Патриотизм в преломлении русской действительности

Продолжается публикация статей и документальных материалов, отражающих позицию значительной части русской эмиграции в отношении к событиям, непосредственно предшествующим Второй мировой войне. Статья «Патриотизм в преломлении русской действительности» — считалась «программной» статьей для тех, кто, соглашаясь с генералом Деникиным, был уверен в возможности борьбы с советской властью при опоре на внутренние силы, а не на пути поиска «союзников» из тех, кто был враждебно настроен к России и русскому народу. Показательны, оценки данные Деникиным процессу формирования национальной идеологии в начале Великой войны, а также анализ перспектив развития СССР, геополитических союзов в Европе и Азии в 1930-е гг….
Публикация В. Цветкова.

---

Патриотизм!

Казалось бы столь определенное понятие не может вызывать разнотолков… Но это верно лишь в отношении интегральной любви к своей земле, своему народу и стремления к их благу. И вызывает ряд глубоких противоречий, как только в отвлеченное понятие «блага» влагается реальная сущность. Эти противоречия, не слишком опасные в нормальные периоды жизни народа, становятся угрожающими в дни потрясений — войн и революций.

Мы видели в какие коллизии вступало народное правосознание с государственным законодательством в ближайшие годы после японской войны, когда волна аграрных беспорядков катилась по России, когда народ в сермягах поджигал усадьбы, и, вместе с тем, государственное здание, а народ в шинелях тушил пожар… Мы видели противоречия более глубокие и сложные — в среде русской общественности. Они появлялись и в той борьбе за армию, которую вела после японской войны либеральная демократия, увлекая командный состав на путь оппозиции; и в агитации против русских заграничных займов — в катастрофические для государственного бюджета годы; и в противодействии прохождению военных кредитов — накануне не нами вызванного австро-германского нашествия. Противоречия принимали формы исключительные среди радикальной общественности, где не раз проявлялась радость перед лицом маньчжурской катастрофы и желание поражения России, со всеми возможными и страшными его последствиями.

Эпоха Вашингтонской конференции имеет символическое сходство с переживаемой нами. И тогда, и теперь шел и идет торг за счет России. Только теперь — односторонний, без участия «владельца» и тайный, притом — в масштабе неизмеримо более широком и грозном. Но что сказали бы мы о той печати и людях, которые открыто призывали бы в ту пору Витте заключить мир «какой угодно ценой»?!

+ + +

Тем более разительную картину представляло то широкое единодушие, которое проявило не только русская, но и российская общественность, когда ударили громы мировой войны. Последнее обстоятельство свидетельствовало об историческом процессе формирования Российской Нации, невзирая на ряд ошибок и несправедливостей, допущенных правительственной политикой, не взирая на некоторые проявления национальных шовинизмов, зачастую привнесенных извне. О процессе — приостановленном революцией и отталкивающей и разъединяющей политикой советской власти.

Было бы ошибочно говорить об общности патриотических побуждений русской общественности в те дни. Но отношение к родине у большинства было одинаковым: одинаково — желание победы ее над врагами. Во всяком случае между властью и оппозиционными или революционными кругами установилось перемирие. Только большевики и интернационалисты других наименований продолжали революционную и пораженческую работу в армии, в стране и заграницей — в явную пользу и, во многих случаях, за счет центральных держав.

Но и «перемирие» не додержалось до конца. Вопрос о причинах этого явления слишком серьезен и сложен, чтобы о нем можно было говорить походя. Я только констатирую факты. Между властью и обществом ширилась и углублялась пропасть, нарастали вновь трагические противоречия в понимании блага родины, в допустимости тех или других чрезвычайных мер для ее спасения. В стране росла оппозиция. Реял призрак переворота…

Все это движение, однако, сдерживалось тревожными опасениями, которые так ярко были выражены в произведшей в свое время большое впечатление аллегорической статье В.А. Маклакова — «Трагическое положение» («Русские Ведомости» сентябрь 1916 г.):

«Вы несетесь на автомобиле по крутой и узкой дороге. Один неверный шаг — и вы безвозвратно погибли. В автомобиле с вами ваша мать… и вдруг вы видите, что ваш шофер править не может и ведет к гибели… Что делать?.. вы не посмеете тронуть его… Вы везете свою мать. Вы отложите счеты с шофером до того вожделенного времени, когда минует опасность. Но что будете вы испытывать при мысли, что ваша сдержанность может все-таки не привести ни к чему!..»

Оппозиция не успела принять окончательного решения, так как судьба распорядилась иначе: опрокидывая все расчеты, застав всех неподготовленными, разразилась российская революция.

+ + +

И тогда безграничная свобода разрушения разверзла уста. Началась открытая борьба между «оборонцами» и «пораженцами», затуманив окончательно национальное самосознание и в отношении к вражескому нашествию и в отношении к внутреннему распаду.

В области внешних сношений положение России становилось не только тяжелым, но и унизительным. Правительственная политика под конец существования Временного правительства безнадежно запуталась в сочетании идей интернационализма, «революционного оборончества» или — войны, но без победы — и национальной обороны. Известный наказ с.-д. Скобелеву, данный революционной демократией, избравшей его для участия в конференции союзных держав, проявил полное равнодушие к интересам России, но зато потребовал самоопределения народов, которое вылилось в наказе в отторжении от России Польши, Литвы и Латвии и в сохранении за Германией и Австрией всех славянских и румынских земель…

Еще более разительное влияние оказали партийные догмы на то непротивление и попустительство, которые были проявлены в отношении большевиков. Даже 24 октября, накануне большевицкого переворота, когда Временное правительство сочло, наконец, нужным принять против них решительные меры. Совет Республики большинством 122 голосов левого блока против 102 правого и при 26 воздержавшихся отказал в поддержке правительству. Мотивы такого решения революционная демократия привела с полной откровенностью устами Дана: предстоящее выступление большевиков несомненно ведет страну к катастрофе, но бороться с ними революционная демократия не станет, ибо «если большевицкое восстание будет потоплено в крови, то, кто бы ни победил, это будет торжеством третьей силы, которая сметет демократию"…

Итак, значит, пусть гибнет страна во имя революции!

Все эти противоречия терзали распрями и противобольшевицкие станы в период гражданской войны.

Брест — Литовским похабным миром большевики обрекли на расчленение Россию — для утверждения своей власти. Но, ведь, Брест — Литовский мир приняла морально и та часть правой общественности, которая немецкими штыками — без всяких кондиций — надеялась свергнуть большевиков… Революционная демократия вела вооруженную борьбу против большевиков на Волжском фронте под своим главенством, но тотчас же перешла в стан, враждебный противобольшевицким силам, когда их возглавил адмирал Колчак… впоследствии одни отошли в сторону, другие, прекратив вооруженную борьбу против советской власти, все подрывные усилия свои направили против Колчака и Деникина, третьи, порвав с соглашательскими центрами, призывали к продолжению борьбы, но лишь по формуле:

— Ни Ленин, ни Колчак!

По формуле — заведомо обреченной, ибо третьей силы тогда в природе не существовало…

+ + +

В таких условиях зарождалось и развивалось Белое движение.

В основу его легла двуединая задача:

Воссоздание российской государственности — путем свержения большевицкой власти, и защита Русской Земли.

«Брест-Литовск» был актом разбойного захвата — и мы не могли отнестись к виновникам его иначе, как к врагам России: но, не будучи в силах вести борьбу одновременно на два фронта мы вели войну против большевиков, сохраняя в отношении немцев вооруженный нейтралитет.

Мы признавали и призывали интервенцию наших бывших союзников, видя в ней до окончания мировой войны естественное продолжение ее, после же Версальского мира — естественный с их стороны акт самосохранения. Но интервенцию — как помощь Белым армиям, не оккупацию, не захват не раздел. В частности я лично за время моего командования и правления на Юге России не давал никогда державам Согласия территориальных, политических и финансовых обязательств за счет России.

Такая политика встречала в некоторых русских кругах осуждение за «недостаточную гибкость». «Никакие территориальные жертвы — говорили и говорят в этих кругах — не велики за освобождение России». Какая неправильная постановка вопроса. Неужели раздача земель и государственных регалий временными правителями частей России, кроме подрыва национального импульса движения и позора на их головы, могла что-либо изменить в ходе событий? История минувших дней с предельной ясностью свидетельствует, что не русское несчастье и не щедрые посулы, не имевшие к тому же юридической ценности, руководили державами, вовлеченными в водоворот русской смуты, а государственный эгоизм, преломленный сквозь призму целого ряда привходящих обстоятельств: беспризорности России, учета реальных сил и своих возможностей, внутренних политических затруднений и давления про-большевицких партий, морального состояния армий, подозрительности и соревнования держав-соперниц и т. д. и т. д.

Среди этих причин — самой непонятной и самой роковой была и есть до сего дня недооценка страшной опасности российского коммунизма.

Во всяком случае, Белые фронты, особливо Восточный и Южный, представляли из себя факторы не только российского, но и международного значения, с которыми приходилось считаться. Какая же ценность в данное время посулам, дарениям, обязательствам господ Скоропадских, Левицких, Коновальцев, «Вильнаго казачества», кавказских и дальневосточных сепаратистов, торгующих Россией оптом и в розницу и находящих покупателей среди людей легкомысленных, аферистов или в темных закоулках иностранных контрразведок? Последний акт одного из подобных фарсов разыгрался недавно в английском суде, где разбиралось дело г. г. Скоропадского, Коростовца и Тафнела, не поделивших денег, собранных среди англичан на дело «отторжения южной России» под «гетманскую» руку… на суде вскрыты были обстоятельства на столько компрометирующие, что и участники и «жертвователи» поспешили окончить дело миром. Причем судья в заключительном слове сказал:

— Дело это было весьма грязным. И чем меньше будет сказано по поводу его, тем будет лучше.

Один фарс окончился другие назревают и финал их может быть не только грязным, но и кровавым… а идея восстановления России, несущая крушение коммунизму, мир — миру, европейское равновесие и конец многим политическим и экономическим кризисам, по-прежнему не имеет спроса на мировой политической бирже…

+ + +

Другой неизменный и бескомпромиссный лозунг Белого движения — свержение большевицкой власти.

Если часть русской общественности тогда — во время гражданской войны и теперь — в эмиграции склонялась и склоняется на какие-то компромиссы в отношении советской власти, то это или недоразумение, или беспринципность. Переносить ту психологию, то мировоззрение, на которых строились отношения к русской власти в 1914—1917 годах на нынешний советский режим — это глубокий анахронизм. Прошлое и настоящее отделяет пропасть. Никакие аналогии, никакие параллели здесь невозможны. Прежняя традиционная русская власть, при всех ее вольных и невольных прегрешениях, органически служила России. Мне не нужно перед вами доказывать, что большевицкая власть никогда не считалась и не считается с интересами страны и народа, обратив шестую часть света в кровавое опытное поле. Что служит она в меньшей своей части противоестественной доктрине, в большей, к которой принадлежит так называемый «актив», — низменным ценам своего личного благополучия и самосохранения.

В отношении такой власти не могло и не может быть иного метода, как свержение.

Этот взгляд проходил красной нитью на всех фронтах и во всех фазисах Белого движения. Отдельные частные отступления от него кончались бесславно и кроваво. И тот великий исход сотен тысяч воинов и граждан, которым трагически закончилась вооруженная борьба, свидетельствовал об абсолютной невозможности примирения с советской властью.

+ + +

Итак, свержение большевицкой власти и защита Русской Земли.

Эти два основных положения, вернее их сочетание, в наши дни, когда и внутреннее и международное положение советской России стало неизмеримо сложнее, вызывает острое столкновение мнений в эмигрантской среде.

С теми, кто придумал теорию «клочков земли», кто признает возможность «благоденствия» нации — без своей территории, кто утешается тем, что «советское рабство горше немецкого или японского» и потому допускает новый разгром России, во имя, яко бы, ее спасения, кто сочинил абсурдный афоризм: «Враги большевиков — наши друзья"… (Удивительно! Один разбойник завладел отчим домом, другой стремится прогнать первого и засесть там сам. Значит второй — наш друг?), кто допускает возможность участия русских эмигрантских контингентов в захватных интервенциях держав против России — спорить бесполезно. Подобные теории могли появиться лишь в результате или атрофии национального чувства или отчаяния. Иногда они преподносятся нам в виде псевдонаучных утверждений об «исторической неизбежности» отпадения частей России, о законном эгоизме держав, обеспечивающих свои интересы, содействуя этому отпадению о «преимуществе» построения Новой России путем предварительного расчленения ее на отдельные «самостоятельные» образования. Хотя при этом холодным, бесстрастным взором и провидят полную возможность ухода новообразований под купол чужой империи…

Но дальше всех в этом направлении пошли руководимые Розенбергом русские «национал-социалисты» в Берлине. В органе их («Новое Слово») проводятся такие мысли:

«На очередь становится вопрос о продолжении процесса распадения России, и, притом, как с запада, так и с востока… Нужно иметь смелость сказать: распад государства в известные исторические моменты ничем не остановим, неизбежен, больше того — единственный путь возрождения… Вопрос идет о спасении самого национального ядра. А оно в данный момент не может вместить в себе больших государственных и территориальных задач… Только на почве отказа от «национальных исторических задач», на почве сокращения территории возможна национальная консолидация, собирание сил для нового культурного творчества"…

Итак, назад к Московии 16-го века, отрезанной от морей и житниц, запертой со всех сторон — льдами и врагами.

В данном случае не приходится даже говорить об искажении национального самосознания, ибо эти откровения вдохновляются… шелестом немецких марок.

Есть, наконец, партизаны «защитного цвета», которые, утратив веру в «Крестовый поход», стараются все же не слышать, когда Гитлер говорит о необходимости для «одаренного немецкого народа» воспользоваться «неограниченными и неиспользованными пространствами» «примитивного не имеющего почти никаких потребностей» народа русского. Их аргументация изумительна:

— Зачем предрешать события и заподозревать державы в злых умыслах. Ведь Гитлер еще не делит Россию, Япония еще не захватывает Дальний Восток…

Не делят и не захватывают. Но говорят об этом открыто. Так нужно ли нам ответить:

— Дерзайте, мы вам поможем!

Или наоборот:

— Руки прочь!

Нужно ли покрывать русским флагом планы, по меньшей мере темные, или, наоборот, вскрывать их сущность, чреватую опасностями — и не для одной только России. И, во всяком случае, не благоразумнее ли будет подождать реальных проявлений добрых намерений в отношении национальной России, прежде чем кричать «Хайль Гитлер!» или «Банзай!»

+ + +

В самом деле. Мы слышали или читали откровения самого Гитлера, Розенберга, Гугенберга, Моца, фон-Эпа, недавно Шахта и многих других о разделе России. Мы знаем, что еще со времен Штреземана идея «прямого соглашения» между Францией и Германией" обусловлена предоставлением немцам свободных рук на Востоке. Что до сих пор французское общественное мнение и французское правительство отвергало подобные предложения, справедливо полагая, что после России пришел бы черед и за Францией, в условиях полной политической изоляции ее. В последнее время некоторыми французскими кругами игра с Берлином ведется открыто. Представителями организаций комбатантов; «франко-немецким комитетом», в состав которого вошли многие видные представители политики, науки и искусства и во главе которого стоит бывший адъютант маршала Фоша, полковник Л-Опиталь; наконец, союзом «Патриотической молодежи». Глава его Теттенже, как известно, сделал недавно откровенное заявление:

— Мы не имеем права требовать, чтобы 65 мил. немецкий народ был лишен всякого способа экспансии. Раз эта экспансия не направлена в нашу сторону, нам не приходится смотреть на нее отрицательно.

Было бы нелепо возражать против франко-германского примирения, и, вообще, это — дело заинтересованных сторон; но примирение за счет России — такая постановка вопроса не может не вызвать с нашей стороны глубокой скорби и негодования. Не будем говорить о морально обязующих связях прошлого, ибо этот смешной с точки зрения Европы альтруизм похоронен давно на полях Восточной Пруссии и Галиции — в Русских братских могилах. Мы можем только предостеречь партизан такого рода политики:

— Вы толкаете Францию на самоубийство!

И вот, в такую пору возникает вопрос о принудительном привлечении на военную службу русских эмигрантов — вопрос, к которому еще три года тому назад я привлекал внимание русской общественности… Не время и не место обсуждать здесь юридические и бытовые стороны этого вопроса. Я обращаю внимание ваше лишь на сторону морально-политическую. Когда русские воины у Мазурских озер и на полях Волыни умирали за Россию, но, вместе с тем, и за Францию, мы знали за какую Францию — за верную союзницу России. Теперь дело сложнее. Есть две психологии, две политики, две Франции… Одна вступает в тесную дружбу с советской властью, может быть вскоре и в военный союз, другая ищет дружбы с Германией, за счет России. За какую же Францию умирать нам — врагам советской власти и поборникам целости Русской земли?

Военная и политическая подготовка немецкой экспансии в сторону Прибалтики и России совершенно ясна; неясны только размеры ее и согласование интересов — вопрос, на который могли бы ответить тайные пункты немецко-польского и немецко-японского соглашения. Впрочем, завесу приподымает иногда пропаганда. Так, прошлым летом и осенью целый ряд крупных немецких городов объезжал русский немец, некто Мартенс, читая лекции по русскому вопросу. Он «требовал» отторжения от России Украины, Дона, и Кавказа, причем первые две области должны быть присоединены к Германии, а Кавказ «придется отдать Англии за помощь, которую она нам (немцам) окажет"…

Можно бы отнестись к этому пропагандному турне как к курьезу, если бы не то обстоятельство, что без благословения Геббельса Гестапо в Германии пропаганда вообще невозможна; и потому еще, что Мартенс демонстрировал два письма самого фюрера, с благодарностью за свою деятельность.

+ + +

Каким путем и когда пойдет Япония против России в решительном фазисе своей экспансии — мы не знаем. Этого сейчас вероятно не знают и правители ее, ибо желание не всегда соответствует возможностям. Но как и к чему готовиться и чего желает Япония от России, помимо устранения действительно опасной заразы коммунизма, об этом судить мы имеем полную возможность. Из многочисленных откровений японского империализма, пожалуй, наибольшего внимания заслуживает заявление генерала Мацуи на соединенном японо-советском заседании в Токио — по случаю «благополучного завершения передачи Китайско-Восточной дороги»:

— Если СССР желает мира, он должен осуществить на деле подлинное самоопределение азиатских народов в целом — бурят, монголов, калмыков, тунгузов и др.

«Независимость» Бурятии, Якутии, Калмыкии, Тунгузии… - это уже даже не Байкальская граница. «Русский буфер», о который обломано было столько эмигрантских перьев два года тому назад — детская забава. Атаман Семенов собирается в поход уже, видимо, не под бело-зеленым сибирским флагом, а под желтым — «всеазиатским». И не в мундире генерала Забайкальского казачьего войска, а в почетном халате монгольского «князя», приобретенном им вместе с титулом еще в феврале 1919 года.

Уже два года тому назад, вопреки заявлениям японской и японофильской печати, назревал глубокий кризис русской эмиграции в Манчжурии, основные причины которого в письме оттуда определялись так: «то, что делается сейчас в Манчжурии, в точности напоминает действия японцев в Дайрене и Порт-Артуре после русско-японской войны. То есть там, где японцы, там нет места европейцам"… В начале прошлого года стряслась новая беда. По соглашению генерала Семенова с маньчжурской полицией и японской комендатурой образовано было из угодных им русских людей «Бюро по делам российских эмигрантов». Усмотрению этого «Бюро» подчинена вся жизнь русской эмиграции. Начался форменный погром: преследования организаций, аресты инакомыслящих политически, высылки, ликвидация военных организаций, с понуждением членов их вступать в «Дальневосточный Союз Военных», учреждаемый Семеновым.

Таким образом, японо-маньчжурская полиция и контрразведка, при помощи русских пособников, поставила всю эмиграцию в Манчжурии в положение невыносимого морального рабства. Началось массовое бегство оттуда…

Таковы предпосылки русской политики Японии, таковы предзнаменования для будущей деятельности японской службы «Дальневосточного Союза Военных».

+ + +

Итог:

— Гитлер не делит еще Россию, японцы не захватывают еще Дальний Восток…

Но если бы пожелали от слов перейти к действию?

Мы бессильны повлиять прямым путем на назревающие международные события. Но это не лишает нас права и обязанности во всеуслышание исповедовать свой символ веры:

Всякое иноземное нашествие на Россию с захватными целями — новое тяжкое бедствие. И отпор врагам со стороны всего народа русского — его повелительный долг.

Однако, в деле защиты страны, в подвиге народа нет и не может быть места советской власти. Странно звучит признание за ней в каком-то сложном аспекте — начала, «объективно защищающего русские интересы». Тем более, что и деятельность Коминтерна и политика Литвинова в Лиге Наций направляются неукоснительно в интересах мировой войны и мировой революции. Советские «пакты» по существу никчемны как чеки без покрытия: для России бесполезны, не давая реальных гарантий ее защиты; и вредны, как укрепляющие советскую власть. Для партнеров советских опасны, как углубляющие у них экстремистские течения, как легализующие всякие «Единые фронты». Что же касается риска предательства, то, по правде сказать, он… обоюдный. Ибо ряд объективных данных, явная нелепость и нелогичность пактомании заставляют предполагать, что не только Москва, но и иные ее партнеры одушевлены тайным желанием — порвать эти «клочки бумаги», когда это окажется более выгодным…

В самом деле. В международной политике исчезает окончательно доверие, исчезает какое бы то ни было сдерживающее моральное начало, а та непостижимая легкость, с которой меняются взаимные притяжения и отталкивания, лишает всякой устойчивости коалиции, всякой ценности трактаты.

Римское соглашение в январе прошлого года, казалось бы, положило конец франко-итальянской розни. Мало того, оно обнадежило Муссолини. Ибо хотя Лаваль уверял потом, что «никаких соглашений по поводу Абиссинии не было», однако многозначительно добавил:… «но Италия сможет распространить там свое экономическое влияние"… При тогдашних взаимоотношениях — какими же средствами, кроме оружия? Прошло немного времени и обстановка резко меняется. Французское правительство, поставленное меж двух огней, нехотя и неискренно присоединяется к санкциям, а итальянское входит в контакт с Берлином и — изумительный жест! — представитель его возлагает цветы на памятник немцу Шлагетеру, расстрелянному французами во время оккупации Ренании за взрыв французского воинского поезда и другие враждебные действия… Пафос дружбы латинских сестер отлетел и со страниц печати их не только веет холодом, но и срываются подчас взаимные оскорбления.

Лондонское франко-английское соглашение — туманное в части, касающейся совместной воздушной обороны и гарантии независимости Австрии, не ослабляет ни сколько «германской опасности», ибо за ним непосредственно следует сепаратное англо-немецкое морское соглашение. Англия стремится к сближению с Германией и возвращению ее в Лигу Наций и отказывается наотрез от всяких комбинаций с СССР. С тем, чтобы через год призвать страну к миллиардным жертвам на вооружение против «немецкой опасности» и чтобы «сердечно жать руку Литвинова"…

От «Стрезы» ничего не осталось. Кроме, разве, дурного воспоминания о том факте, что там державы намеренно не касались абиссинского вопроса, хотя тогда уже он назрел окончательно. Итальянская активность и силы отвлечены с направления Бреннера, и Франция всемерно стремиться заменить Италию новым гарантом австрийской независимости — СССР. Производить, совместно с Чехословакией сильнейшее давление на Румынию и Югославию. Первая колеблется, вторая до сих пор противится. Народная совесть Югославии при сильном влиянии регента и патриарха, не переступает черту крови. Крови Ипатьевского подвала. Крови всероссийского застенка. Крови своего короля. Ибо хорошо известно, что не только балканское подполье, не только пособничество двух западноевропейских держав, но и советский «Разведупр» в Вене и Будапеште питали материально движение усташей, приведшие к марсельскому злодеянию.

Наконец, история отношения Лиги Наций к итало-абиссинской войне… Когда проявлено столько лицемерия, столько государственного эгоизма — даже в решения объективно справедливых и идейных. Святость ковенанта и …нефтяные прибыли. Идея высшей справедливости и … проект Хора-Лаваля. Санкции, но без больших убытков.

И на общем фоне страха одних, нерешительности других и двоедушия третьих идет погоня за «местом под солнцем» или за «беспризорным достоянием». Муссолини идет напролом, поднимая движение цветных рас параллельно с коммунистической пропагандой, замутив плохой европейский мир, ставя на карту судьбы — свою и Италии. Гитлер рвет совершенно безнаказанно Версальский договор, вооружается на суше и на море в размерах небывалых, грозит и Востоку и Западу и ждет только благоприятного момента — предательства, чужой революции или чужого столкновения, чтобы бросить на весы судеб тяжелую немецкую гирю. Япония, пользуясь европейской неурядицей, захватывает одну за другой огромные области Китая, срывает английский проект оздоровления его финансов, презрев всякие дипломатические конвенансы, устами генерала Мацуи, на заседании с советским послом Юреневым, предлагает России убраться из Азии, устами командующего японским флотом, адмирала Такахаси грозит Америке:

— Если Соединенные Штаты не откажутся от своей морской политики, преследующей экспансию их внешней торговли, Япония будет вынуждена перенести район действия своего флота до Новой Гвинеи, Целебеса и Борнео и учредить свои базы не Формозе и мандатных островах…

А в общей предвоенной суматохе в подполье и на дипломатической арене шествует двуликая трагикомическая фигура Литвинова, пожимая руки и монархам, и убийцам монархов, сея повсюду смуту: в Испании готовит коммунистический переворот, во Франции организует «Единый фронт» и сваливает министерство Лаваля, Чехословакию покрывает базами для советского воздушного флота, Румынию уговаривает дать проход через страну Красной армии… Союзник… - который или не выступит вовсе, или, презрев всякие договоры, выступит на той стороне, где будет выгоднее в интересах всемирной революции, который на штыках своих понесет «дружественным странам» не спасение, а коммунизм, если только к тому времени русский вооруженный народ не успеет сбросить советскую власть и не порвет в клочки заключенные ею пакты…

Страх перед Гитлером, Советами и Японией, всеобщая неуверенность друг в друге и в завтрашнем дне вызывают непомерный рост вооружений. Все ведет к одному неизбежному и неотвратимому концу — мировой войне.

При таких условиях говорить о серьезном значении «пактов» и об обеспечении ими интересов России не приходится.

Обеспечению России способствуют пока не «клочки бумаги», а огромная сила, именуемая мировой конкуренцией. Если судьба Абиссинии, брошенная на международные весы, вызвала такие потрясения, такие антагонизмы, такие острые противоречия интересов, то что и говорить о великой державе Российской. «Если бы Германия начала войну, пишет «Тан», то вся Европа в течении 48 часов схватилась бы за оружие"…

С этим обстоятельством должны считаться и враги России.

+ + +

Нет и не может быть места советской власти и в вооруженной борьбе за Россию. Она предала родину в дни Брест-Литовска, предаст, без сомнения, в любой момент, когда это понадобится для собственного спасения. Российский патриотизм, не умирающий в народной толще, коммунисты эксплуатировали только обманом для своих надобностей. Обманывали в 20-м году, обманывают и теперь. Вооруженную силу народа они назвали «Красной армией» и в уставе ее конечной целью начертали не защиту русских рубежей, не защиту родных очагов, а «борьбу за мировую революцию и торжество коммунизма».

Устав и жизнь!

Мне представляются совершенно бесцельными споры о том русская или не русская Красная армия. Дело не в названии и не в уставе, а во внутреннем скрытом лике ее, в том — куда повернет она штыки свои… когда придут сроки. Мы слишком хорошо знаем цену советской статистики и искусство советской мимикрии, чтобы поверить в коммунистический патриотизм Красной армии на основании процентного состава в ней коммунистов и комсомола. Знаем о росте глубокого недовольства режимом в комсомоле, в рабочей среде, не говоря уже о ненависти к нему крестьянства — тех слоев, из которых набирается армия. В своих предположениях и действиях мы не можем скинуть со счетов силу, которой предстоит серьезнейшая роль не во внешней только, но и в революционной борьбе. Силу, которую надо привлекать всеми мерами в орбиту национальных интересов, а не отталкивать огульно-презрительным отношением к ней. В недрах Красной армии может и должен появиться патриотизм российский, тем более — когда по мобилизации она превратиться в вооруженный народ. Ибо вооруженный народ есть народ, а не опричина.

Но если бы даже этой силе под ударами внешних врагов суждено было распасться, увлекая в пропасть советскую власть, то из недр армии, из недр народа — внутри-российского и зарубежного — поднимутся на защиту родины новые «Добровольческие Армии», начнутся новые «Первые походы"…

Но в рядах этих армий не будет места попутчикам наших врагов и завоевателей.

+ + +

В силу всех этих причин нет и не может быть иной тактики, как свержения большевицкой власти — всегда и при всех обстоятельствах.

Я отдаю себе ясный отчет в опасностях и риске сопряженных с переворотом во время войны, но другого выхода не вижу. И исхожу при этом, кроме приведенных ранее мотивов, из глубокого убеждения в том, что поднятый по мобилизации народ не пойдет за советской властью.

Как может поступить народ? Он может оказать на фронте и в тылу пассивное сопротивление большевицкой власти и широкое «вредительство»; может, как говорят, «осуществлять новый и страшный Кинталь"… К этому ли нам следует призывать его? Это было бы безумием, руша обороноспособность страны на многие годы и отдавая ее на волю захватчикам. И, вместе с тем, не гарантируя вовсе падение режима. Ибо смешно было бы думать, что завоеватели, удовлетворив все свои территориальные вожделения, пойдут вглубь России свергать советскую власть, а не подпишут с ней новый страшный для России «Брест-Литовский мир».

Народ может подняться и свергнуть советскую власть. И это событие, сняв со страны мертвую петлю, сулит надежду на спасение от вражьего нашествия. Ибо только слепые не видит, что, вопреки власти и режиму, Россия жива. Что в ней растут и зреют новые силы — национальные, враждебные коммунистическому строю, творческие и действенные.

В обоих случаях, т. е. «российского Кинталя» или национальной революции — идти в народ с проповедью временной, хотя бы поддержки ненавистного правительства было бы по меньшей мере безнадежным. И если силам порядка суждено ввести народную стихию в национальное русло, то только под лозунгом простым, ясным, независимым от партийных лекал, бескомпромиссным и суровым:

— Долой врагов внутренних и внешних!

Нет сомнения, что величайшим благом для России был бы переворот до начала войны. Есть немало людей и там, которые знают, хотят и смеют… Им — наш горячий привет.

+ + +

Итак, перед подсоветской Россией и перед эмиграцией стоит все та же задача, которая вдохновляли и Белые армии:

Воссоздание российской государственности путем свержения большевицкой власти и защита Русской Земли.

Я не закрываю глаза на исключительную трудность в данное время этой двуединой задачи. Но так же ясно вижу, что исключение одного из звеньев ее могло бы привести или к торжеству коммунизма, или к его гибели, но… на развалинах России.

Этого не будет. Я верю в Россию — великую и в славе и в убожестве своем, в своих грехах и в безмерных страданиях.

Верю в ее будущее.