Опасное навязывание Русской Православной Церкви замены церковнославянского языка на подозрительный эклектичный язык

Комментарий на документ «Церковнославянский язык в Русской Православной Церкви»

Прежде всего мы хотели бы отметить, что предлагаемый текст критического комментария на предлагаемый для обсуждения документ «Церковнославянский язык в РПЦ» (далее «Проект») направлен на то, чтобы обратить внимание церковного Священноначалия Русской Православной Церкви, епископат и клир на те серьёзные недоработки и, на наш взгляд, имеющиеся серьёзные ошибки в документе, который в будущем станет авторитетным церковным документом. Мы считаем, что любой документ общецерковной важности должен быть составлен без всяких предубеждений, личностных пристрастий и предвзятых мнений. В противном случае, неверные положения и выводы такого документа нанесут по Русской Церкви серьёзный и ощутимый удар, а для многих образованных людей такого рода документ станет предметом серьёзных нареканий в адрес самой Русской Православной Церкви, и, прежде всего, её Священноначалия. Мы надеемся, что наш критический комментарий найдёт должный отклик у Священноначалия, даст возможность осознать необходимость существенного, критического и детального пересмотра уже принятого «Проекта документа».

Если же этого не произойдёт, то мы будем вынуждены считать, что обсуждаемый «Проект документа» является ни чем иным, как опасной попыткой форсировать осуществление очень серьёзного переворота в Русской Церкви.

Прежде всего мы хотели бы обратить на вводную часть документа (1). Мы считаем недостаточным в начале документа церковной важности ограничиваться лишь следующим заключением о роли церковнославянского языка: «Церковнославянский язык представляет неотъемлемую часть традиции Русской Церкви». В документе необходимо обязательно подчеркнуть и отметить, что церковнославянский язык является сейчас языком исключительно богослужебным. При этом на протяжении всего средневековья этот язык был литературным языком. (Б. А. Успенский, История русского литературного языка (XI-XVII вв), Munchen, 1987, с. 23) Его принято называть старославянским (древнеславянским), он восходит к деятельности святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Этот язык никогда не был разговорным, а чисто литературным (В. В, Виноградов, А. А, Шахматов, А. И. Соболевский, Н. И Толстой, Б. А. Успенский) и богослужебным, т.н. письменно-литературный или древнеславянский литературный язык (акад. Н. И. Толстой, Н. А. Мещерский, М. М. Копытенко).

1. Считаем совершенно неверным в «Проекте» делать смещение акцентов с богословия на чистую лингвистику в следующей фразе: «Он (т. е. церковнославянский язык) вобрал в себя многие черты древнегреческого языка — язык Нового Завета и святых отцов — и особенности живой речи древних славян…».

Если говорить о древнеславянском языке святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, то следовало бы, прежде всего подчеркнуть, что сами равноапостольные братья и их ближайшие ученики фактически создавали новый духовно и богословски обогащённый славянский язык. И это касается перевода не только Евангелия, но и других богослужебных книг. «Для того, чтобы слово Евангелия могло быть верно и точно передано на славянском языке, — подчёркивает известный ученый в области славистики проф. А. — Э. Н. Тахиаос, — требовалось создать огромное количество отвлечённых существительных и прилагательных, а также составных слов, которых почти не существовало в тогдашнем славянском языке. Эти слова и понятия строились непосредственно по образцам, представленным богатой греческой речью… таким образом, из языковой сокровищницы греческого языка было взято несметное богатство и передано славянам как вневременной и вечный дар, навсегда наложивший печать своего присутствия на их язык». (А. — Э. Тахиаос. Святые братья Кирилл и Мефодий просветители славян. Сергиев Посад 2005, с. 110).

2. Поскольку данный документ является церковным, то в нём важно отметить и то, что над созданием этого языка, переводами занимались выдающиеся ученики свв. Равноапостольных Кирилла и Мефодия, такие как св. Наум, Горазд, Ангеларий и др, а в особенности Климент Охридский, а они были людьми, которые просияли своей святостью, соединённой с учёностью того времени. А свт. Климентом была создана целая Охридская школа, которая занималась переводами на славянский греческих текстов. Именно эти переводы впервые и попадают в Россию. (Ф. -Э. Н. Тахиаос. Указ. сочин, стр.165−168)

3. Учитывая духовно-историческую канву создания церковнославянского языка как языка молитвы, общения человека с Богом, как языка богословия во всём объёме понимания этого слова в святоотеческой богословской мысли, мы считаем обязательным учитывать следующие суждения архимандрита Софрония (Сахарова): «Язык человеческий предназначается для выражения реальностей различных планов: есть житейский план — естественных потребностей; есть близкий к нему, но всё же отличимый — примитивных душевных чувств и страстей; есть язык политической демагогии; есть научный, философский, язык поэзии; наконец, наивысший из всех — язык Божественного Откровения, молитвы, богословия и других отношений между Богом и людьми -Литургический.

Отвлечённое познание о бытии имеет метафизические корни; сюда относится наука, философия, и прежде всего Богопознание. Слова, выражающие вышеуказанные роды познания, так же, как и Имена Божии, исходят из умной сферы, метафизической. В то же время им свойственно вызывать в уме или сердце различные реакции, и в этом смысле они являются «условными рефлексами», носящими характер непосредственный, автоматический.

Каждому языку поставляется задача: ввести слушателя или читателя в ту область, к которой данный язык принадлежит. Учитывая «условно-рефлективную» энергию слов, мы должны особенно большое внимание отдать литургическому языку, призванному порождать в умах и сердцах молящихся ощущение иного мира, высшего. Это достигается наличием имён и понятий, принадлежащих исключительно Божественному плану; а также употребление небольшого количества специфических форм выражения.

Славяне промыслительно одарены благословенным языком, служившим веками для богослужения, Священного Писания и молитвы, и никогда не низшим житейским нуждам, и даже не церковной литературе. Мы категорически убеждены в необходимости употребления сего языка в богослужениях; нет вовсе нужды заменить его языком повседневности, что неизбежно снизит духовный уровень и тем причинит неисчислимый ущерб." («Видеть Бога как он есть», архм. Софроний (Сахаров))

4. Мы считаем ошибочным и неверным утверждение «Проекта Документа», что «на протяжении своей истории церковнославянский язык… непрерывно развивался» как «и другие языки».

Будучи языком надэтническим изначально, церковнославянский (древнеславянский) язык имел совершенно иной путь становления и развития, нежели разговорные национальные языки. «Пути становления славянских национальных литературных языков определялись характером этнического самосознания и самопознания славянских народов в эпоху их национального возрождения, а история древнеславянского литературного языка была сопряжена с кирилло-мефодиевской культурно-религиозной традицией, с идеей славянской взаимности и единства.» (акад. Н. И Толстой. История и структура славянских литературных языков. М. Наука 1988., Церковнославянский и русский: их соотношение и симбиоз.// ВЯ. 2002, стр. 81−83)

Также необходимо оговорить факт наличия существенного отличия в принципах"развития" древнеславянского-церковного славянского и иных славянских языков. «История древнеславянского литературного языка, в отличие прежде всего от истории любого славянского языка (не литературного), — подчёркивает выдающийся отечественный славист академик А. Н. Толстой, — есть довольно последовательная смена периодов централизации (нормализации) и децентрализации (потеря строгости нормы и проникновение локальных явлений) в плане структурно-нормативном и миграция центров (воздействие народно-разговорных субстратов) в плане экстралингвистическом, т. е. в данном случае географическом. История древнеславянского языка, таким образом, представляется как процесс дискретный, при котором нормализация, как правило, вела к архизации языка, а история любого славянского языка (предмет исторической грамматики и исторической диалектологии) представляется как процесс более непрерывный, эволюционный». (Н И. Толстой. Взаимоотношение локальных типов древнеславянского литературного языка позднего периода (вторая половина XVI — XVII в, с. 53))

5. Исторически этот язык был понятен всем славянским народам, не только южным и восточным, но и западным, и северным. Это был язык культуро-объединяющим. «Благодаря надэтническому функционированию, посреднической роли и параллельному употреблению с отдельными древними славянскими литературными языками, этот язык в общеславянской литературно-языковой ситуации во многие периоды своего развития занимал ключевые позиции, влияя на структуру и взаимоотношения литературных языков, на их стилистические возможности». (Н. И Толстой. Указ. Сочин.)

6. В силу естественных тенденций старославянский язык подвергался изменениям. В него вносились переписчиками книг специфические изменения, в основном в области морфологии, не затрагивая лексику, имевшие характер влияния диалекта на сам чистый литературный язык. Что привело к появлению т. н. изводов старославянского языка. (А. И. Соболевский). Тем не менее нельзя считать, что разные изводы церковнославянского языка — это некое свидетельство о существовании серьезных между ними различий. Таковых не было. Более того, по ряду исторических обстоятельств, в связи с географическим смещением центров славянской книжности, существующие изводы церковнославянского языка оказывали своё влияние на древнеславянский язык, литературу и письменность. (Н. И. Толстой)

7. Тем не менее, древнеславянский-церковнославянский язык в своей основе оставался мерилом для славянских диалектов. (Н. А. Мещерский. Древне-славянский — общий литературно-письменный язык на раннем этапе культурно-исторического развития всех славянских народов.) И не столько «живая речь древних славян», как пишется в «Проекте» повлияла на формирование церковнославянского языка, сколько живая речь обогащалась за счёт этого языка, народный делся более духовным, гибким и глубоким. (А. — Э. Тахиаос. Указ. сочин.)

8. В славянских странах, таким образом, сложилась под влиянием старославянского языка т. н. диглоссия, параллельное существование двух языков при котором литературный и разговорный язык не смешивались. В России диглоссия в строгом смысле слова просуществовала всю Киевскую эпоху вплоть до XVII столетия, когда диглоссия постепенно c XVII в. сменяется двуязычием. (Успенский Б. А История русского литературного языка (XI-XVII вв), Munchen, 1987, стр. 24−25, 31)

9. Мы не можем согласиться с тем, что введение Иерусалимского устава в Русской Церкви во второй половине XIV столетия было чуть ли не самым важным фактором в «процессе создания новых богослужебных переводов», как это утверждается в «Проекте». Во-первых потому, что в XIV столетии Россия, составлявшая неотъемлемую часть православного мира, ориентированного на Византию, испытывала огромное культурное влияние со стороны Болгарии и Византии. Во-вторых, именно в это время славянский православный мир (Slavia Orthodoxa) стал свидетелем наиважнейших богословских споров-дискуссий вокруг учения свт. Григория Паламы. И в-третьих именно в это время исихазм в лице своих выдающихся представителей стал основной движущей силой для духовного Реннесанса славянского православного мира. (протопр. Иоанн Мейендорф. Культурные связи Визанитии, южных славян и России // История Церкви и восточно-христианская мистика. М. Стр.422−437, А. — Э. Н. Тахиаос. Указ. Сочин, стр. 192−204)

10. В XIV столетии, благодаря просветительской деятельности св. патриарха Болгарского Евфимия, его ближайших учеников, составивших т. н. Тырновскую школу, а затем и Ресавскую, был совершен грандиозный и широкомасштабный труд — кодификация старославянского языка. Среди учеников и ближайших последователей свт. Евфимия был и св. Киприан митрополит Московский. Переводческая деятельность и переписывание книг на старославянском языке велась в двух крупнейших центрах православного славянского мира — Святая Гора Афон (монастыри Хиландар и Зограф), а также Болгарское царство (Тырновская и Преславская школа). (См. Сырку П. А «К истории исправления книг в Болгарии в XIV в.», т. 1, вып. 2. Литургические труды патриарха Евфимия Терновского" (СПб., 1890, А. -Э. Н. Тахиаос. Указ. Сочин.с. 176,)

11. XIV столетие стало своего рода «Православным культурным Ренессансом»(Д. С. Лихачев, А. И. Соболевский) в славянском мире (Болгария, Сербия, Россия), когда проведенная кодификация старославянского языка создала правила и нормы для единого для славян языка. В этом отношении мы можем говорить о развитии старославянского языка. Тем не менее, сопоставительный анализ старославянского языка X—XII вв. и XIV столетия даёт право говорить не о развитии старославянского языка, а о его упрощении, унификации. Синтаксис церковнославянского языка был удалён от старо-болгарского языка и сближен с греческим языком. Был создан особый стиль «плетение словес», «стремление к славянизации лексики, сочетающееся с грецизацией синтаксиса». (Сырку П. А. Указ. Сочин., Григорий Цамблак, Похвально слово за св. Евтимий, Пентковская Т. В. Восточно-славянские и южнославянские переводы богослужебных книг в вв: Чудовская и Афонская редакция Нового Завета и Иерусалимский типикон, автореферат диссертации. М. 2009, с. 5). Именно в это время в России в силу того, что большую часть богослужебных книг составили книги, пришедшие в основном из Болгарии, появляется т. н. болгаро-русский извод, который был без каких-либо изменений усвоен русскими переписчиками. (Соболевкский. Славяно-русская палеография, гл. 7).

То есть не переход на Иерусалимский устав стал основным стимулом для активного развития «книжной справы» и активного развития книжности, а вcплеск исихастской православной культуры. Именно на фоне и в русле исихазма развивается как русская, так и болгарская и сербская книжность, просвещение. В русле богословия исихии, трезвения происходит и процесс кодификации церковнославянского языка. Что ещё раз подтверждает справедливость слов о. Софрония (Сахарова) о метафизической функции литургического языка, его небесную педагогию и водительство.

12. Переводческая деятельность в России в XVI столетии имела свои интересные особенности. Сохранение и притом строгое положение диглоссии в России выставляло свои требования к литературному языку. Была выработана своего рода норма — не портить язык народными выражениями и словами, что считалось кощунством. (не следует книжные речи народными «обесчещать». См. Н. И. Толстой. История и структура славянских литературных языков. М., 1988, Взаимоотношение локальных типов древнеславянского литературного языка позднего периода., с. 56) В это время, благодаря трудам прп. Максима Грека, было заложен принцип книжной справы, основанный на грамматике. (В. М. Живов. Гуманистическая традиция в развитии грамматического подхода к славянским литературным языка в XV—XVII вв. // Славянское языкознание. XI Международный съезд славистов. Братислава, сентябрь 1993 г. Доклады российской делегации. М. 1993, с. 111)

13. Мы не можем согласиться с критическим тоном «Проекта Документа», который доминирует в оценке т. н. «Никоновской реформы». В особенности это касается такого высказывания: «редакции богослужебных текстов были призваны решить проблему соответствия перевода греческому оригиналу, но в ряде случаев чересчур прямолинейное, в ущерб славянской речи, воспроизведение особенностей греческого синтаксиса….».

В XVII столетии происходит процесс не изменения древнеславянского-церковнославянского языка, как следует из этого высказывания, а установление строгих грамматических правил и норм языка. Кроме того, важно помнить и о том, что в конце XVI и в самом начале XVII века в Западной Руси «были успешно применены… два способа нормализации древнеславянского языка — текстологический и грамматический», был создан уникальный текст Острожской Библии, ставший моделью-эталоном для языка канонических древнеславянских текстов позднего периода. (поздний восточнославянский извод) (Н. И. Толстой. Взаимоотношение локальных типов древнеславянского литературного языка позднего периода (вторая половина XVI — XVIIв, с. 73)). Это во-первых. А во-вторых, необходимо учесть уже нами ранее сказанное, что церковнославянский язык уже почти что изначально был языком, в основе которого лежал и синтаксис греческого языка, а также много слов-заимствований. В третьих, как подчёркивает В. Н. Живов, принципы грамматической справы были усвоены и бережно сохранены и при исправлении книг во времена патриарха Никона. (Живов. Указ. Сочин., стр.112) «Принципы и конкретные параметры справы, проведенной Максимом, находят продолжение в деятельности никоновских и послениконовских справщиков».

Относительно прямолинейного перевода с греческого языка в ущерб пониманию необходимо также вспомнить о том, что говорил прп. Максим о трудности постижения богослужебных текстов. Они требовали «остроты ума» и «совершенного научения яже грамматики и пиитикии и риторики самыя философии». Человек, не обладающий должным подготовительным образованием «не может прямо и совершено ни же разумети пишемая, ни же преожити я на их язык». (Цит. По В. М. Живов, с.114).

В период никоновской справы возникает новый подход к тексту, который принято называть в славистике «учёным». То есть церковнославянский текст в глазах справщиков теряет свою «священность». Несомненную ценность для опровержения высказанного в «Проекте» представляет собой полемика Афанасия Холмогорова (1689г.) со старообрядцами. Именно он указывал на необходимость редактирования прежних переводов, как трудно понятных в силу того, что греческий язык является «мудрым». И эта трудность преодолевается лишь постепенно, лишь поколениями книжников, которые должны «исправити лучше. Ибо егда больши людей разумных, больше единаго смыслят». (Цит. По В. М. Живов. Указ. Сочин., с. 115.)

14. В XVII и XVIII столетиях, в период средоточия славянской православной культуры в Москве, начинается последний по времени процесс влияния церковнославянского (древнеславянского) языка русского извода на письменную языковую культуру южных славян. (Н. И. Толстой. История и структура славянских литературных языков. М., 1988).

15. Исходя из специфики и особенности древнеславянского-церковнославянского языка как надэтнического и общего для славянских народов, составлявших т. н. Slavia Orthodoxa, его особенности развития, во многом принципиально не схожими с обычными разговорными языками, мы считаем несомненноошибочным утверждение «Проекта Документа…» о том, что этот языкследует упрощать путем устранения греческого синтаксиса. Мы ещё раз напомним, что:

· в период культурного Реннесанса XIV—XV вв.еков в России был усвоен язык в кодификации Тырновской школы и т. н. греческий синтаксис не мешал.

· Более того, мы приведём в качестве важного свидетельства о неотъемлемости этого «греческого синтаксиса» от церковнославянского языка важное заключение академика Н. И Толстова: «Отличие, однако, состояло в том, что церковнославянский язык не был языком материнской культуры, подобно языку арабскому или латинскому, а был языком особым. Византийская культура была представлена в славянских странах не греческим языком, а языком, близким для всех славянских стран, хотя всё же приподнятым над народными, не сливавшимся с ними. Вот почему славянская „рецензия“ византийской культуры была ближе к народным культурам славянских стран, чем культуры латиноязычная и арабоязычная. Общий для всех славянских, а отчасти и на славянский литературный язык „высокой“ литературы, так называемый (Конрад Н. И. Запад и Восток. С. 499. Изд. 2-е. С. 4J5.) церковнославянский (я употребляю это название как вошедшее в русский язык и поэтому не могущее быть произвольно изменённым), был языком национальным, болгарским по своему происхождению и наднациональным по своей функции, по выполняемой им роли. Благодаря своей болгарской основе этот язык был понятен повсюду среди славян гораздо лучше, чем латинский, арабский, санскрит, персидский или вэньянь среди объединяемых ими стран. И в этом опять-таки громадная заслуга Кирилла и Мефодия.» (История русского литературного языка)

16. Отсюда вытекает и абсолютная недопустимость введения богослужения на национальных языках славянского происхождения (украинский, белорусский, русский), что приведёт к уничтожению не только понимания уникальности церковнославянского языка, его культурно-объединительного характера для Slavia Orthodoxa, православного славянского единства, но неизбежно приведёт к вульгаризации богослужения, окончательному уничтожению принципа культурно-языкового двуязычия, а также усилению процесса раскалывания межславянского православного единства. А именно это и предполагает II позиция предлагаемых перспективных задач «Проекта».

17. Мы считаем совершенно необоснованным проведение в наши дни активной русификации церковнославянских богослужебных текстов, и это прежде всего касается создания новых богослужебных последований, где тексты навязчиво пестрят русизмами, а не славянизмами, где полностью предан забвению синтаксис церковнославянского языка. Эта тенденция варварским способом разрушает тот традиционный принцип отношения к церковнославянскому языку и тексту, который культивировался нашими предками на протяжении более чем восьми столетий.

18. Поэтому совершенно неоправданным выглядит попытка «Проекта Документа» оправдывать предлагаемую им «ревизию» церковнославянского языка на основании «рекомендаций» свт. Феофана Затворника. Следовало бы обратить внимание на то, что свт. Феофан, являясь прекрасным знатоком древнегреческого языка и русского литературно-богословского языка, ограничивается лишь советом о новом переводе на славянский язык, а не о замене его на никогда не существовавший прежде язык. Свт. Феофан не поднимает вопроса о синтаксисе, о якобы неприемлемости «копирования с греческого». Его рекомендации ограничиваются лишь поиском лексической замены непонятных слов на более понятные.

19. Мы не согласны с утверждением «Проекта» о приемлемости перевода Постной и Триоди в новой редакции, созданной Синодальной комиссией под председательством архиепископа Сергия (Страгородского), поскольку эти переводы по ряду объективных причин приняты не были и не получали церковного благословения. (протоиерей К. Буфеев. Патриарх Сергий, обновленчество и несостоявшееся реформа Русской Церкви XX века. // Благодатный огонь N 5, 2011).

20. В качестве предлагаемых мер по усовершенствованию понимания церковнославянского языка верующими мы хотели бы сделать также следующие предложения :

Ввести в качестве обязательных предметов в духовных школах РПЦ предметы: «история церковнославянского языка», «палеография церковнославянского языка», «палеография греческих и славянских рукописей», глубокий курс «православной аскетики».

Обязать монастыри РПЦ, приходы РПЦ:

· бесплатно раздавать листы с церковнославянской азбукой,
· издавать и бесплатно распространять пояснительные краткие словари богослужебной лексики,
· издавать большими тиражами для раздачи народу жития святых равноапостольных Кирилла и Мефодия
· издавать и бесплатно, либо на пожертвования — сжатые богослужебные руководства по богослужению с параллельным текстом на церковнославянском и русском языках (избранные песнопения вечерни, утрени, малого повечерия, псалмов, вечерних и утренних молитв)
· содействовать повышению уровня восприятия смыла праздников — публикация разъяснительных проповедей и комментариев на главные праздники
· выпустить краткие истории церковнославянского языка и его роли в истории русской культуры.

20. Необходимо также осознать и то, что сам подход к «справе» богослужебного языка и богослужебных текстов, который предлагается «Проектом», в своей основе является нецерковным. Он должен выстраиваться на тех принципах, которые были положены свт. Евфимием Тырновским, патриархом Болгарским: на культуре аскетики-исихии и культуре богословско-философской образованности.

21. Мы предлагаем, учитывая реалии нашего времени (серьёзный духовный упадок в РПЦ, неспособность обеспечить предполагаемый проект достойными, глубокоцерковными и высокой квалификации научными кадрами), документ «Церковнославянский язык в РПЦ» заморозить. Но при этом вести активные действия, направленные на широкое ознакомление с церковнославянским языком широких слоев верующих людей.

Редакция и редакционный совет «ПравославногоАпологета», 2011 г.
Председатель редакционного совета Виталий Липатов