: все ему должны, и ни одна собака этого не признает! Он достоин гораздо лучшего — и никогда этого не получает. Он требует от окружающего мира своего — а мир не обращает на это никакого внимания.
Это горесть всех горестей, поскольку ее не лечит время и ничто не может утешить. Ничто не может обрадовать такого человека: ведь если Вам должны миллион, а дали, скажем, десять тысяч, это просто издевательство, которое только подчеркивает, как дурно с Вами обходятся. Это пропасть, которую нельзя наполнить; дыра, через которую просвечивает вся безрадостность ада.
Никакой уровень достатка, более того, даже искренняя любовь и дружество других людей не помогут при этой болезни — пока человек не согласится переменить свое отношение к жизни и признать: я недостоин.
Для недостойного человека каждый день — чудо, каждый кусок хлеба — дар Божией любви и человеческой доброты, каждая улыбка ближнего — царский подарок. Когда мы понимаем, что недостойны солнечного света, ветра на нашем лице, шелеста листвы, все становится чудом, явлением любви небесного Отца, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф 5:45).
Я знаю, что я недостоин — в том смысле, что я осведомлен об этом факте. Но если бы я еще мог жить этой истиной, я был бы гораздо более счастливым человеком.
И люди вокруг меня были бы счастливее. Смирение ведет к радости; гордыня всегда оборачивается унынием. Но я надеюсь: может быть, когда-нибудь я обрету радость недостоинства.