 |
| Завтра | Николай Цискаридзе | 31.10.2011 |
Николай Цискаридзе — принц и нищий (духом) Большого театра. Он выходит на сцену в главных партиях классического балета: в «Лебедином озере», «Щелкунчике» и «Спящей красавице», в «Раймонде» и «Баядерке», в «Сильфиде» и «Жизели». Эффектный, романтически настроенный, он уносит воображение зрителя в грезы о героях, которые, попадая к богам, угощались из волшебной чаши Грааля. Николай Цискаридзе — всегда в поиске. Он то ищет нечто важное для себя, танцуя современные балеты: «Любовью за любовь», «Паганини», «Симфония до мажор», «Пиковая дама», — то погружается с головой в чтение легенд Эллады, поэм Пушкина и романов Достоевского.
«Самое интересное, — весело сказал мне Николай Цискаридзе при встрече, — что первая книга, которую я купил в Большом театре, была такая маленькая книжечка под названием „Когда выгоняют из Большого театра“. Ее написал выдающийся оперный режиссер Борис Покровский. И вот теперь, листая эту книгу, я понимаю: она про меня». Интрига не без основания. 28 октября Большой театр откроет двери после шести лет реконструкции и 21 миллиарда вложений в эту самую реконструкцию. Грандиозное историческое событие! Большой театр даст гала-концерт, в котором примут участие только «звёзды» Большого. Имени Николая Цискаридзе среди «звёзд» не окажется. Так решила администрация театра.
Пока мы разговаривали с Николаем Цискаридзе за чашкой кофе, я вспомнила, что Антон Рубинштейн называл Шопена «мечтательным». То есть, устремленным к идеальному и одновременно воплощающим собой самую высокую степень искренности. Если эпитет «мечтательный» заменить на «уверенный», то вот вам портрет Николая Цискаридзе и готов будет. Николай Цискаридзе уверен: Бог не в силе, а в правде.
«ЗАВТРА». Николай, какие эмоции переполняют вас в связи с предстоящим открытием театра после шести лет реконструкции?
Николай Цискаридзе. Какие эмоции? Прежде всего я хотел бы пояснить, что я — не оппозиция, я — не враг, я — обыкновенный служитель Большого театра, который за последние двадцать лет был вынужден стоять в авангарде, так как занимал положение премьера балета. В свое время меня не могла не радовать предстоящая реконструкция театра. Я понимал, что реконструкция необходима, что работа будет сложной. Но то, что работа окажется столь плачевной.
«ЗАВТРА». Что вы имеете в виду?
Н.Ц. Под словом «реконструкция» я понимал работы по восстановлению, по воспроизводству старого — того, что есть, — в свежий обновленный вид. Берется за основу оригинал, — предполагал я, — и, ничего не ломая, восстанавливают утраченные со временем краски, какие-то детали.
«ЗАВТРА». И в чем проблема?
Н.Ц. Проблема в том, что театр не узнать. Я это не придумываю. Зрительскую часть театра сможет увидеть каждый зритель. Он увидит, к примеру, что вместо старинной лепнины — пластмасса или папье-маше, наклеенные на клей ПВА и покрашенные золотой краской. Захоти зритель повандальничать, он сможет отломить эту пластмассу и унести с собой в кармане. Не осталось в театре и ни одного бронзового канделябра. Каждый сможет потрогать пальцем новый канделябр и понять, что вместо бронзы — железяка, подкрашенная золотой красочкой. Все ручки на дверях театра тоже были бронзовыми, и теперь этих ручек нет. Куда подевалось всё?
«ЗАВТРА». Ну, знаменитое сусальное золото-то осталось?
Н.Ц. Маленькие полосочки сусального золота на фоне золотой краски. И это все видно невооруженным глазом любому человеку, который просто подойдет к росписи.
«ЗАВТРА». Вы рисуете мрачные картины!
Н.Ц. Я ничего не рисую, все это, повторяю, сможет увидеть каждый. Сегодня гордятся, к примеру, тем еще, что в фойе вместо дубового паркета сделали венецианское покрытие. Но Россия — страна, где большая часть года либо снег, либо дождливая морось. Люди приходят в театр и переобуваются в вечернюю обувь, как правило, кожаные туфли. В этих туфлях невозможно будет идти нормально по покрытию, люди будут падать. Мы сейчас ходим в кроссовках и скользим!
«ЗАВТРА». Что позволяет вам говорить об этом?
Н.Ц. (пауза) Боль. и переживания. Вы знаете, в школе мы проходили «Болдинскую осень» Пушкина. И тогда мне, мальчику, «Пир во время чумы» казался страшным произведением. Но вот сегодня то, что я вижу.
«ЗАВТРА». Я помню закулисную часть театра. Открывался лифт, в лифте стоял пуфик с облупившейся краской, с выцветшим шелком. На нем сидел старослужащий театра, седовласый, в потертом сюртуке, он спрашивал, кому какой этаж, и «развозил» всех. В этом было что-то удивительно трогательное.
Н.Ц. Сегодня, если говорить о реконструкции закулисной части театра, то это значит — говорить о преступлении против музыкального театра.
«ЗАВТРА». Почему так?
Н.Ц. Достаточно сказать, что в коридорах вместо деревянных полов положили кафель. Это значит, что перед выходом на сцену артисту балета нигде невозможно будет присесть, нигде невозможно погреться перед выходом на сцену. Нам предлагают репетиционный зал, где можно погреться и откуда бежать по кафельному полу на сцену! Но бывают ситуации, когда греться надо очень близко к выходу на сцену во время смены декорации. И раньше всё это было предусмотрено. Дальше. В театре было четыре балетных репетиционных зала, два из которых были просто гениальными. Они были созданы в советское время. Все артисты мира, кто приезжал в Большой театр, говорили, что нет ничего более удобного, лучшего для репетиций. Сегодня они снесены. Сегодня в историческом здании три новых репетиционных балетных зала. Но каких! Вы знаете, наверное, что в Большом театре сцена с покатом. Так вот, из шести существующих залов на сегодняшний день только два с покатом, тогда как артист должен к нему привыкать. В одном из этих двух залов с покатом градус поката превышает допустимый. Построили два новых зала. В них нельзя поднять балерину, потому что она будет биться головой о потолок. В большом зале окно сделано в потолке, огромное окно. Как будто не в нашей стране снег, наст, не в нашей стране был «Трансвааль-парк», к тому же сочетание естественного света, падающего сверху, и электрического противопоказано артистам балета во время работы. Зато окон вообще нет в гримуборных. Артисты в театре проводят по 8−12 часов. Понимаете, находиться все время в замкнутом пространстве. Часто еще так бывает, что при работе вентиляции кто-нибудь заболевает воспалением легких. А без вентиляции как можно будет находиться в гримуборной, в этом бункере, где собираются по двенадцать человек?! Артисты потеют, переодеваются, вы представляете, какая там будет душегубка, какой будет запах?
«ЗАВТРА». Кроме вас кто-либо говорит об этих проблемах?
Н.Ц. Нет, никто не говорит.
«ЗАВТРА». Вы ведете себя так, как будто один в поле воин!
Н.Ц. Я уверен, что, в конце концов, крики «караул!» начнутся после открытия. Люди начнут ходить в театр, выкладывать впечатления в интернет, в блоги. Журналисты пройдутся по зрительному залу, не все же они ангажированы?! Тогда и не один аудит придет в театр, и не одна передача будет снята про вандализм над историческим памятником. Я в этом уверен просто!
«ЗАВТРА». Что вам в старом здании было особенно ценно, кроме сцены?
Н.Ц. Вы знаете, там было дорого всё! Поймите, я туда пришел маленьким мальчиком. Я там вырос точно так же, как тысячи сотрудников Большого театра. По сей день, если мне снится сон, связанный с работой, то я всегда нахожусь в старом историческом здании.
«ЗАВТРА». Большой театр был парадной частью государства. Последнее время связь нарушилась?
Н.Ц. Нет, не очень она нарушилась. И за последние двадцать лет на спектакли приходили главы государства, приводили делегации.
«ЗАВТРА». Как-то эта часть жизни прошла мимо моего внимания.
Н.Ц. Вы послушайте артиста, который танцевал все правительственные спектакли. Пока Владимир Владимирович Путин был президентом, он регулярно посещал Большой театр. Посещал гастроли Мариинского театра. Больше того, он приходил в кулисы, с нами, артистами, общался.
«ЗАВТРА». Вы не говорили Путину о проблемах реконструкции?
Н.Ц. Пока не говорил. Я очень надеюсь, я уверен, что он обратит внимание на них.
«ЗАВТРА». Николай, на заре реформ обещали новую систему оплаты артистам. Что-то изменилось в лучшую для вас сторону?
Н.Ц. Опять же благодаря Путину Большой театр имеет грант. Но дальше он зависает на моменте распределения денег на огромном количестве людей. Изменилось и законодательство. Был отменен в свое время КЗоТ. В КЗоТе было четко прописано, что имеет право делать работник театра в зависимости от своего звания, были предусмотрены различные статьи увольнения, выхода на пенсию. Раньше звания давались для чего-то, и это было гарантом чего-то. Звание не давали каждому попавшемуся. Сейчас звание сведено просто к миленькой медали к пенсии, как утешение, не более того.
«ЗАВТРА». Вы на себе ощутили прелесть новой системы оплаты?
Н.Ц. Я на себе ощутил прелесть только одного. И я, и все артисты можем выезжать в театры, куда нас приглашают. Мы стали гораздо свободней. С другой стороны, за двадцать лет службы в Большом театре — мне не стыдно это сказать — Большой театр никогда ничего по отношению Цискаридзе не сделал. Единственное, и я очень благодарен за это, Попечительский совет театра оплатил лечение. У меня была серьёзная травма, и я лечился в Биарицце в дорогой клинике. Это единственное, что было сделано для артиста Цискаридзе, и то Попечительским советом. Но танцевал я не только свои репертуарные спектакли, я много танцевал по заменам. Даже благодарности не прозвучало. Я не жалуюсь. Это факт. Администрация театра ведет себя, как местные царьки. Вот, мы хотим Петрова, Иванова, Сидорова погладить по шерстке — и погладим. Никакие заслуги перед искусством не учитываются.
«ЗАВТРА». Значит, только поманили миллионами Нуреева или Макаровой.
Н.Ц. Мы, простые артисты, конечно, миллионов не имеем.
«ЗАВТРА». Но у вас есть другое богатство! Вы были учеником Галины Улановой и Марины Семеновой. Что можете сказать об этих двух величайших балеринах?
Н.Ц. Это были очень сильные люди. Они умели держать удар. И Уланова, и Семенова видели в театре страшные вещи. Их предавали, против них писали доносы. Это была другая сторона жизни, полной радости успеха, восхождения. Вот вам пример. Великая Уланова скончалась. Прошло какое-то время, и один работник нашего театра написал гадостную книгу, где пишет об Улановой нелицеприятные вещи.
«ЗАВТРА». А что была за история, когда Марина Тимофеевна Семёнова без лифта поднималась на самый верх театра?
Н.Ц. Да, да. Это было в старом здании Большого театра, там был репетиционный зал на уровне четвертого яруса, на уровне Аполлона, а лифт сломался. Обычно Марина Тимофеевна всегда приходила вовремя, а тут ее нет. И мы не знали, придет она на репетицию, не придет? Ждем. И вот СемЁнова входит, запыхавшись, в наш зал и говорит: «Что-то уставать стала». Ей было 95 лет!
Она родилась при Николае II и скончалась при Медведеве. Представьте себе этот временной отрезок. Она училась во время революции, когда праздновали 300-летие дома Романовых, она стояла с флажком на улице во время парада. Она танцевала перед комиссарами, перед Лениным, перед Сталиным. Она была женой Карахана, он был сначала послом в Турции, потом замминистра иностранных дел. Она была женой врага народа, она и это постигла. Она была любимой ученицей Вагановой. Семёновой обязан советский балет фактом своего существования… Звание народной артистки Семёновой дали, когда ей было почти 60 лет. И вот, когда Марина Тимофеевна скончалась, Большой театр палец о палец не ударил для того, чтобы похоронить её на Новодевичьем кладбище.
«ЗАВТРА». В интернете вас благодарили любители балета за участие.
Н.Ц. Слава Богу, мне удалось связаться с администрацией Владимира Владимировича Путина. Я разговаривал с Игорем Ивановичем Шуваловым. И только вмешательство этих людей позволило великой Семёновой быть упокоенной на Новодевичьем кладбище.
«ЗАВТРА». Вы знали таких персон. На ваш взгляд: личность определяет историю или история выдвигает личность?
Н.Ц. Мне кажется, что это взаимосвязано. Семёнова мне говорила: «Колечка, никогда ничего не подписывай. Твое дело танцевать, пока колонны стоят. Твой Бог — а она была очень верующим человеком. — видишь, Аполлон в кругу муз. Вот ему и служи». Я часто вспоминаю слова Марины Тимофеевны. Есть такие вещи, когда я понимаю, что временщики уйдут. Просто жалко потраченного времени. Помните: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен»? К сожалению, моя жизнь — я выпустился в 1992 году — пришлась на эпоху перемен. И я эту эпоху, всю эту чехарду в Большом театре, несу на себе уже двадцатый сезон.
«ЗАВТРА». Петипа говорил: «Балет — серьёзное искусство». Многие считают балет легкомысленной забавой. Ваше мнение?
Н.Ц. Балет — серьёзное искусство, и прекрасное в одном случае: если оно качественное. Большой театр был эмблемой нашей страны. Во всяком случае, последние сто лет Большой театр был символом имперской власти и величия. Если мы это не будем понимать, если мы будем заниматься идолопоклонничеством перед Западом, мы, конечно, всё это потеряем.
«ЗАВТРА». Ваше отношение к прокатам в Большом театре номеров западной хореографии?
Н.Ц. Это правильно. Большой театр как главный театр мира должен показывать шедевры. А люди, которые руководят Большим театром, должны быть профессионалами, имеющими отношение к музыкальному театру. К сожалению, последнее время в руководстве театра никто не имеет музыкального образования. Потому не всегда берутся шедевры. Берутся, скажем так, под личный вкус.
«ЗАВТРА». На ваш взгляд, какие спектакли должны быть обязательно в Большом театре?
Н.Ц. Должна быть сохранена вся русская классика. Это касается и оперы, и балета. Должны быть самые важные спектакли западного репертуара, которые не умерли за последние 50−60 лет. Они развивают артистов.
«ЗАВТРА». А как быть со вкусом публики?
Н.Ц. Немаловажный фактор — это интерес публики. Мы работаем для зрителя. Русский зритель любит истории. Это так. Русский зритель плохо переносит спектакли абстрактные, недолго может смотреть их. Последнее время я часто думаю о том, что те же Чайковский, Мусоргский. были глубоко православными людьми. Они писали свои произведения, в которых наказывали своих героев по законам православной веры. В произведениях есть и мистика, и глубинные основы. Последнее время постановки Большого театра перечеркивают вообще все основы! А они важны очень. Не просто так композиторы писали свои вещи. Я считаю, что надо уважать глубинные национальные основы. Произведения русской классики очень духовны. Они идут рука об руку с верой.
«ЗАВТРА». Вы не боитесь, что вас назовут еще и ортодоксом?
Н.Ц. Я ни в коем случае не религиозный человек. Но я считаю, что религиозные основы надо уважать. Приведу пример. Я танцевал Меркуцио или графа Альберта. Я выходил на сцену с католическим крестом. Я танцевал индуса в «Баядерке», я выходил с третьим глазом на лбу. Я должен уважать культуру, к которой относится спектакль.
«ЗАВТРА». Николай, на сцене вы — романтический герой. Как связана вот эта поэтическая приподнятость образа с жесткой конкуренцией в театре?
Н.Ц. В детстве, в Тбилиси, я увидел передачу о Верико Анджапаридзе, замечательной актрисе советского театра. С ней было интервью. Она сказала интересную вещь, которая для меня оказалась ключевой. «Я могу сидеть рассказывать анекдот, — говорила Анджапаридзе, — и пойти и тут же умереть на сцене. Я не знаю, как это я делаю». Когда я переступаю порог сцены, что-то меняется. Это ремесло. Очень сложное. Имеет свои нюансы. Но думаю, когда артист заигрывается в свою профессию, это неправильно. Всю эту артистическую спесь с меня сбила мама. В училище на вахте сидела тетя Нварт, она была армяночка. Она была вахтершей и мыла пол в парадном. И мама мне говорила: «Вот тетя Нварт — самый главный человек. Она гораздо важнее, чем ты. Ты создаешь хорошие эмоции, а она моёт пол. И если ты позволишь себе не поздороваться с ней, я тебя накажу». Так что с тех пор артист я — только на сцене.
«ЗАВТРА». На ваш взгляд, как связаны гений и злодейство?
Н.Ц. Для меня уважение к артисту и к человеку — параллельные линии. Я могу обожать артиста, преклоняться перед его талантом и не здороваться с ним как с человеком, если он, на мой взгляд, человек непорядочный. Отрицать гениальность не буду.
«ЗАВТРА». Когда в 80-х годах спрашивали у Нуреева, почему балет загибается, он отвечал: «Звёзд нет! я не танцую!» Ваше мнение.
Н.Ц. Во многом виноваты люди, которые управляют театром. Они не инициируют создание чего-то масштабного, а выбирают для театра какие-то местечковые вещи. Советский театр находил возможности заказывать партитуры таким композиторам, как Прокофьев, Шостакович, Андрей Петров. Другое дело — не каждый спектакль был успешным. Но сегодня не делается ни-че-го! Когда в прошлом году объявили, что наш театр инициирует создание балета «Мойдодыр», вы знаете, я думал: может быть, я это. «Аншлаг» смотрю? Большой театр говорит о балете — «Мойдодыр»! И это — всё?! Не «Король Лир»! Не «Братья Карамазовы»!..
«ЗАВТРА». Николай, каждый год 31 декабря, в свой день рождения, вы танцуете в Большом театре «Щелкунчик». Что это? Дань традиции, балету?
Н.Ц. Подарок самому себе. Я мечтал танцевать в Большом театре, и самый большой подарок для меня был, если мама мне покупала билет в Большой театр на «Щелкунчик». Когда я впервые вышел на сцену в этом спектакле, я ощутил необыкновенную легкость. Полёт души. И мне дорого это ощущение.
Материал подготовила Марина Алексинская
