 |
| Вера-Эском | Игорь Иванов | 10.05.2012 |
От Гобины до порухи
Я смотрю на гравюру монастыря — так выглядела 
Троицкая Реконьская пустынь сто лет назад: величественный собор за монастырскими стенами с башенками, колокольня, ветряная мельница рядом с оградой, а главное — кругом возделанные поля! Молитва и труд соединялись — и жизнь жительствовала! К концу ХХ века мало что осталось от стен монастырских, а полей и лугов, обильно политых потом русского крестьянина, на современных фотографиях и следа нет! Лишь болото, поросшее хилой лесиной… Ни труда, ни молитвы, ни гласа, ни следа человеческого…
В последнее время я всё чаще думаю о том, что жизнь на Русском Севере всегда шла волнами. То донышко видно, то потоп. Наверно, «теория волн» даёт какое-то облегчение — смотришь на сегодняшнее положение дел и думаешь: что ж, и такое бывало, случались и прежде запустения и безлюдства. Недруги ли резали-жгли, или мор, или голод — и дичали возделанные земли. Но снова нарождался народ и оживлял землю, сохранённую Русским Ангелом в это безвременье.
В XII—XIII вв.еках волна шла широко, русские бурно осваивали Тихвинскую землю, принадлежавшую в ту пору Новгороду. Славяне и финно-угры здесь жили искони, о чём напоминают названия урочищ и рек, и как символ этого — русская Мда (т. е. «медленная»), впадающая в финно-угорскую Мсту («чёрная»). В Любытино по сей день высятся древние погребальные курганы; советская власть объявила эти места археологическим заповедником, а власти новые решили заняться турбизнесом и придумали на месте древнего поселения построить «Славянскую деревню Х века» — теперь там пляшут-поют, развлекают приезжих гостей.
Но венцом расселения в конечном итоге становится не количество деревень или похоронных курганов, а число источников святости и культуры — храмов и монастырей. Они во множестве возникают на Тихвинских землях как главное свидетельство того, что эти земли вручил-таки нам Господь.
Троицкая Реконьская пустынь — о ней сегодня наш рассказ — возникла тогда же, когда и Спас-Оскуйская, и Троицкая Ругуйская пустыни — безвестные обители богатой знаменитыми монастырями Новгородчины. Предание говорит, что это XIII век. В XIX веке, когда шло восстановление Реконьского монастыря, о его основании говорили: «600 лет тому назад».
А дальше была долгая Ливонская война, во время и после которой шведские и польские отряды вырезали мирных русских крестьян целыми селениями, сжигали храмы и монастыри вместе с насельниками. Наступила тяжелейшая пора, запечатлённая в истории красноречивым словом «поруха», — Новгородская Русь запустела, начался голод, ибо больше половины пашни не обрабатывалось. Потом явилась Смута…
Лишь с середины XVIII века жизнь постепенно стала налаживаться, одно слово — гобина! И уже через сто лет эти места за многолюдство стали называть «китаем». Ближайшая к монастырю деревня Заозёрье — в восьми километрах. Засеянные поля тянулись от неё до монастырских стен. Сейчас беспролазный лес. Перед войной в деревнях школы на тысячу человек были. В том же Заозёрье насчитывалось 253 двора. В современном генплане развития района напротив деревни в графе «численность постоянного населения» — прочерк, в графе «численность проектируемого населения» — тоже прочерк. Весь район сегодня — семь тысяч человек, и большая часть — старики; такой вот «китай». Ныне из полутора сотен формально существующих деревень Любытинского района Новгородчины более чем половина пустует. А ведь ещё больше деревень просто забыто… Точно после Смуты — всё обезлюдело снова.
И не кончаются испытания… В июле позапрошлого года по району прокатился ураган. Ущерб для района огромный; посрывало крыши, позавалило дороги лесом. Но главное — провода и линии электропередач оказались порушены. Пишет житель д. Хотцы: «Жизнь разделилась на две части: до и после урагана. Электричества, похоже, уже не будет никогда, электрики сказали, что высоковольтку. 2 из Неболчей не восстановить. Придётся бросать деревню…»
Но ведь не такая и глушь. От Питера по приличной дороге до Реконьского монастыря всего 240 км, а от знаменитого «николаевского пальца» на железной дороге Москва — Петербург — каких-то 60. Но вот символично: чтоб проехать последние восемь… Впрочем, об этом дальше.
Крестик на карте
Встретишь его на питерской улице: умный взгляд, бородка, скромная неброская одежонка — типичный питерский интеллигент. Не догадаешься, что уже 19 лет служит при Предтеченской церкви, что на ул. Ленсовета. Знакомьтесь: диакон Алексей Шишов, урождённый ленинградец 1948 года рождения. «Отец у меня был очень большой знаток Ветхого Завета, — рассказывает он. — Во время Гражданской войны выучился читать по единственной книге, которая была у него — Ветхому Завету на русском языке. Такие вещи бесследно, естественно, не проходят (ещё учитывая традиции старших поколений в семье). А после войны мы жили в маленькой коммуналке — одна печка на две комнаты. И соседом у нас был батюшка из Никольского собора…»
Впрочем, в наши дни это не выглядит дико: он же и священнослужитель, и учёный. Да не гуманитарий вдобавок, а самый настоящий «физик», специалист в области численного моделирования и физики взрывов с разными секретными допусками — выпускник Военмеха, матмеха университета, ветеран таинственных «подразделений особого риска». Несмотря на возраст, Алексей Николаевич продолжает преподавать и «понемножку работать по специальности» — то есть по-прежнему погружён в деберь цифр и уравнений. Но постепенно главным делом его жизни становится иное — возрождение Реконьского монастыря.
— В школьные и студенческие годы я занимался туризмом-альпинизмом, исследовал заброшенные монастыри и церкви Ленинградской области, — рассказывает о. Алексей. — В какой-то момент меня очень заинтересовал один крестик, поставленный на карте, — это оказалась Реконьская пустынь. Тут как раз подоспела печально известная передача А. Невзорова («600 секунд») об этом заброшенном монастыре. Нанесла она, конечно, колоссальный ущерб монастырю, вернее, тому, что от него осталось. Он прилетел туда на вертолёте… Чтобы не вспоминать больше Невзорова, скажем так: он имел неосторожность для «красного словца» упомянуть о сокровищах, которые монахи там якобы оставили. Не понимая, что советская власть всё более или менее ценное оттуда давно изъяла. В Реконь хлынули «чёрные следопыты», разбили стены, раскопали могилы; это продолжалось с 1991 по 2005 год. Они, а не время или власти, нанесли пустыни главный урон.
Съездив раз, я стал наведываться туда постоянно. Рассказал друзьям и дочке; они под моим руководством не раз в пустыни побывали — перезнакомились с местным населением, стали собирать информацию… Как-то, приехав туда в очередной раз, я увидел, что случилась крайне неприятная вещь. Рухнул тополь на Покровский храм и суком пробил свод крыши. Когда в следующий раз туда прибыли с альпинистским снаряжением, чтоб залезть наверх и посмотреть, — обнаружили, что эта дырочка превратилась уже в достаточно большой пролом. Стало понятно, что если сейчас ничего не сделать, то относительно целый Покровский храм превратится в такие же руины, как и Троицкий. И его будет не спасти…
— Тогда мы с друзьями — а шёл 2002 год — просто взялись и начали делать. И на следующий год дыру закрыли. Так началась история о том, как я туда попал. Ну, а дальше, — смеётся о. Алексей, — «коготок увяз — всей птичке пропасть"…
Старец Амфилохий
Семь веков назад на берегу реки Реконька
на большом гранитном камне охотники нашли икону Животворящей Троицы. В память об этом обретении иконы был устроен скит. Но, впрочем, изначальные годы обители сокрыты во времени. До наших дней дожила самая старинная монастырская постройка — деревянная Троицкая церковь конца XVII века. Неведомыми судьбами пожары и войны обошли её, и в 1979 году она была перевезена на вертолёте в новгородский музей под открытым небом Витославлицы.
Монастырь просуществовал до 1764 года, когда по указу Екатерины массово закрыли сотни небольших русских обителей. Реконьская пустынь была обращена в приход, и жил там только один псаломщик с семьёй.
— История монастыря могла быть схожа с судьбой Ругуйской пустыни неподалёку, также упразднённой Екатериной, — уверен о. Алексей. — Только три года назад нашли место на ручье Ругуй, где она когда-то стояла, — так всё заросло и порушилось. Но в Рекони появился старец Амфилохий…
Настоящего имени старца никто не знает. По документам он проходил как Андрей Иванович Шапошников, уроженец Риги, 1740 года рождения. На самом деле это было имя его крёстного — с ним в детстве он крестился в православие, причём тайно, потому что против этого был его отец — лютеранский пастор. Служил Андрей военным, был пастухом у крестьян, странником ходил по монастырям, и однажды тихвинский юродивый Борис сказал ему: «В Реконь иди!» Было тогда Андрею уже за 70 лет. Старец отправляется на Реконьку и устраивается работником к сторожу-пономарю Троицкого храма на Реконьке. Но без вида на жительство полиция постоянно донимала его, тем более что акцент выдавал в нём финна по рождению. Старец собрался уже покинуть эти места. Но местные жители упросили его остаться — видно, по душе им пришлось его подвижничество. И старец поселился в ближайшем лесу, водрузив над своей землянкой крест. Более полувека прожил старец в этих местах, в постоянном посте и молитве, мало спал и скудно питался, носил проволочную рубаху, вериги и камень на шее.
Келейник впоследствии записал его воспоминания. «Леса были огромные, — рассказывал он. — Срублю сухое и полое дерево, зажгу — и горит оно неделю и две. Так он много проводил зим в лесу, переходя, подобно зверю, от места к месту и от дерева к дереву; такая жизнь его продолжалась 18 лет. Сколько он претерпел за это время страданий, знает один только всевидящий Бог. Бывало, скажешь ему иногда в разговоре, что скучно с ним в лесу жить, а он на это ответит: „Как теперь не жить: имеем тепло, покров, хлеб, есть книги, есть иконы и перед иконами масло горит — молись только Богу“. А прежде, говорил старец, бывало — недели по три и по месяцу хлеба куска не имел, в диком лесу без всякого покрова жил».
В 82-летнем возрасте в Тихвинском монастыре старец принял постриг с именем Адриан, а спустя девять лет — схиму с именем Амфилохий. По преданию, в видении ему явился преподобный Александр Свирский и повелел восстанавливать Реконьскую пустынь. И старец Амфилохий стал хлопотать, с присущей ему самоотверженностью. Пытаясь вернуть монастырские земли, отошедшие в казённое ведомство, он дважды подавал жалобы на имя императора — и оба раза попадал за это в тюрьму. Так традиционным российским способом местные власти давали ему понять: не лезь, хуже будет! В результате тянувшегося 40 лет разбирательства старец в третий раз оказался в тюрьме и был приговорён к наказанию плетью и ссылке в Сибирь. Но благодаря заступничеству обер-прокурора Н. А. Протасова приговор отменили, и в 1860 г. вышел Указ Александра II о возрождении Реконьской пустыни.
По открытии монастыря народ повалил к старцу за духовными советами. Ища уединения, подвижник поселился в трёх верстах от Пустыни, где вскоре был построен храм и образовался скит. Спустя три года пришлось переселиться ещё дальше — за 12 вёрст от монастыря, в верховья Реконьки, — на сопку, именуемую Березня. Здесь были поставлены две небольшие келейки: одну занимал старец, другую — келейник, который ему помогал. Он и запечатлел для нас образ старца Амфилохия: «На голом теле он носил железные вериги довольно порядочной тяжести; нога правая, отмороженная, болела до самой его смерти, пальцев и половины лопасти не было, пята болела, рана была на ноге до кости, и всегда из неё вытекала материя; ногу он обувал в большой башмак, зимою — в широкие носки, а летом обматывал разными тряпками. Переобувал ногу раз в неделю; ходил он очень тихо с палкой, прихрамывал; спал всегда не раздевшись, койки не имел до смерти, а как шёл, так на землю и ложился, в колпаке, без всякой постели и подушки. Спать он ложился часов в 8, вставал постоянно в 12 ночи и начинал чтение Псалтыри; читал без отдыха до 7 часов утра, тут, мало отдохнув, часов в 9−10 оканчивал Псалтырь. Всего спал не более 3 часов. Старался каждые сутки прочитывать весь Псалтырь, но, когда у него было много посетителей, так что приходилось ему быть мало наедине, он делался недовольным… Библию он так хорошо знал, что когда толковал какие-либо пророчества, то знал места наизусть; о чём бы ни вышел разговор с посетителями, сейчас найдёт место в Библии и покажет. Толковал о всяком предмете и в беседе с ними начинал со Священного Писания, а потом уже присоединял свою беседу; когда же посетители его речи не понимали по случаю старости и его скорого выговора, похожего на нерусский, то в таких случаях заставлял келейников свою речь передать слушателям».
Кстати, в найденных недавно архивах, касающихся Череменецкого монастыря, есть данные о том, что старец был хорошо знаком со свят. Игнатием (Брянчаниновым)…
Когда я спросил отца Алексея, какие самые важные за эти годы произошли в возрождении обители события, он, ни минуты не сомневаясь, ответил:
— 2003 год — первая литургия. И вот ведь что: после неё чёрные копатели перестали рыть близ Покровского храма, где могила старца. У Троицкого храма ещё копали, а тут — уже нет. 2005 год — первая архиерейская служба. И после 2005 года вообще никого из чёрных копателей не было — как обрезало. Самое важное — это, конечно, службы. А всё остальное — это подготовка. И жизнь-то там, на Реконьке, идёт, потому что готовишься-готовишься-готовишься к литургии… Это праздник и вершина жизни. Поездки и встречи — всё это мы стараемся уложить в такой литургийный цикл…
Подумалось: именно молитвой и с молитвы когда-то и Амфилохий начал восстанавливать Реконь. Наверно, поэтому не поселился в монастыре, даже когда он был открыт и обустроен, — жил в окрестностях, меняя землянки и избы, и молился-молился-молился… Этим и дороги нам те места, откуда старец обращался к Господу и где Господь призрел его просьбы.
За десять лет, как отец диакон Алексей Шишов приезжает сюда восстанавливать пустынь, он хорошо изучил местность вокруг.
В Реконьской обители изредка уже идет служба
— Сейчас мне известны четыре землянки, в которых подвизался старец Амфилохий, и район, где была пятая, — рассказывает отец диакон. — Первая землянка у него была на ручье Тёмник. Это после ухода от пономаря из Рекони ему заозёрские крестьяне землянку срубили. Место называется Темницкий Лог — топкое место. Ручей километром ниже монастыря впадает в Реконьку. Лес там еловый — большой, тёмный. Там есть Мёртвое озеро, где ничего не водится из живности. Амфилохию там нечистая сила покоя не давала, так он оттуда ушёл. От этой землянки найти что-либо невозможно, потому что в это место зимой 1941 года, при наступлении немцев, бежали жители Заозёрья. Они здесь копали жильё для себя, и восстановить, в каком месте жил старец, абсолютно невозможно. Анастасия Григорьевна, что в позапрошлом году отошла ко Господу, жила там ещё восьмилетней девочкой и вспоминала, что где-то рядом его землянка и была… А на месте той землянки, где стояли скит с церковью, ныне сохранились лишь ограда, яма и несколько камней из фундамента маленькой церквушки. Мы поставили там крест, колодец почистили…
На рубеже 2003−2004 годов строили дорогу для вывоза леса и горушку, где была вторая землянка старца, разобрали на песок. Тогда это была абсолютная глухомань. Никто до самой постройки узкоколейки не верил предсказаниям Амфилохия, что «придёт змеиная дорога и увезёт лес».
— Как же вы смогли сыскать эти землянки, если всё там пришло в запустение? — спрашиваю отца диакона и, слушая его рассказ, понимаю, что был, видно, Божий промысл в том, чтобы ниточка, соединявшая нас с тем временем, не оборвалась.
— В 30-м году на базе монастыря был организован колхоз безбожников, — говорит о. Алексей. — Туда были перевезены крестьяне из окрестных деревень, и в том числе туда в двухлетнем возрасте попал Алексей Иванович Ершов. Когда он вырос, то стал работать в леспромхозе, всю жизнь провёл в лесу: и рубил его, и сажал. Его родители были очень дружны с последним монахом Нифонтом, оставшимся в Рекони. Вообще-то, всех монахов выселили в 20-х годах, но одного почему-то оставили. Резоны непонятны. Этого монаха потом в 38-году увезли куда-то и — никуда не привезли.
— Нетрудно догадаться… Видно, по дороге расстреляли.
— Предположение только такое. Так вот, от этого отца Нифонта и потом от своих родителей Алексей Иванович узнал очень многое. А поскольку лес ему был знаком, то эти места в конце 90-х, когда мы его об этом попросили, сразу нашёл.
«Далёк путь предстоит…»
Не удержусь, чтоб не процитировать ещё из замечательных воспоминаний келейника о старце. «Пищу он употреблял всегда постную, и то очень умеренно. Одежду носил самую простую и ветхую; шуба у него зимой была вся в заплатах и без всякого покрова. Насекомых, по временам, у него в одежде было очень много, тараканов в келье счёту не было, мышей много, иногда сам им хлеб уделял; в баню никогда не ходил и всё это терпел, несмотря на то что насекомые надоедали ему. Келейникам запрещать уничтожать их, говоря, что это Божие попущение и что от них терпеть надо, чтобы от вечного червия избавиться. Когда он отдыхал, то и тогда молился, говоря: „Господи мой, Боже мой“, „Господи Иисусе Христе“. По лесу ходил с палкой и любил петь псалмы: „На реках Вавилонских“, 136-й, 22-й и 23-й; „О Тебе радуется, Благодатная“, „Егда славнии ученицы“ и прочие духовные песни…»
Так и представляешь чудную картину: идёт по лесу старец в рубище, с палкой, и радостно поёт! Такого вот замечательного старца послал Господь для возрождения древней обители.
— Удивительную историю рассказывают про старца, — вспоминает отец Алексей. — Надо сказать, что леса в тех местах изобилуют дичью и по сей день. А почему? Случилось, волк у Амфилохия лошадку задрал. Старец этого волка нашёл, взял за ухо, потрепал и сказал: «Ты уходи отсюда и всю свою серую братию уводи». И волков там не наблюдалось до 50-х годов прошлого века. Они появились только после войны, но не оставались жить в окрестностях монастыря, а только проходили мимо. В лесу видны волчьи следы, но тому, кто читает, понятно, что они обитают в других местах…
Очевидцы рассказывали, что в его келье кот уживался со змеями и даже играл с ними, не причиняя вреда. Когда старца спросили, как такое возможно, он ответил, что если бы кот вздумал обидеть змейку, то он положил бы на него строгую епитимью…
Для жителей всей округи, да и не только для них, старец стал настоящим светочем, что светил не только при жизни, но и по смерти своей. Притом этот свет видели далеко и ехали к нему даже из столицы. Как-то его посетила баронесса Прасковья Григорьевна Розен. Старец предсказал ей, что она будет править «двумя жезлами», и действительно — приняв монашество с именем Митрофания, она стала игуменьей Серпуховского Владычного монастыря и возглавила первую в России общину сестёр милосердия в Петербурге. А вот что рассказывала местная крестьянка Аграфена Ефимовна Белокурова из деревни Красницы о своих паломничествах в обитель: «Был скит, где служил монах Тихон. Когда в монастырь шли, мы к нему обязательно заходили. Земляная была такая избушечка, в ней как будто Амфилохий жил. Зайдёшь в неё, налево — плита-лежанка, а прямо — две дощечки, в головах — доска, на них лежит цепь железная — его пояс. Мы им опоясывались, чтобы не болела поясница. На этой деревянной кровати лежал ещё железный котёл — его шапка. Его тоже надевали на голову, чтобы не болела голова. Рядом с землянкой — будка, из досок сколоченная. Крышку откроешь — ключик махонькой. Зачерпнём шайкой воды, друг другу на руки польём и глаза помоем. Народу ходило много; одна компания помоется, снова воды наберёт и другим оставит, а Тихон после этого всегда скажет: „Идите со Христом“ и благословит».
Все годы подвижничества при монастыре одно, но непрестанное желание было у старца — уединение. Чтоб молиться. Но не получалось. Отказывать же людям, всё шедшим и шедшим к нему, он не мог. Только уже предчувствуя кончину, беспокоиться об этом стал больше — никого не предупредив, уходил в лес: всё искал себе прикровенное место для поселения, где бы его никто не смог найти. Но ничего подходящего сыскать не получалось. Кто-то рассказал ему про местечко — «Горобок на Реконьке», и старец попросил знакомого крестьянина показать ему это место. Оказалось, что там уже стояла лесорубская избушка. Сюда Амфилохий с радостью перебрался, хотя жить здесь было невозможно от холода, и он скоро заболел. Но в избе соорудили печь, стало сносно. Здесь ему и суждено было умереть.
Перед кончиной за шесть дней старец причастился. На вопрос о том, где его похоронить, ответил в духе древних подвижников: «Куда меня, убогого, ещё хоронить! Бросьте меня на съедение птицам и зверям, а если до сорокового дня не съедят, то похороните в Рекони у старой церкви». 9 августа 1865 старец отошёл ко Господу. И прожил он — как библейский пророк — 124 года.
В девятый день по кончине старца одному келейнику было видение, будто стоит в роще кровать, на ней лежит старец и просит келейника поддержать его, чтобы сойти с кровати. Встаёт, по обычаю прихрамывая, велит опоясать себя по монашеской одежде и говорит: «Я не умер, только мне далёк путь предстоит идти, а вы помолитесь обо мне». И уходит. Тем видение и кончилось.
(Окончание следует)
