Четыре Плевны

От редакции. В минувшую субботу, 10 декабря, в Москве почтили память русских героев, погибших при битве под Плевной (http://rusk.ru/newsdata.php?idar=52 014). Предлагаем читателям «Русской линии» отрывок из книги Сергея Фомина «Граф Келлер», посвященный событиям Русско-турецкой войны 1877−1878 годов.

Первая атака Плевны сходу, с явно недостаточными силами (в два раза меньшими турецких), была предпринята 8 июля 1877 года. Потери были велики: 1 генерал, 74 офицера, 2771 нижний чин. Треть всего отряда.

18 июля штурм был повторен. И снова безуспешно. На поле боя остались 1 генерал 168 офицеров и 7167 нижних чинов. IX армейский корпус был практически полностью разгромлен. Пренебрежительное отношение к противнику принесло свои горькие плоды.

Эти кровавые потери выступивших на защиту православных жертв мусульманской резни русских воинов вызвали у главы западных христиан, Римского папы Пия IX прилив неописуемой радости: «Я всегда сердечно и неизъяснимо радуюсь, когда слышу, что русские потерпели поражение, и уповаю с уверенностью на правосудие и милосердие Всевышнего, что русские будут поражены. Я ручаюсь вам за честность турок. Хорошо было бы, когда бы все христиане были так добросовестны, как турки, которые еще никого не обманули».

На следующий день Государь повелел мобилизовать Гвардейский и Гренадерский корпуса, 24-ю и 26 пехотные, а также 1-ю кавалерийскую дивизию.

22 июля в гвардейских полках была получена депеша Главнокомандующего: «Лучше поздно, чем никогда. Государь Император повелел мобилизовать Гвардию. Распорядиться следует быстро и хорошо, как я люблю».

4 августа последовал Высочайшее повеление о приведении на военное положение полков 1-й Кавалерийской дивизии, в которую входил стоявший в Твери 1-й Лейб-Драгунский Московский Его Императорского Величества полк. Именно с ним граф Ф.А. Келлер и выступил в свой первый поход.

В полку с энтузиазмом тотчас же началось приготовление к выступлению. 30 августа полковой священник отслужил напутственный молебен. В тот день Федор Артурович был уже в полку. Хлопоты об отправлении в действующую армию он начал, видимо, задолго до этого. Было лето, а, значит, занятий в пансионе не было. Вольноопределяющимся он был зачислен 31 августа, а днем раньше, согласно записи в послужном списке, он «выступил с 1-м Лейб-Драгунским Московским Его Величества полком в составе 1 -и Кавалерийской дивизии» в поход.

Погрузившись в Твери в пять эшелонов, полк под командой флигель-адъютанта полковника Языкова выехал по маршруту: Москва — Тула — Орел — Курск — Харьков — Елисаветград. Далее эшелоны следовали по Одесской железной дороге.

Спокидай, служивенъкий,
Отца, мать, жену,
Всею родину свою.
Ты бери, служивенъкий,
Ружейную суму,
Привыкай, служивенъкий,
Ко турецким степям.

В Бирзулу прибыли 7 сентября. Выгрузившись, провели дневку в семи верстах от станции в деревне Коссы. Здесь было получено приказание о выступление в Зимницу. Выступили, однако, не сразу. На то были свои причины.

Еще 13 августа победой русского оружия под руководством генерала Ф.Ф. Радецкого завершилось шестидневное шипкинское сражение. Сулейман с большими потерями отступил. В те же дни Рущукский отряд отбил атаки Мехмеда-Али.

25 августа на военном совете в Горном Студне было принято несчастное решение о немедленном, не дожидаясь подхода гвардии и гренадер, штурме Плевны. Этим старшие военачальники думали побыстрее, до начала холодов, развязать себе руки и вместо топтания на месте направить все наличные силы (в том числе и освободившиеся непосредственно от осады 100 тысяч) на Константинополь — цель всей кампании.

Последовала «Третья Плевна», наиболее кровавое сражение за всю историю русско-турецких войн. Четыре дня шла артиллерийская подготовка. 30 августа пошли на штурм. На правом фланге архангелогородцы и вологодцы взяли Гривицкий редут. Захватили знамя и три орудия. На левом фланге генерал М.Д. Скобелев в белом кителе и фуражке на белом коне повел батальоны в бой. Два редута — «Ключи Плевны» — были наши.

В Плевне турки, турки-басурманы
В редутах засели.
Мигом, братцы, наши молодцы
На редут взлетели.

Турки под знаменем пророка шли в контратаку тучами. Одна волна за другой. Под пение магометанских молитв.

С майора Ф.М. Горталова (1839−1877), командира батальона 61-го пехотного Владимирского полка, оборонявшего редут Абдул-бея на юго-западной окраине Плевны, Михаил Дмитриевич взял слово: с редута живым не сходить. Пять яростных атак были отбиты. Получив от командования отказ в подкреплениях, генерал М.Д. Скобелев послал к Ф.М. Горталову приказ отступить, освободив от ранее данного слова. «Скажите генералу Скобелеву, — спокойно ответил Федор Матвеевич, — что русского офицера освободить от данного слова может только смерть!» Приказав остаткам батальона под командой оставшегося в живых офицера вернуться к основным силам, сам он, благословив уходящих, осенил себя широким крестом и, скрестив руки на груди, взошел на бруствер. Через минуту во время шестой атаки он был поднят турками на штыки и буквально разорван на куски.

Всё это, впрочем, как и весь неравный бой 22 скобелевских батальонов с турецкой армией, происходило на глазах 84 батальонов резерва, стоявших и смотревших. Они так и не были брошены в сражение, которое, по мнению специалистов, в этом случае могло иметь совершенно иной итог.

Ум и сердце отказываются всему этому верить и понимать. Но на войне так иногда бывает.

Три с половиною месяца спустя, после того, как Плевна, наконец, пала, М.Д. Скобелев заказал на том редуте панихиду. Панихида шла своим чередом. Михаил Дмитриевич молился и вспоминал, как солдатики, чтобы было легче идти на штурм, побросали шанцевый инструмент. И потом, когда подкрепления не пришли, а турки все шли и шли, они пытались ковырять твердую почти как камень землю штыками и просто руками. Конечно, выкопать не успели. Набежали турки и всех перебили. «Указывая мне эту канавку, рытую пальцами, — вспоминал В.В. Верещагин, — Скобелев буквально залился слезами и потом, во время панихиды, опять горько плакал. Признаюсь, всплакнул и я вместе с большей частью присутствовавших».

Наши потери были вопиющи: два генерала, 295 офицеров, 12 471 нижний чин. Румыны потеряли 3000 человек.

«Да, эта Плевна! — с гневом писал Наследник Цесаревич. — Никогда ее не забудем. Что ужасно в этом штурме 30 августа, что даром пожертвовали такой массой дорогой русской крови, безрассудно, без всякой надобности. [.] В этом я вижу не только безрассудство действий Главнокомандующего и его штаба, но преступление, за которое он и все виновники этого страшного дня должны будут отдать отчет не только перед всею Россиею, но и перед Самим Богом».

Турки, по их словам, лишились 3000 солдат и офицеров. Осману-паше султан пожаловал титул гази (непобедимый).

Государь, узнав обо всем этом, писал: «О, Господи, помоги нам и прекрати эту ужасную войну во славу России и во благо христианства». Сбывались слова, сказанные свт. Феофаном Затворником еще перед началом кампании: «Война сделает Государя еще более православным».

Газеты писали о том, что Император не только приветствовал Свои войска, но посещал лазареты, ободрял раненых, молился на могилах. «Эти зрелища, — можно прочитать в Его письмах, — заставляют Мое сердце сочиться кровью, и Я едва удерживаю слезы».

Враги же Самодержавной Монархии в России радовались. Как известно, сражение было приурочено к дню тезоименитства Государя. Хотели поднести Царю подарок. Используя это обстоятельство, «народники» сочинили песню:

Именинный пирог из начинки людской
Брат подносит Державному Брату.
А на севере там — ветер стонет, ревет
И разносит мужицкую хату.

Но вот наш прославленный художник-баталист В.В. Верещагин, геройски погибший 31 марта 1904 года во время Японской войны вместе с адмиралом С.О. Макаровым на борту броненосца «Петропавловск». Осматривавший весной 1880 года знаменитую верещагинскую выставку батальных полотен на тему только что завершившейся Русско-турецкой войны Император Александр II задумчиво произнес: «Все это верно, все это так было». К счастью для Него (жертвы третьей Плевны оставались незаживающей раной Царского сердца), Он не увидел в тот день авторской подписи под одной из картин, изображавшей неубранные еще трупы русских солдат близ Его Царской ставки: «Царские именины». За несколько часов до Высочайшего посещения эта надпись была снята по категорическому настоянию полиции.

О, этот неукротимый русский характер! Отказываешься его иногда не только понимать, но и принимать! До того, право, бывает широк русский человек, что его, как говаривал Ф.М. Достоевский, и обузить не мешало. Ну, хоть иногда, что ли.

Ошеломленные поражением, генералы на военном совете в Порадиме предлагали не только отступить от Плевны (некоторые даже прямо за Дунай), но и вообще прекратить кампанию до будущего года. Лишь воля Государя, согласившегося с меньшинством, что в создавшихся условиях такое предложение немыслимо ни с военной, ни, тем более, с политической точки зрения, спасло престиж России и честь Армии.

«Я не покину Своей армии, пока Плевна не будет взята», — твердо заявил Царь. И это при том, что от английского военного представителя при Главной квартире Он получил вот такое откровенное заявление: «Английское правительство не сможет долее противиться желанию своего народа начать войну с Россией».

На совесть этих английских джентльменов, когда речь шла о России или о турецких христианах, не приходилось рассчитывать. В одном из летних писем Государь писал:

«После обеда Я пошел посмотреть двух несчастных болгар, зверски замученных турками. Казаки нашли их на дороге, ведущей из Никополя в Систово, и принесли в госпиталь Красного Креста, находящийся в ста шагах от Моего дома.

Я пригласил полковника Уэлсли, английского военного атташе при Главном штабе, обедавшего вместе с Моей Свитой, пойти со Мной — пусть полюбуется зверствами покровительствуемых ими турок.

Один из этих несчастных скончался незадолго до нашего прихода, и убитая горем жена его рыдала над трупом. Его голова была раздроблена двумя крестообразными ударами сабли. У второго три раны. Надеются его спасти. Его молодая жена тоже все время при нем".

Переживания серьезно подорвали здоровье Императора. «Государя нельзя было узнать, так его третья Плевна сразила», — свидетельствовал часто Его видевший генерал И.В. Гурко. «Когда Царь уезжал на войну, — писал современник, — это был высокий и красивый воин, державшийся очень прямо, несколько склонный к полноте. Когда Он возвратился, Его с трудом можно было узнать. Щеки Его отвисли, глаза потускнели, фигура согнулась, все тело исхудало так, что казалось, это была кожа да кости. Несколько месяцев было достаточно, чтобы Он превратился в старика».

«Главная квартира, — описывал положение вещей после третьей Плевны генерал И.В. Гурко, — представляла картину, жалости достойную, в ней все еще были под впечатлением погрома под Плевной. Подходили подкрепления, и не знали, что с ними делать, куда их девать.»

После некоторой заминки, 17 сентября московские лейб-драгуны, отслужив молебен, вместе с приданной им 2-й конной батареей между деревней Сарацыкой и Леово перешли границу Румынского княжества. Направление было взято на г. Текуч. Уже пахло осенью, хотя дни стояли по-летнему теплые.

Почти три недели полк шел по румынской земле.
Поле чистое, поле турецкое,
Мы когда тебя пройдем?..

Достигнув румынского города Бузэу, полк направился прямиком к Дунаю, где в ожидании дальнейших распоряжений расположился на квартирах в с. Обелешти-Ноу.

Погода тем временем круто изменилась: все вокруг было белым бело от снега, загудела сильнейшая метель.

Приказом от 7 октября лейб-драгуны были причислены к Каларашскому отряду, состоявшему под началом командира 1-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта М.Н. Дохтурова, при котором вольноопределяющегося Федора Артуровича Келлера определили ординарцем.

Полку, начиная с 8 октября, приказано было занять аванпостами и разъездами берег Дуная от с. Обелешти-Ноу до с. Монастирь против крепости Силистрии. С 20 октября граф Ф.А. Келлер состоял «в ольпеницком отряде против крепости Туртукая».

Около 4 ноября был получен приказ: готовиться к выступлению за Дунай. 21 ноября в 11 часов дня полк благополучно совершил переправу. Вольноопределяющийся граф Ф.А. Келлер перешел через Дунай несколькими днями позже (25 ноября), в Турну-Мугурели против Никополя, в котором уже расположился его полк.

После многочисленных неудач под Плевной, как известно, было решено начать правильную осаду, порученную герою Севастополя генерал-адъютанту Э.И. Тотлебену. Вызванный по телеграфу, генерал прибыл 15 сентября. Войска под его командованием, стоявшие под Плевной, были переименованы в Отряд обложения.

Именно к этому отряду были причислены московские лейб-драгуны. «По прибытии в дер. Магулу, — читаем в послужном списке графа Ф.А. Келлера, — поступил в состав войск 6 участка обложения города Плевны с присоединением к Гренадерскому корпусу».

Вскоре все сообщения между Плевной и Софией были прерваны. В немалой степени этому способствовал Рущукский отряд под командой Наследника Цесаревича, будущего Императора Александра III. При этом проявились особые черты Его характера — «спокойствие, медленная вдумчивость, твердость воли и отсутствие интриг».

12 октября сосредоточившаяся за два дня перед этим у Плевны Русская гвардия атаковала турецкие сильно укрепленные турецкие редуты — Телиш, Горный и Дольный Дубняк. Это было боевым крещением Гвардии в турецкую кампанию 1877 года. Ее полки атаковали с блистательным мужеством, не считаясь с неслыханными потерями: 3 генерала, 126 офицеров и 3410 нижних чинов. Горный Дубняк был взят. 16 октября после восьмичасового обстрела 72 орудиями пал Телиш.

«Когда турки сдались, — пишет участник боя, — то генерал Гурко потребовал, чтобы гарнизон вышел из укрепленного лагеря и у выхода сдавал оружие нашим войскам, построенным шпалерами по обе стороны Софийского шоссе». Для поднятия духа.

Лишенный подкреплений, притока оружия и боеприпасов, а также продовольствия, 28 ноября Осман-паша предпринял отчаянную попытку вырваться из окружения, но был отброшен. При этом было перебито до 6000 турок, атаковавших густыми массами, захвачено 7 знамен и 88 орудий. Плевна была взята. Неприятель сложил оружие. На милость победителя сдалось 10 пашей, 128 штаб- и 2000 обер-офицеров, 41 200 нижних чинов.

Заплакала наша Плевна,
Запропала турецкая слава
И не будет больше никогда

Раненый Осман-паша вручил свою саблю командиру Гренадерского корпуса генерал-адъютанту И.С. Ганецкому. Когда 29 ноября во время завтрака его несли к Государю через двор, стоявшие там аплодировали и кричали «браво». Однако, как писал присутствовавший при этом генерал П.Д. Зотов, «дикарь вообразил себе, что это было выражением радости, что он попался в наши руки». Насилу его убедили, что этим ему хотели «выразить похвалу за стойкость». Получилось недоразумение и с двумя взятыми в плен младшими пашами. Их решили уступить румынам, хотя те к их пленению никакого касательства и не имели. Узнав о таком решении своей судьбы, те «пришли в негодование и заплакали от позора попасть в плен к „валахам“. Осман все время подчеркивал, что сдался в плен исключительно русским».

«Доблести» этих вынужденных союзников России, с которыми графу Ф.А. Келлеру предстояло еще раз столкнуться во время последней его войны, красноречиво описаны в дневнике очевидца как раз в день, когда Государь пожелал увидеть плененного Османа-пашу: «За мостом, на левом берегу Вида, вся местность была просто вымощена брошенным оружием. Турецкий обоз с больными, ранеными и пожитками стоял вдали шоссе и частью двигался в Плевну. Румыны, рассыпавшись, подбирали оружие, шарили в обозах и в карманах турок. Грабеж был невообразимый. Румынские офицеры, большей частью выпившие, вероятно, для храбрости в предполагавшемся деле, не отставали от солдат в грабеже турок. Доблесть румынской армии в этот день окончательно выяснилась»