«Наибольшей причиной непонимания богослужения является рассеянность ума»

Беседа с протоиереем Леонидом Ролдугиным

Сейчас многих волнует вопрос о возможных изменениях в богослужении. В Интернете и печатных СМИ идет дискуссия о языке богослужения, о том, как сделать богослужебные тексты «более понятными» и нужно ли это делать вообще, о том, необходимы ли переводы богослужебных текстов на русский язык, и если необходимы, то кто и как может или должен заниматься этими переводами. Мы попросили высказаться на эти темы настоятеля храма Рождества Христова в Измайлове, благочинного Преображенского округа Москвы протоиерея Леонида Ролдугина.

— Отец Леонид, в последнее время вновь поднят вопрос о языке нашего богослужения. Каким, по-вашему, он должен быть: церковнославянским или русским, допустима ли избранная правка церковнославянского текста?

- Вопрос о переводе церковных книг и богослужения на русский язык — не новый. Его поднимали еще в конце XIX — начале XX века, и очень за это ратовали обновленцы — в надежде на то, что при переводе на русский язык богослужение сразу станет понятным, и толпы народа хлынут в Церковь. Эти надежды не оправдались, они и не могут оправдаться. Полный перевод всего богослужения на русский язык не только не нужен, он и немыслим.

Во-первых, это разрушит многовековую традицию, сложившуюся в славянских странах. Это разорвет наши церковные связи с братскими Церквами, такими как Сербская Церковь, Болгарская Церковь, где богослужение все-таки совершается на церковнославянском языке.

Церковнославянский язык — священный язык; это богослужебный язык нашей Церкви на протяжении многих веков, и рвать эту тысячелетнюю традицию неправильно. Нельзя одним и тем же языком разговаривать на базаре и в церкви с Богом. В отличие от обыденного просторечия, это должен быть особый — священный, благоговейный — язык.

В древнем Израиле во времена Иисуса Христа разговорным был арамейский язык, а богослужение в Храме совершалось на иврите. Так же и сейчас: никто никаких вопросов о переводе иудейского богослужения на идиш не ставит. Другое дело — проповедь, произносимая после богослужения. Она, допустим, может быть легче воспринята на повседневном языке — на идише, но богослужение как совершалось на иврите, так и совершается.

Церковнославянский язык достаточно понятен русскому народу. Он имеет особую красочность, особый богословский смысл, даже особые построения фраз, которые взяты из византийской традиции. Кроме того, надо учитывать, что многие церковные тексты положены на ноты, они поются, они должны петься. Если перевести их на разговорный русский язык, то исказится или невосполнимо пропадет целый слой церковного богослужебного пения.

С другой стороны, есть некоторые церковные песнопения, которые совершенно непонятны современному человеку. Нужно облегчать их понимание. Эта работа всегда проводилась, но она проводилась всегда на очень архаичных элементах. К примеру, можно привести слова, которые совершенно утратили свой первоначальный смысл и приобрели смысл совершенно другой. В Псалтири встречается, например в 17-й кафизме: «Раб же Твой глумляшеся во оправданиих Твоих». В современных изданиях старый текст выносится на поля, чтобы древнее выражение было понятно людям, так как сейчас мы придаем этому слову совершенно иной смысл. По-нашему, «глумиться» значит «издеваться», хотя, если вслушаться, то корень слова «глумляшеся» — «ум». «Глумляшеся» значит «размышляти буду», то есть размышлять, углубляться умом, иметь в уме, в рассуждении своем.

Или взять, к примеру, самое распространенное евангельское чтение в Богородичные праздники: «Блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал». Сейчас это неблагозвучно звучит, поэтому можно заменить на «сосцы, имиже Ты питался». Понятно? Понятно все. Богослужебный язык живет, развивается, поэтому такие замены возможны и даже необходимы. Но подобных мест в богослужебных текстах не так уж много.

Полной русификации богослужебного языка быть не должно еще и потому, что не понятно, на какой русский язык будем переводить. На язык Пушкина, XIX века, или на литературный язык прошлого ХХ века, или на нынешний разговорный язык? Разговорный русский язык тоже развивается. Может быть, на язык СМС-ок будем переводить, или на молодежный сленг, или на уличный жаргон? Что тогда останется от священного текста? Тогда останутся одни междометия. И это будет уже не священный текст. К священному тексту должно быть особое благоговение — как к слову Божию.

Всегда, во всех богослужениях, во всех странах, во всех религиях был бережно сохранен более древний язык. Есть новогреческий мир и есть старогреческий — богослужение совершают на старогреческом языке.

Вот отрицательный пример, но поучительный: католики после II Ватиканского Собора в странах Западной Европы перевели богослужение на национальные языки. Но, что, наполнились храмы? Напротив, из этих храмов ушли люди — они пошли туда, где понятная для них месса совершалась на латинском языке. Традиционные приходы оказались более крепкими. А там, где перевели богослужение на современный язык, по прошествии 30−40 лет опять надо переводить — уже на более современный язык. И если будет идти постоянный процесс перевода, то что останется от древних текстов? Мы не будем их знать. Мы утратим самое сокровенное, самое основное, что мы слышим в этом боговдохновенном слове, когда Бог говорит с человеком.

Бог не говорит с человеком на просторечии. Бог говорит с человеком на понятном, но возвышенном языке, который наделен духовной сущностью. Бог говорит так, чтобы слова действительно имели глубокий и моральный, и мистический — многоплановый — смысл. Многоплановость смысла чаще всего заключена именно в славянском боговдохновенном тексте, а не в разговорной речи.

Введение разговорной речи вначале в значительной мере обеднило бы наше богослужение, а затем вызвало бы просто раскол среди верующих. У нас пример такой уже был: обновленцы делали замену церковнославянского языка русским. И что? Люди ушли в «Тихоновскую» Церковь, где богослужение совершалось на родном и понятном для них славянском языке. В XIX веке митрополит Филарет счел разумным полностью перевести Священное Писание с еврейского на русский язык, и при этом учитывались также многие проясняющие греческие тексты Септуагинты. Вне богослужения удобоприемлемо таким переводом пользоваться — для домашнего чтения, например.

То же самое касается и богослужебных книг. Есть издания с параллельным текстом. Хороший пример — трудно понимаемый сейчас Покаянный канон Андрея Критского. Во многих храмах, в том числе и в нашем, используют издание канона, где параллельно со славянским напечатан на соседней странице русский текст. Читаешь по-славянски — это, прежде всего, обогащает; при этом понимаешь смысл, глядя в русский текст. Кроме того, возникает желание почитать Библию и узнать первоисточник, откуда тот или иной образ взят, что с ним связано. Там много поучительного, много иносказательного, много того, что действительно раскрывает глубину и смысл Священного Писания.

Такая практика допустима. При этом некоторые отдельные слова тоже можно заменить. Например: «Авраам учреди странники». По-нашему, «учреждение» чего-либо означает «создание». А смысл древнего выражения — угостил странников, приготовил угощение для странников. Поэтому желательно дать толкование в подстрочнике или на полях, чтобы было понятно.

Для перевода текстов церковных книг разумно использовать не чисто русский язык, а славянизированный, при этом новославянский текст должен быть не только понятным, но и сохранять живую связь со старославянским языком. Многие сейчас учат иностранные языки, и никто не говорит: «Переведите мне на наш язык». Кто хочет читать Шекспира в подлиннике — учит английский язык; кто Гете хочет читать — немецкий или даже старонемецкий учит, и многое там ему открывается того, чего он не мог бы понять в переводе. Вот и церковнославянский язык — он не сложный, не тяжелый, и благодаря ему сохраняется связь поколений, а самое главное — сохраняется духовная высота богослужебного, богооткровенного текста.

— А как относиться к деятельности той комиссии, которую возглавлял архиепископ Финляндский Сергий (Старгородский), будущий патриарх? Мы знаем, что за несколько лет эта комиссия исправила многие каноны. Как вы оцениваете качество этих исправленных текстов?

- Я видел эти каноны. В богослужебной практике их не употребляли, они не всегда удачны. Кое-что из того, что сделал архиепископ Сергий, можно принять, но отнестись к этому надо критически. В тех канонах, которые перевел владыка Сергий, почти совершенно не учтен музыкальный момент. Была учтена только смысловая составляющая канонов, а музыкальная осталась в стороне. Поэтому к подобной работе необходим комплексный подход. Должны быть задействованы специалисты не только в области литургики, в области славянского и русского языков, но и в области церковного пения, потому что каноны должны петься. Необходимо привлечь церковных музыкантов, знатоков традиционного или хотя бы обиходного церковного пения, которое должно доносить не просто музыкальную красоту, но и богословский смысл исполняемых песнопений.

Богословская составляющая песнопений должна быть на первом месте. Всякий перевод должен учитывать, прежде всего, ту мысль, то богословское содержание, которое заключено в тропарях, седальнах канонов. Мысль должна быть сохранена прежде всего. Если эта мысль многоплановая, многоуровневая, многозначная, то она должна остаться на церковнославянском. Если славянский текст не подходит, то нужно использовать те наработки, которые были уже у владыки Сергия. Если они действительно выражают всю глубину мысли, если они выражают подлинный, изначальный богословский смысл, тогда ими можно пользоваться, совершенно отбрасывать их не нужно. Это был большой труд почтенного человека и известного богослова, который написал книгу «Православное учение о спасении». Он не был крупным знатоком славянского языка и переводческой работы. Понятно его стремление — сделать богослужения более ясными и доступными для восприятия. Но не всегда это получалось. И надо учитывать ту эпоху, в которую владыкой Сергием совершалась эта работа. С одной стороны, для него это было некоей отдушиной, с другой стороны, продолжением тех богословских исканий, которым был посвящен дореволюционный период. Им двигало стремление показать именно красоту православного богослужения; выполненные им переводы — его колоссальный личный труд.

Тексты, намеченные к переводу, не следует сразу выносить на всенародное обсуждение — скажем, на интернет-сайтах, потому что в богослужебные тексты, как в чистую воду реки, может попасть мутная вода непрофессионального мнения. Советоваться нужно со специалистами, с теми, кто действительно знает и может что-то полезное внести. С каждым человеком советоваться не следует, потому что многие советчики могут внести некоторую массовую несообразность: одному покажется, вот так лучше, а другому — вот как. И мы тогда действительно в дебрях словопрений увязнем и ничего не сделаем путного. Поэтому нужна, может быть, узкая, небольшая группа специалистов, комиссия из профессиональных знатоков, которая бы этим занималась.

— Во времена владыки Сергия так и было: он возглавлял группу специалистов. В дискуссиях, которые сейчас ведутся, высказывающие свое мнение разделились на три группы: есть те, кто считает, что нужно переводить все достаточно радикально; другие считают, что нужно переводить немного; третьи считают, что ничего нельзя переводить. И в каждой из этих групп есть высококлассные филологи. Получается, что и специалисты придерживаются разных мнений. Как тут быть?

- Во-первых, здесь нужно положиться на волю Божию, потому что всяким церковным процессом руководит Сам Бог. Это дело — внутрицерковное. Мы забываем о влиянии Духа Божия, просвещающего всякого человека, который трудится во славу Божию. Начинать нужно все с молитвы. Нужно помнить, что все эти обсуждаемые тексты есть тексты молитв, тексты обращения, тексты славословия, хвалебные тексты, тексты прошения к Господу Богу. Нужно всегда помнить о том, что молитва помогает изливать душу человека, что пред Господом Богом должно быть излито состояние души человека — любое ее состояние. Находимся ли мы в скорби или в радости, находимся в каком-то поиске или в размышлении, находимся в отчаянии, в унынии, или находимся в каких-то трудных обстоятельствах или в болезни — все это в богослужебных текстах отражено и все это должно быть сохранено. Не только богословская мысль, но и психологическое, моральное состояние души.

Нужно ли вообще заниматься поновлением текстов? Нужно это делать, но не радикально, потому что революции в Церкви никакой не должно быть. Это должно происходить естественным, постепенным, медленным, мирным путем. Это должен быть не путь компромисса, а путь поиска истины. На Вселенских соборах ведь не все были со всем согласны, многие высказывали свои точки зрения. Пусть и сейчас разные специалисты высказывают различные мнения. А компетентная комиссия отберет лучшее, то, что действительно выражает богословскую мысль Церкви и выражает состояние души человека.

Покаянный текст должен вызывать покаянные чувства в человеке. Такие каноны у нас есть. Зачем их переводить, когда они и так понятны? Они прекрасно выражают внутреннее состояние человека. Вот об этом нужно думать.

В комиссии должны быть не просто специалисты, но глубоко верующие люди, которые чувствуют всю глубину этого текста. Затем можно разослать эти тексты во все епархии, и в течение какого-то исторического периода Церковь выберет из того, что было предложено, лучшее и оставит это, введет это в практику, а то, что было чуждо, что было не совсем, может быть, правильно, то отсечет.

Здесь надо дать действовать Духу Святому — а не просто человеческому вдохновению, ибо боговдохновенной должна быть деятельность. Поэтому начинать все надо с молитвы: «Господи, помоги! Господи, вразуми! Господи, научи! Господи, наставь! Господи, прости ошибку, не дай впасть в искушение». Не должно быть соревнования знаний, соревнования интеллектов, а должны быть направлены все усилия к общей пользе. Иногда своими личными интересами, своими пристрастиями необходимо пожертвовать общему согласию и миру. Если это будет так, то тогда, я думаю, дело будет успешно. Нужно все начинать с молитвы и с чувством духовной ответственности, чтобы не повредить, не исказить мысль Божию.

Это дело должно быть неспешным, нескоропалительным, не переводом ради перевода, но делом спасительным, чтобы текст был на пользу души человека, чтобы текст был спасительным. Внутрицерковные люди должны этим заниматься — не просто ученые, но церковные люди.

— Хотелось бы вернуться к самому богослужению. Как вы считаете, что является наибольшей причиной непонимания богослужения: трудности самого текста или все-таки не совсем адекватное исполнение, невнятное чтение, пение? Что больше дает непонимания?

- Знаете, все вместе, все перечисленное вами. И прежде всего — рассеянность ума. Человек приходит в Церковь несосредоточенным, слушать Священное Писание он не привык. Часто даже утреннее и вечернее правило совершается механически, без внимания, без проникновения в текст. Бывает механическое исполнение. То же самое касается и молитвы Иисусовой. Можно взяться сделать пятисотницу, тысячу молитв, а толку от этого не будет никакого. Только фарисейство от этого будет развиваться, потому что будешь думать: «Вот, я сделал, я исполнил то, что положено». — но результата духовного, роста духовного, чувства смирения, чувства покаяния не возникнет. А ведь молитва направлена именно на то, чтобы человек познал свою греховность, чтобы внутрь себя посмотрел: что там творится внутри его сердца? То же самое наблюдается и в отношении восприятия богослужения.

Богослужения разнообразны. Есть суточный круг, есть месячный круг, двенадцать праздников, великопостный цикл, Цветная триодь и т. д. Что мешает человеку понимать? Во-первых, рассеянность ума, несобранность, невнимание. Второе — это леность обыкновенная. Не хочется человеку понимать, он и не стремится к этому. Что понятно — то понятно, а что непонятно, того и не хочет знать. Такие говорят: «Вот эти молитвы я буду читать, потому что мне понятно, это мне соответствует, а другие молитвы я не буду слушать, потому что многое мне непонятно, многое мне не по душе».

Конечно, полностью отдаться богослужению может мешать и непонятность отдельных текстов. Евангелие почти всем понятно, за исключением нескольких мест, а Апостол и паремии более трудны для понимания, поэтому их нужно разъяснять. Вот, например, одно из непонятных мест в Апостольских чтениях: «Спят довольни» — это что, хороший сон у них? А смысл совершенно другой: мы умираем от того, что недостойно причащаемся, в осуждение. Нужно это перевести? Конечно, нужно перевести и объяснить, донести до сознания людей, потому что это изменит их отношение к причастию и к литургии вообще. Нужно облегчать понимание подлинного смысла. Для этого существует катехизаторский отдел, а также воскресные школы для детей и школы для взрослых, они есть почти во всех приходах.

Но главное вот что: если человек приходит с желанием понять богослужение, с покаянным чувством, то Господь открывает ему смысл услышанного. Рано или поздно человек найдет объяснение, если он ищет его, если этот вопрос его мучает: или через людей, или через литературу, или еще каким-нибудь путем, но непонятный смысл рано или поздно прояснится. Кроме того, когда человек постоянно читает что-то, к примеру, Псалтирь или Евангелие, то с каждым разом он понимает все больше и больше. Сначала будет понятна только какая-то внешняя, например историческая, фактура. Потом начинаешь более понимать духовный мир, иносказательный смысл начинает раскрываться. А потом духовный смысл начинает раскрываться человеку.

Нам нужно не только вчитываться, нужно вживаться в это, соучаствовать в том, что ты читаешь. Когда будет соучастие, если предпримешь подвиг, если будет стремление, если усилие над собой сделаешь, тогда с текста, как бы скрытого за семью печатями, начнут сниматься печати. И тогда человек в тексте увидит не просто историческое повествование, а именно то, что ему говорит Бог, именно то, что ему сейчас нужно, — личное Божественное слово. Оно не перестанет быть творческим никогда. Бог — Творец. Он творил и сейчас творит спасение каждого человека.

Облегчить понимание смысла — это значит, в конечном итоге, привести людей в Церковь, привести людей к Богу, к пониманию нашего спасения. Единственное наше спасение — во Христе Иисусе. Священное Писание способствует нашей встрече с Богом. Если это достигается, тогда любые усилия, направленные к этому, благословляются Церковью, более того — бывают необходимыми.

Многое зависит от внутреннего настроя человека. Если он своим знанием, своим духовным опытом служит Церкви, служит Богу, тогда всякий его труд, в том числе и интеллектуальный, служит спасению. Для этого нужна молитва. Своими человеческими усилиями этого достигнуть нельзя. Здесь должен быть Бого-человеческий процесс. Бог со Своей стороны вразумляет и вдохновляет, а человек прилагает к этому свои усилия. Когда состоится эта встреча, тогда человек действительно получает мир, радость о Дусе Святе и понимает смысл того спасения, которое было совершено Спасителем, в которое мы входим, которое мы для себя активизируем, делаем его живым для себя, делаем своим собственным, тогда мы в этом участвуем. Мы органически вживаемся в это мыслью и душой, всеми своими чувствами вживаемся в этот текст, вживаемся в это спасительное богооткровенное многоуровневое слово Божие. Глубина премудрости и разума Божия открывается человеку постоянно, когда человек с усилием этим занимается. Когда ему не просто интересно, но когда это — дело его жизни, дело его спасения. Если с таким настроением подходить к переводу — как к делу, порученному Церковью, — и не внешне, а изнутри подходить к этому, тогда, я думаю, это будет успешно, это будет нужно. Пусть Церковь разберется с этим, нужно оставить это на волю Церкви.

Можно привести некоторую аналогию со Вселенскими соборами. Там мы увидим: сначала не все понимали церковную истину, были горячие споры, дискуссии, заседали иногда много раз и по нескольку лет, но никогда во главу угла не ставился внешний критерий — мнение большинства. Критерий был другой — соответствие Христовой истине, многовековому аскетическому молитвенному спасительному опыту всей Церкви. Вот, к примеру, Ефесский Собор 449 года, так называемый «Разбойничий», по своему составу был представительным, и было на нем единодушие большинства. Однако Церковь отвергла его гетеродоксальные богословские положения, потому что они не соответствовали Ее соборному внутреннему аскетическому опыту. Если текст перевода будет соответствовать внутреннему церковному аскетическому опыту, тогда это Церковью будет благословлено и будет воспринято, тогда на это будет Божие благословение. Если это будет противоречить внутреннему церковному 2000-летнему опыту, тогда это не будет принято — как чуждое, как ненужное Церкви, как внешнее, преходящее.

Утверждение внешнего, мирского человека, что он не ходит в церковь, потому что там все ему непонятно, чаще всего — только самооправдание его нежелания. Даже если перевести все богослужение на русский язык, все равно он не станет ходить в храм, все равно все в богослужении останется для него чуждым и непонятным. Потому что он приходит в храм как на какое-то театральное действо, ему интересно посмотреть, интересно поучаствовать в таком спектакле, приобщиться эмоционально или интеллектуально, но не духовно, к чему-то очень древнему.

Слово Божие, хоть и древнее, оно всегда новое. В нем ищущему сердцем открываются многие и многие спасительные внутренние смыслы. «А вот этого я не знал. Здесь вдруг открылась какая-то истина, и я должен что-то сделать». Это делали уже многие, и это было очень полезно для их совершенствования, для смирения, для осознания своей греховности, для покаяния, для спасения. Когда будет внутренний молитвенный настрой, тогда дело познания будет успешным.

С протоиереем Леонидом Ролдугиным беседовал Антон Поспелов

http://www.pravoslavie.ru/guest/48 462.htm