Каратель с врачебным дипломом

Революции 1917 г. и последовавшая за ними гражданская смута не только привели к кардинальному слому прежней системы общественных ценностей, но и обернулись уничтожением целых сословий. Разверзшиеся недра социальной преисподней исторгли из себя великое множество монстров. Значительная часть этого кошмарного сонмища оказалась в рядах большевистской партийной организации и ее «передового отряда» — Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК). Здесь они могли безнаказанно давать волю своим преступным наклонностям, отправляя в небытие бесчисленное количество человеческих душ. Одним из наиболее преуспевших в этом «неблагодарном, но нужном и полезном для революции деле» был первый руководитель Особого отдела ВЧК, Михаил Сергеевич Кедров.

Революционная юность

Подобно многим другим ведущим чекистам, Кедров имел богатое революционное прошлое, и, как и другие «борцы» с «ненавистным царизмом», происходил отнюдь не из рабоче-крестьянской среды. Сын нотариуса, потомственный дворянин, он появился на свет 12 февраля 1878 г. в Москве. В детстве ему едва ли приходилось думать о хлебе насущном. Отучившись в гимназии, в 16 лет Кедров ушел из семьи. В 1897 г. поступил на юридический факультет Московского университета, одновременно посещал лекции в Лазаревском институте восточных языков, активно занимался музыкой.
Но уже в 1899 г. за участие в студенческих демонстрациях Кедрова исключили из университета. Во избежание ареста молодому революционеру пришлось на время покинуть страну. Спустя год, вернувшись на родину, Михаил решил продолжить обучение и поступил на третий курс Демидовского юридического лицея в Ярославле.

Как написал в своей книге «Дзержинский» эмигрантский историк Роман Гуль, в Ярославле Кедров появился «в великолепно сшитом мундире, при шпаге, — красивый студент-белоподкладочник». Едва оказавшись в стенах юридического лицея, будущий руководитель Особого отдела ВЧК стал одним из организаторов и активных участников подпольного социал-демократического студенческого комитета, в марте 1901 г. проведшего в данном учебном заведении забастовку. В 1901 г., в возрасте 23 лет Кедров вступил в ряды РСДРП. В 1903 г. женился на дочери лесника-управляющего, Ольге Дидрикиль, которая впоследствии родила ему троих сыновей: Бонифатия (будущего видного советского академика), Юрия, Игоря и дочь Сильвию. За участие в революционном движении неоднократно подвергался преследованиям: несколько раз арестовывался и помещался под стражу, состоял под особым надзором полиции, а в начале 1903 г. по решению суда был отправлен в Вологодскую губернию в административную ссылку.

Во время революции 1905 г. Кедров занимался вооружением рабочих дружин. По заданию партийного руководства переправил несколько десятков пистолетов и винчестеров в распоряжение большевистской организации в Костроме. В августе 1905 г. организовывал подкоп в баню Таганской тюрьмы в Москве для освобождения содержащихся там функционеров Северного бюро ЦК партии во главе с Николаем Бауманом. В октябре 1905 г. отправился в Кострому, где вошел в состав местного комитета РСДРП, и стал одним из организаторов его боевых дружин. В террористической деятельности мужу активно помогала супруга — член партии с 1902 г.

После поражения революции работал в Тверской, затем в Петербургской большевистских организациях, являлся агентом ЦК РСДРП по распространению партийной литературы.

В январе 1906 г. Кедров перешел на нелегальное положение. По поддельному паспорту на имя мещанина города Рогачева Могилевской губернии, приказчика Иванова Михаила Сергеевича, жил в разных городах Российской империи. Для пополнения партийной кассы несколько раз устраивал концерты в Твери и принимал в них участие как пианист.

В том же году, используя фальшивые документы, будущий чекист перебирался в Петербург, где на деньги, полученные в наследство от отца, организовывал издательство «Зерно», ставшее в скором времени довольно успешным коммерческим предприятием, имевшим свои представительства в других городах.

Наряду с легальной литературой, в типографии издательства тайно выпускались листовки и прокламации, а также сочинения В.И. Ленина, прежде публиковавшиеся лишь на страницах зарубежной печати. Возможности издательства активно использовались партийным начальством для укрепления связей с большевистскими организациями на периферии.

Неудивительно, что едва ли не с самого своего основания деятельность «Зерна» стала объектом пристального внимания царской полиции: издательство неоднократно подвергалось обыскам, а в 1908 г. и вовсе было разгромлено. Кедрова арестовали и отдали по суд. До конца 1911 г. он сидел в Доме предварительного заключения в московских «Крестах».

В эмиграции

Освободившись из тюрьмы, будущий чекист непродолжительное время работал присяжным поверенным — так в Российской империи именовали адвокатов при окружном суде или судебной палате. Кажется невероятным, но привлечение к ответственности за антиправительственную деятельность в дореволюционной России не являлось препятствием для службы в адвокатуре.

Вновь оказавшись объектом повышенного внимания полиции, в 1912 г. Кедров вместе с семьей уехал за границу. До 1914 г. жил в швейцарском городе Берне, принимал участие в работе местной эмигрантской большевистской организации. Находясь в эмиграции, помимо участия в общественно-политической деятельности, Михаил Сергеевич активно повышал собственный образовательный уровень: слушал лекции по медицине в Бернском университете, а с 1914 г. — на медицинском факультете в Лозанне. Казалось, вчерашний бунтарь, наконец, взялся за ум и вознамерился посвятить свою дальнейшую жизнь служению людям.

Но, как написал о Кедрове мученик сталинских лагерей, известный русский прозаик и поэт Варлам Шаламов, «врач, учившийся <…> не только лечебным знаниям, но и гуманизму, музыкант, окончивший консерваторию по классу рояля, сам вдохновенный пианист, развлекавший Ленина глубочайшим исполнением бетховенской „Аппассионаты“ еще на швейцарских вечеринках. Кость от кости, плоть от плоти московской интеллигенции. Именно Кедров заставил меня думать, что все это не облагораживает». (Выделено мной — Д.С.)

Пребывание в эмиграции не ограничивалось для будущего чекиста одной лишь Швейцарией. Подобно другим российским политическим эмигрантам, он много путешествовал с семьей по Европе, жил некоторое время в Париже. Именно там в поведении Михаила Сергеевича проявились первые заметные признаки психического расстройства.

Опираясь на свидетельства современников, высланный большевиками из Советской России в начале 1920-х гг. историк Сергей Мельгунов в своей работе «Чекистский Олимп», описывает странности в поведении Кедрова:

«Доктор по образованию и политический эмигрант по профессии, Кедров в Париже занялся „наукой“. Мне говорили, что он решил изучить глотательный процесс в человеческом организме. Происходя из зажиточной, „буржуазной“ семьи, Кедров был человеком со средствами и мог позволить себе заниматься всякими причудами. И причуды выходили у него, действительно, причудами. Рассказывают, что он часами проводил время в созерцании или, точнее, в ощущении своего собственного глотательного процесса, поглощая несметное количество конфет „драже“. Над детьми своими д-р Кедров проделывал иной эксперимент. Высчитав потребное им количество „калорий“, он морил их голодом, не дозволяя выходить из установленной нормы. Кедров был уже тогда маньяком».

Данная Мельгуновым характеристика может показаться кому-то излишне предвзятой. Однако всемирно известный историк, на протяжении многих лет собиравший свидетельства о большевицком терроре и главных его идеологах, сам неоднократно сидевший в чекистских застенках и чудом избежавший расстрела — имел все основания высказывать подобные мысли.
Психические расстройства, по-видимому, являлись настоящим бичом семьи Кедровых. Достаточно сказать, что старший брат Михаила умер душевнобольным в костромской психиатрической лечебнице. Дурная наследственность перешла и к одному из сыновей Кедрова — Игорю.

Агитатор в медицинском халате

Окончив в 1915 г. обучение и получив заветный диплом, новоиспеченный работник «самой гуманной в мире профессии» по поручению Ленина в 1916 г. вернулся обратно в Россию. На родине его мобилизовали в царскую армию, и некоторое время он служил главным врачом военного госпиталя в Кашине Тверской губернии. В том же году Михаила Сергеевича направили военным врачом-эпидемиологом на Кавказский фронт.

Однако прибывший из эмиграции ленинский эмиссар облачился в армейскую униформу и белый медицинский халат отнюдь не из стремления послужить своей Родине. Подобно другим функционерам РСДРП, Кедров рассматривал ведущуюся уже третий год «империалистическую» войну как предпосылку для будущей революции.

Используя служебное положение, Кедров развернул антивоенную агитацию среди солдат-фронтовиков, воплощая на практике программное заявление Ленина, сформулированное еще в 1914 г. и гласившее, что «с точки зрения интересов трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и тотчас — поражение царизма в данной войне. Ибо царизм в сто раз хуже кайзеризма».

В распространении большевистских идей в армейской и рабочей среде весомую роль сыграли агитационные материалы. (В 1908 г., незадолго до собственного ареста, Кедров предусмотрительно спрятал большое количество уцелевшей от конфискации выпущенной им пропагандистской литературы, и в марте-апреле 1917 г. передал ее в распоряжение ЦК партии).

Известие о большевистском перевороте в столице застало Кедрова в Омске. Здесь он как «активный участник революционных событий» возглавил местный Совдеп, а по возвращении в Петроград был назначен в народный комиссариат по военным делам в качестве комиссара по демобилизации армии. В этой должности Кедров, как писали о нем авторы изданного в советское время сборника биографических очерков «Чекисты», «в полную силу проявил свой большевистский характер», за четыре с половиной месяца проведя демобилизацию 10 млн. солдат.

Представление о том, насколько значительным было участие Кедрова в процессе ликвидации старой армии, можно составить на примере изданных в то время декретов «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и об организаций власти в армии», упразднивших прежнюю структуру организации армии, а также систему званий, наград и чинов. Оба эти постановления подписаны, в том числе, и Михаилом Сергеевичем.

В распоряжении комиссариата оказались огромные технические ресурсы, дорогостоящее военное имущество, мастерские, склады. Как шутили тогда в Совнаркоме: «Демоб» превратился в настоящий «универмаг». Именно к Кедрову руководители различных советских учреждений обращались с просьбами выдать им тот или иной инвентарь, оборудование или всякого рода материалы.

На Северном фронте

В мае 1918 г. Кедров возглавил специальную правительственную комиссию — т.н. «Советскую Ревизию». В задачи последней входило «производство ревизии всего военного хозяйства, местных советских учреждений», районом действия комиссии являлись Ярославская, Вологодская, Архангельская, Иваново-Вознесенская и Костромская губернии. Помимо Михаила Сергеевича, в состав комиссии вошли другие бывшие сотрудники «Демоба» (около 40 человек). Безопасность «Ревизии» обеспечивала команда латышских стрелков.

К этому времени политическая обстановка в стране складывалась явно не в пользу большевиков: на Юге объединенные отряды добровольцев и казаков заняли Новочеркасск и Ростов; в центральных губерниях и Поволжье вспыхивали крестьянские восстания против ленинской продразверстки; в Петрограде, Москве, Ярославле и других промышленных центрах происходили забастовки рабочих. А 25 мая 1918 г. в Сибири произошло выступление Чехословацкого корпуса, ознаменовавшее собою начало полномасштабной Гражданской войны.

Прибыв в Архангельск, Кедров и его люди в первую очередь организовали вывоз скопившегося в местном порту военного имущества, продовольствия и материалов. К январю 1918 г. здесь хранилось 700 000 снарядов, 80 пудов взрывчатых веществ, около 15 млн. пудов каменного угля, большие запасы льна, шкур, марганцевой и медной руды. Вывезли из Архангельска и ценности Народного Банка — золотые слитки и процентные бумаги на сумму около 60 млн. рублей, наличные деньги в сумме 8 млн. рублей.

В июне 1918 г. начальник «Советской Ревизии» сделался командующим Северным фронтом. На этом посту уполномоченный Совнаркома развернул «энергичную работу» по укреплению местных партийных рядов, принимая «решительные меры к контрреволюционерам и саботажникам». На практике это означало физическое уничтожение всех потенциальных, действительных и мнимых противников власти большевиков, массовые бессудные казни.

Как следствие, уже летом 1918 г., до официального объявления «красного террора», в Архангельске воцарилась настоящая мясорубка. По свидетельству находившегося в то время на Севере знаменитого социолога Питирима Сорокина, «большевистский комиссар Кедров казнил людей сотнями и даже тысячами. Свои жертвы коммунисты расстреливали, топили или забивали до смерти. Чувствуя, как шатается почва под ногами, они пытались укрепить свои позиции безудержным террором».

История сохранила имя одной из первых жертв Кедрова в бытность его командующим Северным фронтом. Это был командир 1-го Архангелогородского Советского полка капитан И.И. Иванов. За попытку перейти на сторону интервентов в июле 1918 г. его приговорили к расстрелу. После освобождения Архангельска от власти большевиков, 10 августа 1918 г., в память о убиенном была отслужена заупокойная литургия.

Имена некоторых других жертв, казненных в июле-августе 1918 г. по личному распоряжению ленинского наркома, опубликовал в своей книге «Красный террор. Россия. Украина. 1917−1924» архангельский историк и журналист Юрий Всеволодович Дойков.

Так, в начале августа 1918 г. Кедров подписал приказ о расстреле начальника отделения службы движения Северной дороги, инженера Н.П. Ильинского. Аналогичная участь ждала старейшего архангельского социал-демократа, гласного Архангельской городской думы, председателя губернского продовольственного Комитета, Александра Папилова.
Не отставали от Кедрова другие «ответственные работники». 3 августа 1918 г. по постановлению Политотдела Северо-Восточного участка Беломорского фронта в Вологде за подписью начальника политотдела Александра Эйдука, расстрелян председатель Правления смолокуренных кооперативов Важской области Григорий Дегтев. 5 августа 1918 г. Архангельской губчека казнен священник Мординского прихода, Владимир Юшков…

Когда в Архангельске высадился английский десант, Михаил Сергеевич находился в Москве. Не учитывая сложной обстановки, он уехал в столицу с отчетом о проделанной работе, за что был строго отчитан Лениным.

«…Вред вашего отъезда, — негодовал Владимир Ильич, — доказан отсутствием руководителя в начале движения англичан на Двине. Теперь Вы должны наверстать упущенное». Подстегнутый таким образом, по возвращении на Север, Кедров, что называется, превзошел самого себя: в Вологде, которую уполномоченный Совнаркома избрал своей резиденцией, начались массовые аресты, поквартальные обыски и облавы. По далеко неполным данным, за «участие в подготовке и контрреволюционной деятельности» в городе было арестовано свыше 2000 человек. Многие из них впоследствии были расстреляны.

«Суд и расправу» Кедров вершил, не выходя из собственного вагона — здесь заподозренных в «нелояльности» допрашивали и пытали. Затем обреченных выводили наружу и убивали.

Царившую в Вологде в те летние месяцы атмосферу всеобщего страха, красноречиво характеризуют строки воспоминаний писателя Варлама Шаламова:

«…Весь город дышал тяжело. Его горло было сдавлено».

Чекистская служба

Приобретенный на Севере карательный опыт предопределил последующее назначение Михаила Сергеевича. В сентябре 1918 г. его отзывают в Москву, и, как подготовленного «всей своей предшествовавшей революционной деятельностью», переводят на новый «ответственный участок работы». По указанию Ленина Кедров был направлен в распоряжение председателя ВЧК Феликса Дзержинского.

Как написал один из авторов сборника «Военные контрразведчики», выпущенного к 60-летию особых отделов, «для работы в ВЧК у Михаила Сергеевича были все необходимые качества».
Вначале Кедров возглавил Военный отдел ВЧК, созданный «для усиления борьбы с контрреволюционными элементами» в рядах Красной армии; а с января 1919 года — Особый отдел ВЧК.
Характеризуя деятельность Михаила Сергеевича на этом посту, советские историографы не скупились на похвалы, изображая «верного большевика-ленинца» непревзойденным гением оперативной работы, сочетавшим в себе «высокую принципиальность и непримиримость к врагам» с «большой человечностью и любовью к людям». В своих воспоминаниях, опубликованных в 1960—1970-е гг., «ветераны госбезопасности» — немногочисленные уцелевшие во время сталинских чисток «питомцы Дзержинского», также писали о Кедрове как о человеке исключительно положительных качеств. Один из этих чекистов, Василий Васильев, в своих мемуарах использовал в отношении Михаила Сергеевича следующие характеристики: «профессиональный революционер ленинской школы и замечательный человек — неподкупно честный, принципиальный, требовательный к другим и прежде всего к самому себе».

Как же в действительности проявил себя этот «замечательный человек» в бытность свою начальником Особого отдела?

Вначале несколько слов о якобы присущем Кедрову высоком профессионализме. По мнению служивших у коммунистов в качестве военспецов бывших царских офицеров, Михаил Сергеевич был человеком, не только не знающим сущности контрразведывательной работы, но имевшим «весьма слабое понятие о военном деле в целом».

«…Никакого дела, — писал о Кедрове историк С.П.Мельгунов, — конечно, организовать он не мог. Его функции были проще. Он должен был только проявлять беспощадность и жестокость в отношении политического противника. И Кедров был прямолинеен и элементарен. <…> Воображая себя санкюлотом-монтаньяром XVIII столетия, Кедров с наганом в руках перед окровавленной „стенкой“ осуществлял идеи большевизма». (Выделено мной — Д.С.)

Скорый на расправу, Кедров восхищал этим своих «коллег» по чекистскому ведомству. Как сообщил автору этих строк архангельский историк Ю.В. Дойков, в фондах местного краеведческого музея им были выявлены написанные в 1979 г. и не опубликованные до настоящего времени воспоминания одного «ветерана» — чекиста, в которых последний писал:

«Так вот Кедров решал просто. Уполномоченный пишет постановление: Фетюков. Эсер. Гидра контрреволюции. Точка. Р. (Расстрелять — Д.С.) Подчеркивает. И подпись — Кедров».
Приведенные цитаты служат наглядным опровержением созданных советскими пропагандистами мифов, изображающих Михаила Сергеевича «профессионалом высокого класса» и «гуманистом». Напротив, именно во время работы в Особом отделе маниакальная жестокость и палачество Кедрова достигли своего апогея.

«Ненормальность Кедрова, — вспоминала по поводу своей первой встречи с этим „замечательным человеком“ супруга историка С.П.Мельгунова Прасковья, — проявлялась во всех мелочах. Даже внешний его вид приобрел оттенок тяжелого недуга! Тусклые, лишенные всякого блеска глаза мертвенно глядели на посетителя. Что-то зловещее было в этом окаменелом лице».

20 февраля 1919 г. Кедров вместе Дзержинским подписал приказ, предоставивший армейским особым отделам в отношении «непосредственной расправы по пресечению преступлений» права и функции губернских ЧК; а 9 марта 1919 г. по поручению Президиума ВЧК выступил одним из разработчиков проекта создания системы концентрационных лагерей в масштабе страны.

В скором времени нашлось и специфическое применение врачебным познаниям Кедрова. Неудовлетворенный результатом объявленной в начале 1919 г. мобилизации для отправки на фронт военнообязанных фельдшеров и врачей, Ленин предложил провести повторный осмотр всех, кто ранее был освобожден от призыва. Не доверяя «буржуазным» специалистам, «вождь мирового пролетариата» возложил эту функцию на Особый отдел ВЧК. Кедров возглавил комиссию, в составе которой, помимо чекистов, были представитель Главного штаба армии и двое проверенных специалистов-врачей. Комиссия наделялась широкими полномочиями: ее сотрудникам было предоставлено «право безапелляционного переосвидетельствования» призываемых на военную службу. Неявка в комиссию в течение трехдневного срока, каралась «по всей строгости военного времени». В результате, как отмечалось одним из советских биографов Михаила Сергеевича, «саботаж медицинского персонала был пресечен».

География мест, которые Кедров в качестве председателя Особого отдела ВЧК посетил за годы Гражданской войны, довольно обширна. Москва, Петроград, Великий Устюг, Вологда, Тамбов, Курск, Воронеж, Смоленск, Могилев, Орша, Гомель, Заволжье, Прикаспий, Западная Сибирь, Архангельск.

И всюду, где появлялся поезд высокопоставленного чекиста, начинались массовые аресты и казни. Среди погибших было немало детей — мальчиков и девочек 8−14 лет.

По свидетельству современника, из прифронтовой полосы в Москву доставляли «детишек разных возрастов и те рассказывали о расстрелах на фронте целыми пачками детей, идущих в гимназию или из гимназии под предлогом борьбы с шпионажем».

Сведения о карательных экспедициях Кедрова время от времени появлялись и в советских газетах. Мельгунов сообщает, что в них говорилось о «сотнях арестованных, о десятках расстрелянных и пр. во время „административно-оперативной“ и „военно-революционной“ ревизии». Нередко сообщения в прессе носили весьма туманный характер: например, «Воронежские Известия», опубликовавшие 12 августа 1919 г. отчет о пребывании в городе «комиссии Кедрова», писали о «переосвидетельствовании» в течение нескольких дней 1000 офицеров, а также о взятии и последующей отправке в центр «многих заложников».

Даже в тех случаях, когда официальной миссией Кедрова было осуществление санитарного контроля и оказание помощи в борьбе с эпидемиями, возглавляющий Особый отдел не забывал о своих чекистских обязанностях. Так, во время своего пребывания в Сибири в конце декабря 1919 — начале января 1920 г. Кедров присутствовал на первых заседаниях Томской (Новониколаевской) губчека и санкционировал своей подписью «полномочного представителя ВЧК» приговоры к высшей мере наказания.

Создатель «лагерей смерти»

Вершиной кровавого безумия Кедрова стала масштабная бойня на Севере России, учиненная им в начале 1920 г. Из-за природных условий — замерзшего моря и отсутствия дорог — белое командование не сумело наладить эвакуацию, в результате покинуть страну сумели лишь 2500 человек. Остальные — более 20 000, угодили в плен. Многим из этих людей предстояло в самое ближайшее время погибнуть.

Первые массовые расправы над пленными произошли сразу же после капитуляции последних частей Белой армии. Так, из полуторатысячного отряда офицеров, пытавшихся пешим порядком уйти из Архангельска в Мурманск, более 800 были расстреляны почти сразу. Случилось это 28 февраля 1920 г.

Других военнопленных поместили в созданный в Архангельске концентрационный лагерь, где стали истреблять постепенно и планомерно. Одновременно город и прилегающие окрестности захлестнули обыски и аресты среди гражданского населения. На уничтожение обрекались не только лица непролетарского происхождения — сестры милосердия, священники, предприниматели, инженеры, врачи, но и крестьяне, симпатии которых на Севере в годы Гражданской войны, были в основном, на стороне белых.

Не мог обойти вниманием Кедров и свой «любимый» контингент — детей. Как вспоминали очевидцы, в Архангельске было много расстрелов мальчиков и девочек 12−16 лет. Практиковались и публичные казни — днем, на площади возле канатного завода Клафтона. Но спустя время все же сочли, что прилюдно творить такие дела не стоит, и выбрали другое место для экзекуций.

Именно тогда Кедров выступил в роли организатора первых советских концентрационных лагерей в Архангельской губернии. В автобиографии, находящейся в его личном деле, начальник Особого отдела писал о себе: «1919 год. С января Председатель Особого отдела ВЧК, образовавшегося из слияния военного отдела ВЧК и военного контроля РВСР (члены Коллегии: Павлуновский и Эйдук). Член ВЦИК. По совместительству: член коллегии НКВД, заведующий лагерями принудит. работ Республики… 1920 год. С мая месяца полномочный представитель ВЧК по Архангельской (освобожд. от белых), Вологодской и Северо-Двинской губерн. Член коллегии НКВД (организатор Холмогорского, Пертоминского, Соловецкого лагерей)» (выделено мной — Д.С.).

Созданные Кедровым концентрационные лагеря не были предназначены для временного содержания арестованных или отбытия наказания. По сути своей, они являлись лагерями уничтожения, на целые десятилетия предвосхитившими своим появлением нацистские «фабрики смерти».

Наиболее страшным был Холмогорский концлагерь. Именно здесь, по многочисленным свидетельствам современников и сохранившимся документам, происходили самые массовые расстрелы. Казни совершались по приказу и при личном участии Кедрова. Собрав в Архангельске партию в 1200 офицеров, начальник Особого отдела погрузил их на две баржи, и когда они пришли в Холмогоры, приказал открыть огонь из пулеметов.

«Здесь, на берегу, их и расстреляли, — вспоминала почетная гражданка Архангельска, Ксения Гемп. — Часть трупов столкнули в реку, а часть зарыли». Всего в результате этой варварской акции погибло до 600 человек.

Массовые казни на Севере шли всю весну и лето 1920 г., так что, к началу сентября Архангельск называли «городом мертвых», а Холмогоры — «усыпальницей русской молодежи».

С подачи Кедрова северные лагеря стали местом, куда со всей страны свозили пленных белогвардейцев и казаков. Партию таких заключенных, доставленных с юга, численностью более 2000 человек, казнили в первых числах сентября в Холмогорах в «день красной расправы» — годовщину советского декрета «О красном терроре».

Важно отметить, что созданные Кедровым «конвейеры смерти» продолжали функционировать и после отбытия «прославленного чекиста» в Тамбовскую и Воронежскую губернии, для подавления вспыхнувших там крупных крестьянских восстаний.

Только в Холмогорском концлагере и только в январе — феврале 1921 г. были убиты 11 000 человек. Расстрелы продолжались и в марте-апреле. Так, по приказу Дзержинского в районе Холмогор казнили свыше 400 офицеров и генералов. Наравне с чекистскими пулями, заключенных во множестве уничтожали болезни, голод и холод. Даже сейчас в Холмогорах находят человеческие кости и черепа. В июле 2010 г. на месте массовой гибели тысяч людей был установлен памятный крест.

«Безвинная жертва репрессий»

Слухи о сумасшествии Кедрова в партийной среде ходили давно, но в страшные годы Гражданской войны подобные «мелочи» мало интересовали кремлевских владык. Однако в дальнейшем неуправляемые маньяки перестали быть нужными власти. Складывающаяся система тоталитарного государства испытывала потребность в убийцах иного типа — бесстрастных, предсказуемых и послушных. Как следствие, после сворачивания «военного коммунизма» некоторые палачи эпохи «красного террора» отправились на «заслуженный отдых». Были среди них и такие, кто завершил свою карьеру стенкой в расстрельном подвале или помещением в психиатрическую больницу.

Не стал исключением и Кедров. В 1922 г. его отправили лечиться в Норвегию. Согласно одной из версий, случилось это после того, как «несгибаемый большевик-ленинец» приказал своим подчиненным открыть огонь по группе ребятишек, спешащих на занятия в школу.

История не сохранила подробностей о пребывании Михаила Сергеевича в клинике для душевнобольных, но, видимо, полтора года лечения все же пошли ему на пользу.

Начиная с 1924 г. Кедров занимает различные руководящие должности: в 1924—1925 гг. работал в Высшем совете народного хозяйства (ВСНХ) и Наркомате здравоохранения, одновременно был главным редактором Всесоюзной газеты «Кто кого?»; в 1926—1927 гг. — помощником прокурора отдела военной прокуратуры Верховного суда СССР. В 1926—1931 гг. возглавлял Красный спортивный интернационал; в 1928 г. был председателем оргкомитета Всемирной спартакиады в Москве… Как сообщает Иван Викторов, автор биографической книги о Кедрове «Подпольщик. Воин. Чекист» (М., 1963), Михаил Сергеевич «проявил себя» и здесь, «с присущей ему страстностью и непримиримостью» развернув активную борьбу против «раскольнической политики врагов в спортивном движении».

В 1931—1934 гг. Кедров был членом Президиума Госплана СССР, руководил сектором обороны, затем отделом науки и техники; с 1934 г. — работал директором Военно-санитарного института, а в 1936—1939 гг. — старшим научным сотрудником Нейрохирургического института.

Однако чекистские «заслуги» Михаила Сергеевича длительное время оставались без поощрения. В Гражданскую войну Кедров не заработал ни единой награды, и это его весьма огорчало. Лишь в 1927 г. он получил заветный орден Красного Знамени. Его, вместе с другими своими регалиями (значками Почетного чекиста к 5-летию и к 10-летию ВЧК) «преданный соратник Дзержинского» впоследствии с гордостью носил на своей гимнастерке.

Чекистская карьера Михаила Сергеевича нашла продолжение в одном из его сыновей. Пойдя по стопам отца, младший сын Кедрова, Игорь, сделался одним из самых жестоких «колольщиков» — следователей, которые при помощи издевательств, угроз и побоев получали от арестованных нужные показания.

Сбежавший в 1938 г. на Запад чекист Александр Орлов в опубликованной им книге «Тайная история сталинских преступлений» дал следующую характеристику сыну — Игорю Кедрову:

«Он был осторожен, замкнут, вечно поглощён своей работой. Не одарённый способностью к критическому мышлению, он воспринимал всё исходящее от партии и от начальства как непреложную истину». (Выделено мной — Д.С.)
Однажды, раздосадованный поведением одного из подследственных, который сначала согласился признаться в том, что хотел убить Сталина, а после отказался от своих слов, Игорь пришел в исступление и закричал: «я задушу его собственными руками!».
При этом, свидетельствует Орлов, «Кедров вёл себя так, словно <…> лишился чего-то самого ценного в жизни, точно он был жертвой <…>, а не наоборот».

«Я с удивлением смотрел на него, — продолжает Орлов, — и внезапно увидел в его глазах то же фосфорическое свечение и те же перебегающие искорки, какими сверкали глаза его безумного отца».
В книге известного советского невозвращенца приведено еще одно свидетельство жестокости Кедрова-младшего:

«…Берман (первый заместитель начальника Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР — Д.С.) рассказал Слуцкому (начальник Иностранного отдела ГУГБ НКВД СССР — Д.С.) и мне, что несколько дней назад он и другие сотрудники бросились к кабинету Кедрова, услышав дикие крики, доносившиеся оттуда. Они застали Кедрова вне себя: разъярённый, он обвинял заключённого — это был Фридлянд, профессор ленинградского института марксизма-ленинизма — в попытке проглотить чернильницу, стоящую у него на столе. «Я остолбенел, — рассказывал Берман, — увидев эту самую чернильницу — массивную, из гранёного стекла, размером в два мужских кулака. «Как вы можете, товарищ Кедров! Что вы такое говорите!» — бормотал Фридлянд, явно запуганный следователем. Тут мне пришло в голову, — продолжал Берман, — что Кедров помешался. Если б вы послушали, как он допрашивает своих арестованных, без всякой логики и смысла, — вы бы решили, что его надо гнать из следователей. Но некоторых он раскалывает быстрее, чем самые лучшие следователи. Странно, — похоже, он имеет какую-то власть над ними.» (Выделено мной — Д.С.)

Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая карьера Игоря Кедрова и его влиятельного отца, если бы после устранения своих основных политических конкурентов Сталин не переложил ответственность за творившийся в стране произвол на плечи непосредственных исполнителей. Среди работников карательных органов были найдены «козлы отпущения» — следователи и участники «троек», во множестве фабриковавшие дела по обвинению в шпионаже и выносившие расстрельные приговоры. Прежний нарком НКВД, Николай Ежов, как и его предшественник — Генрих Ягода, был отстранен от занимаемой должности, впоследствии арестован и приговорен к смертной казни.

Новым главой чекистского ведомства стал Лаврентий Берия. Это назначение не предвещало для Кедрова ничего хорошего. Еще в 1921 г., работая на Кавказе, Михаил Сергеевич выявил многочисленные нарушения о стороны Берия, бывшего в ту пору председателем Азербайджанской ЧК. Составив по этому поводу докладную записку, Кедров направил ее Дзержинскому, однако благодаря заступничеству Микояна, Орджоникидзе и Сталина дело не получило развития.

Теперь, когда Берия стал полновластным наркомом внутренних дел, «соратник Дзержинского» испытывал серьезные опасения. Не было уверенности, что новый руководитель НКВД не попытается разделаться со своим недругом, припомнив ему давние счеты.

Надеясь на поддержку вождя, Кедров решил нанести удар первым.

В начале 1939 г. бывший чекист посоветовал своему сыну Игорю и его сослуживцу и другу Владимиру Голубеву написать и отнести в приемную Сталина письмо, в котором сообщалось о якобы обнаруженном ими заговоре в органах государственной безопасности, возглавляемом Берией. Копию письма передали Матвею Шкирятову, заместителю председателя Комиссии партийного контроля.

Реакция на это сообщение последовала незамедлительно. Однако она была совсем не такой, как хотелось бы Кедровым.

В конце февраля 1939 г. Игорь вместе с товарищем были арестованы. 21 января 1940 г. Военной коллегией Верховного суда СССР осуждены к высшей мере наказания и 25 января расстреляны.
Узнав об аресте сына, Кедров лично обратился к вождю с письмом, в котором поведал о своей давнишней записке на имя Дзержинского, а также о том, что «НКВД стремится изолировать себя от партии», и Берия намеренно уничтожает накануне войны «лучшие партийные и военные кадры».

Когда арестовывали, расстреливали и сажали других, старый чекист находил это правильным. Но после того как точно такая же участь постигла одного из его сыновей, Кедров воспринял случившееся как «страшную несправедливость»:

«Я не могу допустить мысли, чтобы партиец репрессировался за использование своего неотъемлемого права обращаться с любыми заявлениями во все партийные организации, вплоть до ЦК», — писал «несгибаемый ленинец».

Сталин, однако, думал иначе. Ночью 16 апреля 1939 г. за Кедровым пришли люди в форме.

После ареста бывшего руководителя Особого отдела поместили в Сухановскую тюрьму. Организованная Берией на территории Свято-Екатерининского монастыря, Сухановка (также именуемая Спецобъектом 110) предназначалась для содержания особо важных политических узников. Первым «контингентом» тюрьмы стали сотрудники высшего и среднего звена НКВД во время «ежовщины», а также сам «железный нарком». Располагалась Сухановка неподалеку от печально знаменитого Бутова — места, где годы Большого террора в основном и приводились в исполнение смертные приговоры по делам, проведенным «тройкой» УНКВД по Москве и Московской области.

По описанию очевидца, тюрьма производила весьма мрачное впечатление:

«Это был ряд каменных мешков по обе стороны коридора, без естественного освещения, с тусклыми лампочками под зачехленными решетками у высокого потолка. В камере железная койка, стул, стол, приклепанные к полу, и унитаз. Железная дверь с «очком» для наблюдения за арестованными и небольшим отверстием для передачи пищи, тоже с задвижкой снаружи. Арестованные могли пользоваться койкой только в «положенное» время, днем койка поднималась к стене и закрывалась на замок».

Производимые преимущественно по ночам, допросы заключенных сопровождались активным применением пыток. Поговаривали, что пыточный инструментарий для «Спецобъекта 110» специально заказали в нацистской Германии.

Подобно другим арестантам, 61-летнему Кедрову было суждено в полной мере испытать на себе все «прелести» бериевского следственного «конвейера».

«Из Сухановки, — поведал Михаилу Сергеевичу один из допрашивающих его следователей, — есть два выхода: признание или… на тот свет. Выбирай».

Угрозами и пытками бывшего чекиста пытались заставить признаться в шпионаже и «контрреволюционной деятельности», а также в том, что он. являлся агентом царской охранки, завербованным еще до революции. Желая добиться от обвиняемого признательных показаний, энкаведистские следователи задействовали весь пыточный арсенал…

Кажется невероятным, но, несмотря на издевательства и побои, виновным он себя не признал.

«Категорически отрицаю предъявленные мне обвинения, — записано в протоколе допроса. — Заявляю, что вся моя жизнь и преданная работа в партии большевиков в течение 38 лет является убедительным опровержением предъявленных обвинений».

В промежутках между допросами Кедров забрасывал партийные инстанции слезными письмами, в которых настаивал на своей невиновности:

«Я преданный сын партии и не погибну в советской тюрьме с клеймом шпиона и изменника» — писал «несгибаемый ленинец» одном из обращений в ЦК ВКП (б).

Некоторое время спустя Михаила Сергеевича перевели в Лефортовскую тюрьму. Режим содержания здесь был столь же жестоким, как и в Сухановке.

Спустя много лет, на ХX съезде КПСС, в ходе своего доклада о культе личности Сталина, Никита Хрущев зачитал письмо Кедрова из тюрьмы, адресованное его бывшему другу, секретарю ЦК ВКП (б), Андрею Андрееву:

«Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку. Я невинно страдаю, поверьте. Время покажет. Я не агент-провокатор царской охранки, не шпион, не член антисоветской организации, в чем меня обвиняют, основываясь на клеветнических заявлениях. И никаких других преступлений в отношении Партии и Родины я никогда не совершал. Я не запятнанный ничем старый большевик, честно боровшийся (без малого) 40 лет в рядах Партии на благо и счастье народа.

…Теперь мне, 62-летнему старику, следователи угрожают еще более тяжкими и жестокими и унизительными мерами физического воздействия. Они уже не в состоянии осознать своей ошибки и признать незаконность, недопустимость своих поступков в отношении меня. Они ищут оправдания им в изображении меня злейшим, неразоружающимся врагом и настаивают на усилении репрессий.

…но у меня нет выхода. Я бессилен отвратить от себя надвигающиеся новые тяжелые удары. Всему однако есть предел. Я измотан в конец. Здоровье подорвано, силы и энергия иссякают, развязка приближается. Умереть в советской тюрьме с клеймом презренного предателя и изменника Родины — что может быть страшнее для честного человека. Какой ужас! Беспредельная горечь и боль сжимают судорогой сердце. Нет, нет! Это не случится, не должно случиться, кричу я. И Партия, и Советское правительство, и нарком Л.П.Берия не допустят свершиться той жестокости непоправимой несправедливости…»

Выводя эти строки, помнил ли Кедров о тысячах хладнокровно загубленных им в «порядке красного террора» в страшные годы Гражданской войны?..

Более двух лет пробыв в заточении, летом 1941 г. Кедров предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР. Известно, что сталинское правосудие в высшей инстанции, как правило, являлось спектаклем с заранее определенным финалом, но здесь. произошло небывалое! 9 июля 1941 г. обвиняемый был оправдан. Видимо, давнишние чекистские «заслуги» Михаила Сергеевича не были забыты режимом.

Но Берия имел на этот счет иные соображения. Несмотря на оправдательный приговор, нарком НКВД дал личное распоряжение не выпускать Кедрова из-под стражи.

В октябре 1941 г., когда немецкие армии подходили к Москве, «героя Гражданской войны» в составе партии особо опасных преступников в количестве 22-х человек эвакуировали на поезде из столицы в Саратов, где в скором времени расстреляли.

Так окончил свой жизненный путь один из наиболее фанатичных и жестоких деятелей большевизма. На заре становления коммунистической диктатуры бывший острием гильотины террора, спустя десятилетия Кедров разделил участь своих многочисленных жертв.

Но после смерти Сталина имя «незаконно репрессированного» советского деятеля было одним из первых возвращено из мрака забвения. В дальнейшем власти воздали Михаилу Сергеевичу и другие посмертные почести. В честь «пламенного борца за народное счастье» названы улицы в Архангельске, Ярославле, Москве и других городах. В 1963 г. в Вологде набережная правого берега реки Вологды «по желанию трудящихся» была переименована из Спортивной в Набережную имени М. Кедрова.

И даже сейчас, спустя более двух десятилетий с момента краха коммунистического режима, имя создателя советских «лагерей смерти» по-прежнему остается на карте России…

Автор выражает благодарность историку Ю.В. Дойкову за помощь и поддержку, оказанную в процессе написания данного очерка, а также предоставленный фактический материал и фотографии.

Литература:

1. Антонов-Овсеенко А. Берия. — М.: ООО «Фирма «Издательство АСТ», 1999.

2. Васильев В. Помощники Дзержинского // Чекисты / Сост. А.В. Сапаров — Ленинград, Л., 1967. — с. 43−48

3. Викторов И.И. Соратник Дзержинского // Военные контрразведчики / Сост. Ю.В. Селиванов. — М.: Воениздат, 1978. — с. 74−82

4. Викторов И.В. Подпольщик. Воин. Чекист М.: Политиздат, 1963.

5. Гуль Р.Б. Дзержинский. М.: Молодая гвардия, 1992.

6. Дойков Ю. Михаил Кедров и Ревекка Пластинина // «Важская область"№ 8, 1992. 8 сентября 1992.

7. Дойков Ю.В. Красный террор. Россия. Украина. 1917−1924. Архангельск, 2008. Электронная версия книги: http://www.doykov.1mcg.ru/data/1/Red_Terror.pdf

8. Козичев М. Михаил Сергеевич Кедров // Чекисты: Сборник / Сост. А.Н. Николаев — М.: Молодая гвардия, 1987. — с. 129−186

9. Кубасов А.Л. Концентрационные лагеря на Севере России во время Гражданской войны // Новый исторический вестник, № 2 (20), 2009. http://www.nivestnik.ru/2009₂/10.shtml

10. Мельгунов С.П. Красный террор в России 1918−1923 г. г. Чекистский Олимп. М.: Айрис-Пресс, 2006.

11. Надеждин. Год в Бутырской тюрьме // Красный террор в Москве: свидетельства очевидцев / составл., предисл., комментарий д.и.н. С.В.Волкова. — М.: Айрис-пресс, 2010. — с. 319−346

12. Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М.: Всемирное слово, 1991. Электронная версия книги: http://krotov.info/lib_sec/15_o/rl/ov.htm

13. Тепляков А.Г. «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918−1920 гг. — М.: АИРО-XXI, 2007.

14. Тополянский В. Конец Пироговского общества. http://index.org.ru/journal/30/29-topoljanski.html

15. Тумшис М.А., Папчинский А.А. 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК — М.:Яуза:Эксмо, 2009.

16. Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина, 2008.

17. Плеханов А.М. Дзержинский. Первый чекист России. — М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007.

18. Шаламов В.Т. Четвертая Вологда. — Вологда, Издательство «Грифон», 1994.

19. Шамбаров В.Е. Государство и революции. — М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002.

20. Яковлев Г. «Дело» отца и сына. http://www.warmech.ru/smersh/kudrin.html

21. Яковлев С. Нарком «поезда смерти» // Двина, № 4 (28), 2007. — с. 11−14, 20−22

Впервые опубликовано: Посев. 2011. № 6 — с.44−48; Посев. 2011. № 7 — с.24−29