 |
| Татьянин день | Протоиерей Максим Козлов | 23.09.2011 |
20-серийный фильм Николая Досталя «Раскол», 
показ которого завершился недавно на канале «Культура», можно назвать своего рода прорывом в российском кинематографе. До настоящего времени мало кто из современных режиссеров брался за осуществление такой сложной и с исторической, и с художественной точки зрения задачи: воплотить на экране столь противоречивую и переломную эпоху, как XVII век. Удалось ли это в полной мере? Своим мнением о фильме «Раскол» делится протоиерей Максим Козлов, настоятель храма мученицы Татианы при МГУ.
- Начну с достоинств фильма «Раскол». Слава Богу, он достаточно корректен по отношению к истории XVII века — никакого Фоменко там и близко нет. Авторы явно стремились к объективности, старались снимать без гнева и пристрастия. У нас в стране это столетие вообще не знают, так что описать то время — уже большое дело.
Приятно, что авторы опирались на достаточно фундаментальные источники: сценарий написан не по одной книге, художники работали с явным осознанием материала — это сегодня не так уж часто встречается.
Если говорить о характерах, то мне больше всего в фильме понравилась драматическая коллизия царя Алексея Михайловича. Он — самый развивающийся характер на протяжении 20 серий, почти трагически развивающийся: от чистого, искреннего, радеющего за построение идеального царства юноши до потерпевшего крушение в лучших своих устремлениях, на наш взгляд, еще совсем нестарого человека, но уже — на пороге своего земного пути. Алексей Михайлович, фигура трагическая, показан убедительно и без лишней драматизации, без интонирования, без мелодраматизма.
Отдельная благодарность авторам — за появившуюся в последних сериях абсолютно никому не известную фигуру Федора Алексеевича. Царь Федор, о чьей ранней кончине в юности можно только скорбеть, был переполнен идеальными устремлениями, соединенными с европейской образованностью и неоторванностью от отеческих корней. Он мог бы быть человеком, который повел бы (при всей невозможности сослагательного наклонения в исторической науке) Россию совсем в другом направлении. С помощью образа Федора Алексеевича показана альтернатива петровским реформам. Это честно, хорошо, и я впервые что-то подобное вижу о царе Федоре и вообще об этом периоде русской истории.
Конец фильма яркий — кончина царя Федора в келье и маршировка потешных полков будущего царя Петра. Этот образ показывает смену эпох, окончание времен, которое происходило в России.
Хорош актерский состав. Принципиальным было решение, чтобы в фильме снимались не те, кто узнаваем, а те, кто свободнее в самоощущении и соответствует образам в их реализации.
Показывая XVII век, трудно было не сбиться на любование жестокостью. Слава Богу, в фильме этого нет. С одной стороны, режиссер не ретуширует того, сколь жестоко было то время, но с другой — никаких красивых планов ломаемых на дыбах, сгорающих на костре, вообще показа терзаемой плоти нет. Надо отдать должное деликатности и этико-эстетическому чувству авторов, которые ушли от этого соблазна, который был очень силен, — сам материал предполагал. Современный зритель по-другому воспринимает зло и страдания — у нас его не меньше, но оно другое, чем в XVII веке. И показывать насилие в лоб — значит ломать восприятие, а не способствовать ему. Правда, авторы не ушли от оживляжа обнаженкой и легкой эротикой, но, по крайней мере, в этом направлении не переборщили, хотя, опять же, материала можно было найти сколько угодно — достаточно просто посмотреть тексты XVII века.
Меньше понравилось психологически понятное, но для исторического фильма все же неправильное, в конечном итоге, тяготение к гонимым. Да, гонимые всегда вызывают большее сочувствие и выглядят жалостливее. Но тем и отличаются конфликты внутри Церкви от конфликтов общественных и внутриполитических, что там иной раз по-человечески выглядящие, не слишком привлекательные персонажи, оказываются хранителями не просто исторической справедливости, но церковной истины. В этом смысле сведение коллизии к психологическому противостоянию властолюбивого, хотя и радеющего о церковной пользе Никона и жертвенного героического Аввакума есть упрощение. Ясно, что Аввакум, дети, Марковна, гонения, — все это выглядит куда как привлекательнее, чем Никон, почести, конфликты из-за властолюбия с царем и так далее. Но при всех его человеческих неправдах Никон выводил Русскую Церковь из тупика национальной самозамкнутости, уводил от этого, чтобы мы не превратились в пусть огромное по количеству, но, по сути дела, раскольническое сообщество внутри Православия. Из фильма внешний зритель вряд ли сделает вывод, что по отношению к церковной истине Никон был прав. Его точка зрения и точка зрения старообрядцев представлены как равнозначные, а это не так. В конце концов, Аввакум в конце жизни был еретик. В фильме показан спор в Пустозерске о Трисущностном Боге — это очевидная ересь. И таких ересей у Аввакума в его писаниях хватает. Но ведь зритель не поймет — для него это начетничество: сидят раскольники десять лет в срубе, беседуют о буквах. Но это действительно кардинальное искажение православной догматики, базирующееся на ненужной верности букве старой традиции.
Упрощенно подана и позиция греческих иерархов. Да, конечно, Паисий Лигарид не должен вызывать никакой симпатии как абсолютный авантюрист, мошенник и отрицательный персонаж. Но сводить все присутствие греков на Руси к воздыханиям о длинных русских службах, к взыскиваниям по возможности больших пожертвований и готовности переметнуться туда или сюда — это упрощение греческой позиции, то есть позиции Вселенского Православия в русском споре, что не вполне справедливо.
В целом могу сказать: хорошо, что этот фильм появился. Думаю, «Раскол» вызовет дискуссию и в церковной среде, и реакцию в массовом сознании. Хотелось бы надеяться, что он не останется уникальным прецедентом на сегодняшнем телеэкране.
