ПЯТАЯ КОЛОННА[1] ИМПЕРИИ: XIX ВЕК

" Предварение
" Носитель духовной заразы
" Болезни либерального общества
" Либералы и власть
" Немощи власти

Предварение
В объяснениях российской катастрофы ХХ века господствуют две противоположные позиции. С одной стороны, бедственные итоги революционного эксперимента пытаются объяснить русским «азиатским» характером, не поддающимся общечеловеческому, то есть европейскому, просвещению. На российской «бескультурной» почве были, якобы, искажены высокие идеалы марксизма и воздвигнута очередная ступень традиционной российской деспотии: Грозный — Петр — Сталин. Эту русофобскую концепцию пытаются опровергнуть другой крайностью русские националисты: русская революция осуществлена международными «ландскнехтами» коммунизма, а все беды России объясняются действием тайного «мирового заговора», «жидомасонства».
Доля истины, содержащаяся в каждой из этих позиций, крайне гипертрофирована. Действительно, Россию нельзя целиком вписать в сферу европейской культуры. Но еще вопрос: так ли это плохо для России и мира, является ли европейская культура единственно возможным и общечеловеческим вариантом культуры?! С другой стороны, существует альянс антироссийских международных сил, но вряд ли только его действиями можно объяснить падение великого народа и разрушение великой цивилизации.
Основным для русских людей должен быть вопрос: почему российская почва оказалась беззащитной перед инородными идеями разлада, разорения, истребления традиционной культуры и органичных форм жизни? Как в российском обществе формировались сословия, оказавшиеся носителями враждебных для русской православной цивилизации идейных течений и проводниками гибельных для России революционных потрясений?

Носитель духовной заразы
На самосознание русской интеллигенции не мог не оказать влияния и национальный характер. Но экзистенциальная беспочвенность обрекала интеллигенцию на ущербность, многие достоинства русского народа не воспринимались образованными сословиями, а усвоенное — искажалось. Некоторые черты национального характера кривозеркально отразились в характере интеллигенции. В свою очередь трактовка характера русского народа представителями интеллигентского сообщества оказывалась предвзятой.
Генетическое тяготение русского человека к религиозному осмыслению жизни, с одной стороны, но отрыв от Православия — с другой расшатывали нравственно-волевой стержень национальной души, ослабляя ее перед идеологическими соблазнами Запада. Европеизированные сословия в течение двух предреволюционных столетий утрачивали остатки связей с почвенной культурой. Разлагалась органичная культурная атмосфера, где всякая нарождающаяся идея в контексте духовной традиции получает естественное раскрытие и соотносится с высшими ценностями. Иллюзия «русского Запада» манила, увлекала умы, вынуждала заимствовать отжившее и худшее в европейской цивилизации: «Все эти русские нигилисты, материалисты, марксисты, идеалисты, реалисты — только волны мертвой зыби, идущей с Немецкого моря в Балтийское. — Что ему книга последняя скажет, — То ему на душу сверху и ляжет» (Д.С.Мережковский). Интеллигенция, теряя национальную самобытность, оказывается в удушающей атмосфере идейных тупиков Европы. Русское образованное общество XIX века стремительно и остро переболело всеми формами европейских идеологических увлечений — от идеализма до марксизма: «Шеллинг и Кант, Ницше и Маркс, эротика и народовольчество, порнография и богоискательство. Все это выло, прыгало, кривлялось на всех перекрестках русской интеллигентской действительности» (И.Л.Солоневич).
Русских людей всегда волновали идеалы сами по себе. Мировоззрение интеллигенции было избыточно идеалистично, оторвано от исторической реальности, непонимание которой компенсировалось ее нигилистическим отрицанием. «Нигилизм… есть одно из проявлений напряженной идеальности русского ума и сердца» (Н.Н.Страхов).
Многое в русском мировоззрении определялось евразийским синдромом — связанным с серединным положением России осознанием проблемы «Россия и Запад». Россия есть и Запад, и Восток одновременно. Христианская Россия открыта к Востоку больше, чем кто-либо на Западе, одновременно обращена к Западу больше, чем кто-либо на Востоке. В этом синтезе — своеобразие русской цивилизации. Стремясь обрести свой путь, Россия обращается к Западу и Востоку, но в то же время и отталкивается от них. Это своего рода восточное восприятие Запада и западная ориентация на Восток. Россия боялась пороков Запада, но, защищаясь от них, отгораживалась и от его достижений; открываясь же Западу, она воспринимала и его ложь.
Крайне восточную форму приобретали в России заимствованные ею заблуждения Европы. То, что в Европе носило характер детских инфекций, в России превращалось в опустошительные эпидемии. Отсюда двойственное отношение русских к Европе, ярко выраженное у Достоевского. Вслед за Хомяковым он повторяет, что Европа — это страна святых чудес, но, с другой стороны, католицизм, считает он, — это христианство без Христа, а европейская культура является приготовлением пришествия антихриста. В этом и чувство всеевропейской родственности, и ощущение исходящей из Европы опасности. Сложность взаимоотношений России с Западом задана объективно — в силу геополитического положения, исторической судьбы. Вместе с тем, эти отношения болезненно усугубляются определенными чертами русского национального характера, а также нездоровой западнической ориентацией образованных слоев — иллюзией «русского Запада».
В отличие от русского ума и сердца западное сознание проникнуто здоровым скепсисом, тамошние крайности уравновешивают друг друга, на всякого увлеченного достаточно скептиков и циников. Поскольку западному человеку не свойственно страстное стремление к абсолютному, его интеллектуальные поиски носят частный и гипотетический характер. По мере нарастания заблуждений в обществе вырабатываются «противоядия». Это позволяло западноевропейской цивилизации сохранять равновесие. Совершенно иначе у нас — духовное заражение привело Россию к катастрофе.
«Русская цельность стала причиной того, что западные идеи не привили русской душе западные нормы, а вскрыли разрушительные силы. Запад победил эгалитарно-социалистические идеи равнодушием; русский же максимализм, своеобразно проявившийся и в среде безбожной интеллигенции, превратил эти идеи в псевдорелигию. Западный плюралистический корабль со множеством внутренних переборок, получая пробоину в одном отсеке, держался на плаву благодаря другим. Русский же цельный корабль потонул от одной пробоины» (М.В.Назаров).
«Когда русский интеллигент делался дарвинистом, то дарвинизм был для него не биологической теорией, подлежащей спору, а догматом, и ко всякому, не принимавшему этого догмата… возникало морально подозрительное отношение… Тоталитарно и догматически были восприняты