Оптинское старчество: исторические вехи и характерные особенности

Монастырское старчество является одной из основополагающих и древних форм служения в Православной Церкви. Его дальние истоки просматриваются в миссии ветхозаветных пророков, Иоанна Предтечи, затем апостолов и первых иноков: «Представляя собой прямое продолжение пророческого служения, старчество с этим именем и в этой форме появляется. в IV веке вместе с возникновением монашества, как руководящее в нем начало"[i]. Неизменно являясь «плодом безмолвия и богосозерцания"[ii], старчество уже с древних времен выступало в двух основных разновидностях. С одной стороны, старцем мог быть «непосредственный избранник Божий без административного значения в Церкви"[iii], как, например, египетские затворники VI в. Варсонофий Великий и Иоанн. С другой — речь могла идти о благодатном соединении в одном лице пастыря и наставника, который «занимал обыкновенно место настоятеля обители"[iv] или братского духовника (свв. Пахомий Великий, Феодор Студит, Симеон Новый Богослов и др.).

Старческое служение издревле способствовало развитию духовнической практики и постепенно выходило за пределы монастырских стен, обращало свою спасительную миссию ко всему миру: «Распространение влияния старчества в мирской среде начинается очень рано, вероятно, с первых же лет установившегося монашества. На исповедь к старцам ходят миряне."[v] Можно согласиться с обобщением о том, что «старчество сохранило свою сущность и свое великое значение на протяжении всей новозаветной эпохи. Его пути и проявления в жизни Церкви во многом обусловили ход и течение самой ее истории"[vi]. Как отмечает современный исследователь, сущностное отличие старца «от прославленных мудрецов, интеллектуалов-богословов, даже от самых замечательных опытных священников"[vii] заключалось в стяжании особой благодати, открывавшей путь к совершеннейшему познанию воли Божией о человеке, душа которого высветлялась перед духовным взором старца со всеми «сокровенными тайнами, с самыми заветными стремлениями, с тщательно скрываемыми, потаенными делами и мыслями"[viii].

Миссионерская составляющая старческого служения зиждется на сокровенном, непостижимом для рационального анализа духовном союзе между старцем и его чадами. Ф.М.Достоевский, лично прикоснувшийся к оптинской духовной традиции, в романе «Братья Карамазовы» предпринял художественное исследование данного явления и, в частности, выразил следующие размышления о духовном соработничестве старца и доверившихся ему послушников: «Старец — это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно, в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли. Изобретение это, то есть старчество, — не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней"[ix].

Исторически крупнейшими центрами, «вертоградом старчества"[x] явились монастыри Святой Горы Афон, где, в частности, подвизались свв. Афанасий Афонский, Капсокаливит, Григорий Синаит, а также преподобный Антоний Киево-Печерский, который впоследствии вместе со своим учеником преподобным Феодосием станет вдохновителем многовековой традиции русского старчества. Позднее, уже после избавления от татаро-монгольского ига, старчество будет возобновляться и обретать новые формы в подвижническом делании преподобного Сергия Радонежского и его учеников, а также Иосифа Волоцкого, Пафнутия Боровского, Герасима Болдинского, Нила Сорского и др.

После некоторого упадка монашества, который в силу целого ряда внешне- и внутрицерковных обстоятельств происходил на Руси в ХVII — ХVIII вв., новое оживление иноческого и старческого служения связано с именем преподобного Паисия Величковского (1722 — 1794), который подвизался на Афоне, в монастырях Молдавии, оставил поучения об умной молитве и многочисленные переводы святоотеческих творений. Осуществляя старческое окормление монашеской братии, преподобный Паисий через своих учеников оказал значительное воздействие на возрождение монашеского подвижничества на Руси: в Сарове, Глинской пустыни и особенно в Козельской Введенской Оптиной Пустыни. Ученик преподобного Паисия схимонах Феодор, проживавший в Чолнском монастыре Карачевского уезда, был наставником для иеромонаха Леонида (Наголкина; в схиме Льва) — одного из первых оптинских старцев. В духовном становлении оптинских старцев Макария, Моисея немалую роль сыграло окормление у схимонаха Афанасия — постриженника и воспитанника преподобного Паисия. О. Моисей, будущий оптинский настоятель, еще в молодые годы, подвизаясь в рославльских лесах, много занимался чтением и переписыванием переведенных преподобным Паисием святоотеческих произведений. Впоследствии Оптиной Пустыни будет принадлежать значительная заслуга в издании переводческих трудов Паисия Величковского. Таким образом, Оптина «явилась преемницей и наследницей духовного имущества о. Паисия"[xi], и «все Оптинские старцы, следуя духовному наследию преподобного Паисия, шли путем трезвения и делания умно-сердечной молитвы, совершаемой в чувствах смирения, сокрушения и покаяния"[xii].

Наиболее ранние сохранившиеся упоминания об Оптиной Пустыни относятся ко времени царствования Михаила Федоровича Романова и появляются в козельских писцовых книгах 1628 — 1631 гг.[xiii] Первые отшельники и основатели монастыря селились на правом берегу Жиздры, в трех верстах от Козельска.

В Смутное время обитель претерпела разрушение от польских отрядов, а в 1724 г., по распоряжению Петра I об упразднении малобратственных монастырей, она была закрыта, и все ее имущество перевезено в Спасо-Преображенский монастырь города Белева. В 1727 г. по ходатайству благочестивых мирян монастырь открывается, и с 1731 г. при настоятеле иеромонахе Авраамии, который управлял монастырем до 1760 г., начинается его постепенное восстановление. В частности, в 1750 г. был заложен новый каменный собор. Эпоха церковных реформ Екатерины II сказалась и на жизни Оптиной, которая в 1764 г. оказалась в числе «заштатных» обителей и имела разрешение на проживание лишь семи монашествующих.

В 1795 г. произошло судьбоносное для монастыря посещение его митрополитом Московским и Калужским Платоном (Левшиным), который, сам будучи подвижником монашеского благочестия, проникся любовью к этому святому месту и вскоре поручил настоятелю Пешношского монастыря архимандриту Макарию (Брюшкову) выделить из числа братии достойного кандидата на место настоятеля Оптиной. Им стал игумен Авраамий (+ 1817), немало потрудившийся на благо Оптиной Пустыни. Приняв монастырь в крайне убогом состоянии, когда не хватало даже принадлежностей для совершения богослужения, отец Авраамий, пользовавшийся значительным духовным авторитетом, инициировал строительство новой колокольни, братских корпусов, Казанского и Владимирского храмов. По его ходатайству число братии удалось увеличить до тридцати человек. При одном из его ближайших преемников, игумене Данииле (1819 — 1825), в Оптиной был принят основанный на афонских богослужебных традициях устав Коневского монастыря.

Хозяйственное обустройство монастыря в конце ХVIII и начале ХIХ столетий подготавливало свершение Божиего Промысла об Оптиной, которой в «золотой» век русской культуры суждено было стать одной из общерусских твердынь православного духа. В 1821 г. по благословению епископа Калужского Филарета (Амфитеатрова; впоследствии митрополита Киевского и Галицкого) в монастыре устраивается Иоанно-Предтеченский скит, а 3 июня 1822 г. святитель лично возглавил освящение скитского храма. К строительству и духовному окормлению скитской братии Владыка Филарет привлек подвизавшихся в рославльских лесах братьев монахов Моисея и Антония Путиловых, первый из которых в том же 1822 г., по возведении в сан иеродиакона и иеромонаха, был назначен духовником обители.

С конца 1820-х гг. берет свое начало история оптинского старчества, которое «придало Оптиной Пустыни особый духовно-светлый облик, пронизало ее духом благожелательной и снисходительной любви, сделало ее привлекательной и бесконечно дорогой для грешных душ, ищущих спасения"[xiv]. С самого начала отличительной особенностью оптинской духовнической традиции становится принцип послушничества и благоговейного преемства старших по отношению к младшим. Эта основа была заложена уже родоначальниками данной традиции — преподобными Львом, Макарием, Моисеем, которые прежде начинали «монашескую жизнь под строгим руководством своих авв и пребывали в течение долгих лет их покорными и беспрекословными послушниками"[xv]. Они «не как самозванцы вышли на свое высокое пастырское служение"[xvi], но опытом собственного бытия являли зримый «образ истинного послушничества, ничем не уступающий примерам жизни древних подвижников"[xvii].

Классический период оптинского старчества имеет более чем столетнюю историю — от зачинателей этой традиции преподобных Льва, Моисея, Макария до последних старцев Нектария, Никона, Исаакия II, венчавших свое служение подвигом священноисповедничества.

Старшее поколение оптинских подвижников представлено именами иеросхимонаха Льва (Наголкина, 1768 — 1841), схиархимандрита Моисея (Путилова, 1782 — 1862), его брата схиигумена Антония (Путилова, 1795 — 1865), иеросхимонаха Макария (Иванова, 1788 — 1860), иеросхимонаха Илариона (Пономарева, 1805 — 1873).

Большинство старцев до прихода в Оптину Пустынь имели за плечами внушительный опыт монашеского служения. Так, в 1829 г., уже на склоне лет, в Оптинский скит вместе с шестью учениками, в том числе будущим святителем Игнатием (Брянчаниновым), прибывает иеромонах Леонид (в схиме Лев), который некогда подвизался в Белобережской пустыни, на Валааме, в Александро-Свирском монастыре, Площанской пустыни. Молитвенно превозмогая гонения от влиятельных противников старчества, преподобный Лев по благословению настоятеля о. Моисея принимает крест духовного окормления и оптинской братии, и насельников иных монастырей, и многочисленных мирян из самых разных сословий. В деятельности преподобного намечались основные направления просветительских трудов последующих старцев, которые выражались в неустанном воспитании и собственно оптинского монашества, и братии иных — близлежащих и удаленных — обителей, и мирян, включая как простых крестьян, так и цвет творческой интеллигенции того времени. Назидательным историческим источником является эпистолярное наследие о. Льва, причем для оптинского соборного духа весьма показательно, что «преп. Лев всегда старался не подписывать единолично свое письмо, а, искренне смиряясь, подписывал его вместе со своим наставником, учеником или от лица всей братии"[xviii].

В 1834 г. в Предтеченском скиту поселяется иеросхимонах Макарий — выходец из дворянской семьи, который в свое время нес послушание духовника Брянского Севского монастыря, а затем, в период пребывания в Площанской пустыни Орловской епархии, окормлялся вначале у ученика Паисия Величковского схимонаха Афанасия (Захарова), а после его кончины — у иеромонаха Леонида (Наголкина), в послушании у которого он оставался и в Оптиной Пустыни.

На протяжении почти четверти века продолжалось старческое служение о. Макария. Исполняя послушания монастырского духовника, скитоначальника, он придавал особое значение упрочению богослужебной традиции Оптиной Пустыни и опирался при этом на доскональное знание церковного устава, которое усвоил еще в бытность канонархом и уставщиком Площанского монастыря. Широкий культурный кругозор и литературная одаренность старца способствовали привлечению в монастырь виднейших деятелей культуры середины века. За духовным советом к о. Макарию в последние годы жизни приезжал Н.В.Гоголь, его духовными чадами и собеседниками по переписке были супруги Иван Васильевич и Наталья Петровна Киреевские, помогавшие старцу в деле перевода и издания святоотеческих книг, в особенности трудов преподобного Паисия Величковского. Обширный корпус переписки о. Макария с монашествующими и мирскими особами[xix] явился основой многогранного литературного наследия Оптиной Пустыни и наглядно свидетельствовал о высоком опыте духовнического служения преподобного, который оставил после себя целую плеяду учеников — будущих прославленных столпов оптинского старчества (старцы Иларион, Амвросий, Анатолий старший, Исаакий I и др.).

Архимандрит Леонид (Кавелин, 1822 — 1891), начинавший свой церковный путь в 1850-е гг. с послушничества в Оптиной и создавший впоследствии «Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни», а также «Сказание о жизни и подвигах старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Макария», ярчайшим образом размышлял о пастырских трудах старца Макария, основанных на даре проницательного сердцеведения: «Но где найду слов изобразить влияние старца на каждую отдельную личность, его умение каждого вести к одной цели разными путями, смотря по различию характеров, способностей и духовному устроению, его пастырскую и отеческую любовь ко всем вообще и каждому в особенности, снисходительность к немощствующим и раскаивающимся, строгость к самочинным и прекословным, умение утешить единым словом, обрадовать взором или благословением, ободрить малым, но драгоценным (потому что оказано вовремя) вниманием, поощрить трудящегося к вящему труду, отсекая притом вредное тщеславие, восставить к деланию разленившегося без укора и гнева, поддержать унывающего, удержать пылкого от ревности не по разуму, от искания дарований духовных прежде очищения от страстей, видения прежде деяния, молитвы умной прежде деятельной?.."[xx]

В 1821 г. по благословению епископа Калужского Филарета (Амфитеатрова) в Оптину для обустройства монашеской жизни в Иоанно-Предтеченском скиту прибывают братья Моисей и Антоний Путиловы.

На продолжительное время настоятельства иеромонаха (с 1853 г. — архимандрита) Моисея (с 1826 по 1862 гг.) пришелся расцвет Оптиной Пустыни. Трудами настоятеля был расширен Введенский собор, устроены больничная церковь в честь преподобной Марии Египетской и праведной Анны, возведены кладбищенская Всехсвятская церковь, новые братские корпуса, активно развивалось книгоиздательское дело. Начав с ученичества у старца Льва, о. Моисей духовно прозревал в старчестве Божественное призвание Оптинской обители и всячески оберегал это сокровище от внешних преследований, в том числе и со стороны епархиального начальства: «Старчество, насажденное в Оптиной Пустыни духовно мудрым настоятелем и его благими помощниками, возделанное их сердечными воздыханиями, скорбями и молитвами, возросло и укрепилось. Многие и не подозревали, что тот, которого они считали только хорошим хозяином и мудрым настоятелем, был вместе с тем и мужем поистине духовным"[xxi]. По свидетельствам современников, обладая дарами рассуждения и прозорливости, преподобный Моисей по великому смирению считал необходимым скрывать их за внешней хозяйственной и административной деятельностью и неизменно пребывать в духовном послушании у своего наставника старца Макария.

Брат же о. Моисея — о. Антоний, еще будучи в сане иеродиакона, становится в 1825 г. скитоначальником и на протяжении четырнадцати лет совмещает старческое служение с делом ежедневного взращивания иноческого духа скитской братии. С 1839 по 1853 гг. он уже в сане игумена настоятельствует в Малоярославецком Николаевском монастыре, а с 1853 г. до самой кончины проживает на покое в Оптиной, продолжая совершать свой духовнический подвиг.

Под руководством преподобных Льва и Макария начинал свои монашеские труды и иеросхимонах Иларион. Еще с 1839 г. он был келейником и учеником старца Макария, а вскоре после его смерти, в 1863 г., становится скитоначальником и духовником обители. Выполняя разнообразные внутримонастырские послушания, он также окормлял лично и посредством переписки насельниц женских монастырей и многих мирян.

Таким образом, основатели оптинского старчества на протяжении более чем четырех десятилетий (с конца 1820-х до начала 1870-х гг.) упрочивали и развивали традицию этого древнего служения в Русской Церкви. С помощью Божией они кротко противостояли непониманию этого подвига, весьма распространенному как внутри Церкви, так и во внешнецерковной среде. Первые оптинские старцы явили поучительнейший опыт благодатного и смиренного сочетания административного и духовного руководства, их молитвами и трудами Оптина Пустынь к середине ХIX в. становится монастырем общерусского значения, образцом для многих других обителей и в то же время центром притяжения для значительного числа и воцерковленных, и только ищущих Бога мирян.

Среднее поколение оптинских старцев составили главным образом ученики преподобного Макария: это иеросхимонах Амвросий (Гренков, 1812 — 1891), иеросхимонах Анатолий старший (Зерцалов, 1824 — 1894), схиархимандрит Исаакий I (Антимонов, 1810 — 1894).

О. Амвросий после поступления в Оптину в 1839 г. некоторое время являлся келейником преп. Льва, а впоследствии долгие годы оставался послушником старца Макария и его ближайшим соработником в переводах и подготовке к изданию святоотеческих трудов. С конца 40-х гг. наставник поручал о. Амвросию вести беседы и осуществлять пастырское окормление посетителей. После кончины о. Макария (1860) батюшка Амвросий, несмотря на чрезвычайно слабое физическое здоровье, принял на себя духовное попечение как над оптинской братией, так и над многочисленными мирянами — от простых крестьян из окрестных деревень до таких титанов отечественной культуры, как Ф.М.Достоевский, В.С.Соловьев, К.Н.Леонтьев и др. Впечатления от этого общения существенно повлияли на работу Достоевского над образом старца Зосимы в «Братьях Карамазовых». Трижды приезжал к о. Амвросию Л.Н.Толстой[xxii]. Трудами старца в двенадцати верстах от Оптиной, в деревне Шамордино, была основана Казанская женская пустынь, которая изначально задумывалась как приют для больных и неимущих женщин.

Литературным памятником старческого служения о. Амвросия стало объемное Собрание его писем к мирским особам, монашествующим, а также к учредителям общин[xxiii]. Весьма примечательны здесь экзегетические опыты («Объяснение 22-го псалма», «Объяснение кондака Рождества Христова», «Объяснение слов 1 Послания апостола Петра, главы 1 о страхе Божием как средстве к достижению святости» и др.), центральное же место занимает многостороннее осмысление внутреннего мира личности, явных и скрытых истоков ее греховных состояний: «Письма старца Амвросия раскрывают полную и ясную картину внутренней духовной жизни человека, указывают высшую цель его стремлений и способы, как достичь этой цели, состоящей в утверждении в своей душе Царства Божия"[xxiv]. Первые публикации Собрания предпринимались в начале ХХ столетия (1906, 1908 — 1909 гг.), причем труд по систематизации этого материала и выбору тематических названий для писем взял на себя послушник Николай Беляев, которому суждено будет стать одним из последних оптинских старцев. Предложенные им емкие заголовки для данных писем гармонично соответствуют афористичной стилевой манере самого старца Амвросия и ясно указывают на затрагиваемые здесь коренные проблемы христианского бытия: «О том, сколько мы заботимся о теле и сколько о душе», «Советы христианину о постоянном бодрствовании над собою», «Постоянно отрадная жизнь приводит к неотрадным последствиям», «Не одним внешним украшением храмов, но прежде всего добродетелями украшается христианин», «Об условиях христианского совершенства», «Несчастия посылаются к смирению самонадеянности и к очищению грехов» и др.

В доверительно-братских отношениях с о. Амвросием пребывал старец Анатолий, который поступил в число оптинской братии в 1853 г., а в 1874 г. сменил о. Илариона на послушании скитоначальника и братского духовника, позднее занимался также духовным окормлением шамординских сестер. О. Анатолий был наставником и послушника Павла Плиханкова (будущего старца Варсонофия), который, как свидетельствует об этом дневник преподобного Никона (Беляева), спустя годы с благодарностью вспоминал о своем духовном отце, о его даре рассуждения и вразумления: «Придешь к батюшке о. Анатолию и начнешь его спрашивать: как да что? А батюшка: «Э-э, да это, брат, не с того конца!» Поговорит, скажет кое-что, а потом: «Идите, идите!» — «Да как же это, Батюшка, да вот.» — «Нет, брат Павел, смиряйтесь, смиряться надо! Идите, идите теперь!» Вот только теперь, через семнадцать лет, начинаю я понимать эти его слова. Ложный путь, если мы будем стараться постигнуть все одним умом, будем обращать внимание на разные сомнения да вопросы, стараясь сразу уяснить себе их, — враг закидает тогда совсем, забьет"[xxv].

В 1847 г. по благословению настоятеля о. Моисея и старца Макария послушник Иоанн Антимонов (впоследствии схиархимандрит Исаакий I) становится насельником Иоанно-Предтеченского скита, где он ведет строгую иноческую жизнь под руководством о. Макария, а затем и о.Амвросия. После кончины о. Моисея в 1862 г. иеромонах Исаакий принимает бремя настоятельского служения в Оптиной Пустыни. За тридцать два года настоятельства он проявил себя как «многопопечительный строитель"[xxvi] не только новых монастырских сооружений, но и подлинно монашеского духа братии. Сам обладая даром учительства, он по великому смирению ежесубботне приходил в скит на исповедь к старцу Амвросию, по нескольку часов дожидаясь своей очереди наравне с остальной братией.

Младшему поколению оптинских старцев определено было начинать свое служение на рубеже ХIХ и ХХ столетий, когда Россия переживала, с одной стороны, расцвет культуры, с другой — небывалое брожение умов, многоразличные поиски «нового» христианства[xxvii], которые в конечном счете могли быть чреватыми гибельным отдалением от Церкви Христовой немалой части общества, в том числе значительного слоя творческой интеллигенции. На фоне все более усиливавшегося релятивизма нравственных и религиозных представлений Оптина Пустынь, преодолевая внутренние нестроения и соблазны, продолжала свое миссионерское служение, а в годы явных гонений ее последние старцы явили силу подлинного исповедничества. Это поколение преподобных отцов освящено именами иеросхимонаха Иосифа (Литовкина, 1837 — 1911), схиархимандрита Варсонофия (Плиханкова, 1845 — 1913), иеросхимонаха Анатолия младшего (Потапова, 1855 — 1922), иеросхимонаха Нектария (Тихонова, 1853 — 1928), иеромонаха Никона (Беляева, 1888 — 1931), архимандрита Исаакия II (Бобрикова, 1898 — 1938).

Старец Иосиф являлся келейником и ближайшим воспитанником о. Амвросия, благословившего ему в 1861 г. остаться в оптинской братии. Его последующее служение было сопряжено с послушаниями скитоначальника и духовника как братии, так и многих мирян, которых он назидал внешне простыми и незамысловатыми увещеваниями, однако «его краткие ответы и сжатые наставления были сильнее и действеннее самых обстоятельных и продолжительных бесед. Самые убедительные доводы самолюбия и горделивого самооправдания разбивались тотчас от одной его фразы: «Надо потерпеть""[xxviii].

От карьеры кадрового офицера, чина полковника к монашескому, священническому, старческому служению — таково было магистральное направление жизненного пути схиархимандрита Варсонофия, поступившего в Оптину в год смерти преподобного Амвросия (1891), исполнявшего послушание келейника у о. Нектария и получавшего духовное руководство у о. Анатолия старшего. О. Варсонофий состоял в скитской братии, являлся духовником Шамординской обители, в 1904 г. нес священническое служение в лазарете при отряде Красного Креста на фронте русско-японской войны, по возвращении в Оптину был возведен в сан игумена и назначен настоятелем скита. В последний же год жизни о. Варсонофий настоятельствовал в Старо-Голутвином Богоявленском монастыре. Облик старца как аскета, проповедника, опытного духовника для монашествующих и мирян раскрывается и в записях его бесед с духовными детьми, сделанных в 1907 — 1913 гг.[xxix], и в многочисленных воспоминаниях современников, и в уже упоминавшемся дневнике послушника Николая Беляева.

Отец Анатолий младший, подвизавшийся в Оптиной с 1885 г., успел застать преподобного Амвросия, нес послушание его келейника и позднее, уже при прохождении своего старческого служения, унаследовал от него дар благодатной простоты и утешения кающихся. На исповедь к о. Анатолию во Владимирский храм притекало множество людей, и, как свидетельствовали знавшие его, «православный народ так и называл старца Анатолия «утешителем». Пасхальная радость и особое Оптинское веселие светилось во всем облике преподобного"[xxx]. Когда начались советские гонения на оптинскую братию, старец подвергся аресту, но вскоре был отпущен. Однако 29 июля 1922 г. чрезвычайная комиссия вновь прибыла в Оптину для ареста преподобного. Он смиренно просил отсрочить арест на сутки и в ночь на 30 июля мирно скончался у себя в келье на молитве.

Иеросхимонах Нектарий стал насельником Оптинского скита в 1873 г. после судьбоносной для него беседы с преподобным Амвросием. Позднее о. Нектарий являлся собратом о. Варсонофия по ученичеству у преподобного Анатолия старшего, а в 1912 г., подчиняясь решению духовного собора монастыря, с трепетом принял крест старческого служения. О. Нектарий был наделен даром прозорливости в отношении как частных человеческих судеб, так и исторического пути России, однако по великому смирению, исповедуя посетителей в домике старцев Амвросия и Иосифа, он всегда подчеркивал, что именно от его великих предшественников приходящие обретают духовную помощь и телесное исцеление. После закрытия монастыря в 1923 г. старец подвергся аресту, заключению в Козельскую тюрьму, после чего был выслан в брянское село Холмищи, где еще в течение пяти лет, вплоть до самой кончины, находил возможность лично окормлять свою паству и отвечать на многочисленные письма.

Последним духовником Оптиной Пустыни суждено было стать иеромонаху Никону, который еще послушником окормлялся у начальника скита старца Варсонофия, был при нем письмоводителем и получил от него пророчество относительно будущей монашеской и исповеднической стези. В 1907 г. тогда еще Николай Беляев поступил в скит под начало о. Варсонофия, а его иерейская хиротония промыслительным образом пришлась на 1917 г. Дневник будущего старца Никона[xxxi] - уникальный литературный памятник, психологически подробно, «от первого лица» запечатлевший искания еще юной душою монашеского пути и постепенное, не лишенное внутреннего драматизма движение к приятию этого личностно выстраданного и благословленного богомудрым духовником креста.

После ликвидации сельскохозяйственной артели «Оптина Пустынь», существование которой до поры до времени позволяло теплиться монашеской жизни, монастырь полностью закрывается, однако по благословению последнего настоятеля архимандрита Исаакия II иеромонах Никон вопреки постановлениям власти остается в обители и еще в течение почти целого года (до конца июля 1924 г.) продолжает совершать Литургию в Казанском храме и принимать многих духовных чад, а затем еще три года осуществляет духовническое служение в Успенском соборе Козельска. После нескольких арестов и непродолжительных тюремных заключений о. Никон был отправлен в суровую архангельскую ссылку, где, впрочем, он имел возможность еженедельно приобщаться Святых Христовых Таин и даже — посредством редкой переписки — нести пастырское попечение о духовных чадах.

Мученический венец стяжал последний настоятель Оптиной Пустыни архимандрит Исаакий II. При поступлении в обитель в 1884 г. он сподобился принять духовные наставления преподобного Амвросия, а затем и старца Иосифа. В 1914 г., на пороге катастрофических для братии исторических потрясений, иеромонах Исаакий избирается на место настоятеля и благодатным образом совмещает хозяйственные заботы с неустанным духовным окормлением иноков. После закрытия монастыря настоятель вместе с несколькими монахами совершает богослужения на частных квартирах в Козельске, что стало для верующих горожан, в одночасье утративших подавляющее большинство святынь, немалой духовной поддержкой. После нескольких арестов преподобный был перевезен в Тулу, где претерпел жестокие истязания и мученическую кончину по приговору «тройки».

Предложенный обзор истории оптинского старчества в 1820 — 1930-е гг. подводит к уяснению особенностей этой духовной традиции и ее значения в масштабах как собственно церковном, так и общерусском. Митрополит Трифон (Туркестанов) выделяет ряд основополагающих добродетелей, характеризующих старца («молитва, рассуждение, послушание и смирение"[xxxii]), и подчеркивает, что во многом благодаря именно оптинским отцам в Церкви переосмыслялось устойчивое «средостение между монастырем и миром. и мирянин. привыкал смотреть на монаха. как на пастыря, как на любящего отца"[xxxiii]. А прот. Сергий Четвериков, посещавший обитель в 1891 — 1918 гг., обоснованно именует ее «своеобразным духовным университетом русского народа, учившим не внешним познаниям, но воспитывавшим чувства в разуме истины"[xxxiv].

Учительная миссия оптинских старцев была нацелена на формирование в пастве способности ощущать в своей жизни присутствие Божие и Его благую волю, воспитывать в себе глубочайшее благоговение и смирение перед этой волей. Опыт послушания изначально был явлен в преемственном характере служения оптинских подвижников: первые из них пребывали в послушании у учеников преподобного Паисия, у оптинских настоятелей, а спустя годы сами становились мудрыми аввами для своих учеников. Ни один из оптинских старцев не прокладывал для себя этот путь самочинно, но, как правило, под мудрым взором своего наставника, через регулярную практику откровения помыслов осуществлял первые шаги на духовническом поприще. Зачастую опытный старец доверял своему ученику вначале отвечать на некоторые письма пасомых, а затем и напрямую проводить назидательные беседы и принимать нуждающихся в утешении. Так происходило, например, в отношениях старцев Макария и Амвросия, а затем Амвросия и Иосифа, Варсонофия и Никона.

Дух соборности и глубочайшей церковности, свободный от соблазнов сектантства и псевдообщинности, проявлялся и в братском, молитвенном сотаинничестве старцев-современников (Льва и Макария, Анатолия младшего и Нектария и др.), и в смирении обладавших колоссальным духовным авторитетом старцев перед волей монастырской, епархиальной и общецерковной власти.

Старческое окормление в Оптиной Пустыни простиралось поверх барьеров сословных, материальных, идеологических несовпадений между пасомыми, объединяя это пестрое людское множество любовью во Христе. И в этом смысле для старца не существовало принципиальных различий между приходящими к нему на исповедь скитскими иноками, крестьянами или рафинированными интеллигентами, искавшими в Оптиной ответы на самые сокровенные духовные устремления: старцы «не угождали внешней учености или одаренности представителей этой прослойки, но и не принижали ее значения. Писатели, ученые, художники — все находили радушный прием и получали то единое на потребу. что могло. показать им смысл деятельного служения во славу Божию и для пользы своего народа"[xxxv]. Потому и можно вести речь о подлинно народном характере служения старцев, который выражался и в «особенном попечении. об окормлении и просвещении простого народа; и широкой благотворительности обители. и болезновании Оптинских старцев за свое Отечество. и деятельном стремлении оказать ему помощь как молитвами, так и благотворениями"[xxxvi].

Важнейшей формой миссионерского служения Оптиной Пустыни стало ее обширное, многожанровое и пока еще недостаточно изученное литературное наследие[xxxvii]. Наряду с переводами и изданиями святоотеческих творений, «произведения, написанные в Оптиной Пустыни, показывали читателям примеры благочестия и истинной христианской жизни не древних аскетов, а их современников, людей, которые жили и воспитывались в тех же условиях и в то же время, что и большинство читателей"[xxxviii]. В жанровом отношении литературное творчество оптинских подвижников включает в себя аскетические произведения, эпистолярий (например, обширная переписка старцев Льва, Макария, Амвросия), разноформатные дневниковые записи, жития, летописи (особенно ценна летопись скита, которая велась в период с 1820 по 1918 гг.), многообразные сборники духовного содержания с комментированными выписками из святых отцов, исторические, поэтические сочинения, а также за