Гора света

Афонский слон: нет веры сказкам

«А видел ли слона? Каков собой на взгляд!
Я чай, подумал ты, что гору встретил?» —
«Да разве там он?» — «Там». — «Ну, братец, виноват:
Слона-то я и не приметил» — слова незабвенного Ивана Андреевича Крылова постоянно служат своеобразным руководством и предупреждением для путешествующих и прочего любопытствующего люда. То есть, предупреждает нас Иван Андреевич, нужно стараться увидеть и усвоить самое главное, самое нужное, самое ценное. Короче, зри в корень, как призывает нас не менее любимый Козьма Прутков.

Греция… Мои познания об этой стране весьма ограничены. Ну да, Эллада, спартанцы, «Илиада», «Одиссея» и прочие гомеровские штучки (гомерический хохот, кстати, тоже из них), Платон со своей возвышенной, платонической, так сказать, любовью, Сократ, не брезгующий ядом, Демосфен с камнями во рту на берегу моря, Диоген в бочке — это все классика, курс средней школы. Из современной прозы жизни: кризис, забастовки, «страна, где все есть», меха, курорты. Удручающие, мягко говоря, познания. Надо что-то делать. А что делать — ехать надо. Вот и поехал в Грецию. Но, памятуя наставления наших классиков, решил все-таки попытаться увидеть те самые корни, благодаря которым живут греки, и, как я потом убедился, далеко не только они.

Вы приезжаете в Россию, будучи иностранцем, — что вас больше всего интересует? Матрешки-самовары-икра-кружева? Или же, стремясь узнать дух русского народа, вы будете обращать большее внимание на его веру, традиции, нравственность? Наверное, знакомство именно с ними дадут вам лучшее представление о России, не так ли? То же и с Грецией, решил я: пантеоны-парфеноны обождут, начну-ка лучше с местного «слона».

Греческого «слона» найти совсем не трудно. Во-первых, Греция — страна православная. Во-вторых, именно благодаря ей стала православной и Русь (хорошо бы еще и оставалась таковой — не изнывали бы сейчас от безысходности). В-третьих, само слово «Афон» настолько пропитано добротой, верой, благоговением, что, пожалуй, скрывать дальше и не буду: для меня именно Афон, Святая Гора, как его называют здесь, и является самым главным местом Греции.

Итак, Афон. Загадочный, таинственный — что мы о нем знаем? Самое, наверное, первое — это то, что «сюда женщин не пускают». Второе: «здесь даже кошек нет — одни коты сплошные, настолько все по-монашески». Третье: «ой, да, здесь же монастырей много — настоящая монашеская республика». Четвертое: «это где-то в Греции». Пятое: «тут одни святые живут». Попытаюсь рассказать по порядку о том, как я начал открывать для себя этого «греческого слона», это действительно святое место, для чего приходилось, к счастью, избавляться от некоторых абсолютно ложных представлений.

«Где-то в Греции»

Это «где-то» имеет совершенно определенные географические характеристики: Афонский полуостров является крайней восточной оконечностью полуострова Халкидики. Его протяженность с северо-запада на юго-восток — около 60 км, ширина — от 7 до 19 км, территория — около 360 кв. км. Омывается с востока водами Эгейского моря, с запада — водами Святогорского (Афонского) залива. Рельеф полуострова постепенно повышается к юго-востоку и переходит в скалистую горную цепь, заканчивающуюся мраморной пирамидой горы Афон (высота — 2033 м).

В крутых скалистых берегах имеется всего несколько крупных бухт, главной из которых является Дафни — порт Св. Горы, куда прибывают суда с материка и где находятся таможенный, почтовый и полицейский участки. Административный центр Св. Горы — Карея находится в самом центре Афона и соединен с Дафни дорогой. Грунтовые шоссейные дороги ведут отсюда в другие концы полуострова, автотранспорт используется преимущественно для перевозки грузов. За исключением южного пика и прилегающих к нему скал, почти весь Афон покрыт богатой растительностью: еловыми, каштановыми, дубовыми лесами, густым кустарником. На нижней части горных склонов много платанов, в верхней зоне — вересковых пустошей. Здесь выращивают цитрусовые, яблони, груши, черешню, грецкие орехи, насажены виноградники и плантации оливковых деревьев. Снег выпадает редко и держится недолго. Источниками питьевой воды служат стекающие с гор ручьи.

Что гораздо важнее любой географии: Св. Гора — крупнейшее в мире средоточие православного монашества. Находится под церковной юрисдикцией Константинопольского Патриархата. На Святой Горе, пребывающей под покровительством Божией Матери и называющейся уделом Пресвятой Богородицы, уже более тысячи лет непрестанно возносятся к Богу молитвы иноков (в настоящее время число монашествующих превышает 1700).

Добраться до Святой Горы довольно просто: из Салоник в Уранополис, приграничный с Афоном город, каждый день ходит автобус (идет примерно три часа, приезжает как раз к отплытию парома в Дафни). Я сказал — добраться ДО Святой Горы. Именно — до. А вот попасть на сам Афон иногда бывает довольно затруднительно. Дело в том, что для того, чтобы получить возможность паломничества по монастырям Афона, требуется особое разрешение, «диамонитирион», как это звучит по-гречески. Для этого необходимо заранее связаться с афонской администрацией, потом договориться с обителью, где вы собираетесь провести какое-то время, снова связаться с администрацией, и только тогда, не раньше, вы получите этот самый «диамонитирион», документ, дающий вам право на временное пребывание на Святой Горе. В документе будут значиться ваши имя — фамилия, а также (что интересно) — гражданство и вероисповедание. Повторюсь, без документа никто вас на Афон не пустит. Поскольку я решительно ничего не знал о порядке выдачи пропуска, никому не звонил, никого не предупреждал, то грозные слова администратора-грека о необходимости соблюдения формальностей попали в точку: я, небритый и усталый горе-паломник, покорно кивнул головой и спросил напоследок сурового дядьку: «То есть, мне, похоже, ничего не светит с Афоном, да?» Дядька сурово повторил: «Похоже, что да. Ведь документы-то надо было хотя бы за месяц-два подавать!» Потом в его глазах промелькнуло подобие византийской хитрющей улыбки, и он добавил: «НО! Все это вы можете успеть сделать сегодня, правда, ведь?» Дал понять, короче, чья дипломатия древнее — его, византийская, или моя, российская. Ладно, выиграл. Ясное дело, все звонки и заявления были сделаны за полчаса — афонские обители с радостью разрешали русскому паломнику приехать в гости, давали место для ночлега, дядька выдал мне заветный «диамонитирион», и на следующее утро я уже плыл на Святую Гору на пароме, который носит название «Достойно есть». К слову о названиях. На Афоне, монастырской стране, вполне естественно, что практически все названия будут напоминать вам о христианстве: корабли «Святая Анна», «Святой Прокопий», «Достойно есть» и т. д., названия улочек и переулков тоже будут говорить о святых, но все это относится не только к Святой Горе, но и к остальной Греции в целом. Не будут греки стесняться назвать новую улицу именем святого Димитрия Солунского, например. И сербы не будут оглядываться на «неоднозначную реакцию некоторых наших сограждан» (чаще просто — бывших, но практикующих комсомольцев-коммунистов-начальничков), чтобы назвать площадь или улицу именем святого Саввы Сербского. У нас же до сих пор огромное количество городов, улиц, площадей носят имена откровенных преступников и убийц. Вернуть старые, святые имена? — Ни-ни! «Неоднозначная реакция»!..

Единственная на Афоне

…Да, правда, женщин на Афон не пускают. Дискриминация! — возопят феминистки и либералы. Благоговение и духовная безопасность, — ответят на Афоне. Почему благоговение? Святая Гора считается местом особого присутствия Божией Матери, именно Она считается здесь Главой, Игуменией. Святая Гора — Ее удел, не человеческий. Чтобы подчеркнуть посвящение и служение Афона Богородице, здесь тысячу лет присутствует только Она одна из всех женщин, и присутствует как Глава этой монашеской страны. Почему духовная безопасность? Кто хоть немного слышал о правилах аскетики, а уж если даже хоть чуть-чуть пытался следовать этим правилам, поймет, почему монашествующие стремятся ограничить общение с противоположным полом до минимума — это касается как мужских монастырей, так и женских. Есть ведь и женские обители, куда мужчинам вход заказан строго-настрого: хоть головой бейся о монастырские ворота — не мешай монашествующим. Физиология? Скорее, борьба с последствиями грехопадения и их влиянием на эту самую физиологию. Так что возмущаться тут нечего. И гордиться тем, что, «вот, меня, мужика, сюда пустили, а ты, женщина, на берегу обожди», могут, мне кажется, только очень недалекие люди. Гордиться-то мужикам особо нечем.

Тем, что Афон — удел Девы Марии на земле, иногда могут воспользоваться некоторые странные и нагловатые паломники (русские монахи их в шутку называют «половниками»). Как уже говорилось выше, необходимо заранее предупредить определенный монастырь или другую обитель о вашем возможном визите сюда. Не все это делают. Некоторые приходят под вечер, перед закрытием ворот, и все — вот он я, встречайте, кормите, спать укладывайте. На вежливое недоумение монахов от некоторых «половников» из России слышится ответ: «Мы не к вам пришли, а к Богородице — нечего тут разглагольствовать, не вы тут хозяева!» — «Так-то оно так, — говорят остроумные монахи, — но давайте предположим, что мы к вам вечером в Москву приедем, будем стучать-звониться в вашу дверь, да еще еды и ночлега требовать. И скажем вам, испуганным: не вы тут хозяин, а Господь Бог, так что посторонитесь, пожалуйста. Понравится вам такое обращение? Но, впрочем, проходите, только помните, пожалуйста, об элементарных правилах приличия». На некоторых это тактичное внушение действует, о вразумлении других молятся сердобольные иноки. Они, впрочем, за всех молятся, и это очень чувствуется.

«Одни святые живут»

Если человек считает себя умным и называет себя таковым, то, согласитесь, есть повод призадуматься над справедливостью его воззрений. И наоборот, согласно народной пословице, «если дурак знает, что он дурак, то он уже не дурак». Со святостью, быть может, схожая ситуация. Вы встречали в своей жизни святых? Мне кажется, я встречал — только ни один из встреченных мною людей, о которых я вспоминаю с благоговением, благодарностью и стыдом за себя, никогда, ни разу, ни словом, ни намеком, ни даже мыслью не говорил о том, что он/она де святой/святая. Наоборот: самое искреннее осуждение себя, самое жесткое, а то и жестокое внимание к собственным духовным качествам совмещаются у таких людей с добрым отношением к ближнему. Причем, «ближний» для них — это любой человек, как мне кажется. Считать себя «святым»?! — Да такой человек в ужасе отшатнется от малейшего намека на какую-либо святость! Потому что знает себя. Или стремится узнать. А знакомство с собой, если оно, конечно, честное, не оставляет камня на камне от воздушных замков и крепостей достоинств, которые так часто смотрят на нас из зеркала.

Так что нет, святых на Святой Горе я не встречал. И зеркал там нет — очень кстати. Иноки разных обителей, с которыми мне довелось поговорить, как-то о святости и не говорили особо. Молились — это да. Трудились вовсю, несмотря на испепеляющую жару. Корзины плели, за огородами следили, плотничали, столярничали, еду готовили, рыбу ловили, иконы писали, свечи делали, ладан варили — какие тут разговоры.

Что же касается паломников, приезжающих на Афон, то люд здесь собирается самый разный, самый пестрый, со всех стран и континентов. Несколько смутило поведение двух собратьев из России, когда те, увидев священника-негра, благоговейно озирающегося по сторонам, видимо, впервые вступившего на святогорскую землю, настойчиво просили его сфотографироваться с ними, мол, «на память». Тот добродушно позволил, но со стороны эта фото-сессия смотрелась несколько удручающе: чай, не в цирк приехали, братья россияне. Не надо бы радостное удивление от встречи с африканским православным превращать в глупую экзотику.

Но к русским на Афоне уважение почтительно восторженное какое-то. Ходят слухи (распространяемые, понятное дело, «половниками»), что русских здесь не любят и относятся к ним с предубеждением, но какого-либо подтверждения этим слухам я здесь не встретил. Скорее наоборот: «О! Русские! Эти вообще какие-то подвижники, даже гости! — говорили мне монахи-греки. — На комфорт им наплевать, могут жить в самых кошмарных, по мнению европейцев, условиях, да еще и счастливы! Вон, только что папа с сыном на гору пошли — два километра по скалам да по жаре — помолиться хотят у храма Преображения, к вечеру собирались вернуться! Не-ет, такой силе духа нам, грешным, можно только позавидовать!» (Обратите внимание: иноки стремятся хвалить других, подчеркнуть их достоинства, ни в коем случае не говоря о себе).

Есть и такие гости, которые с радостью предлагают свою помощь какой-нибудь обители. Просто остаются там и трудятся. Встретил одного парня аж из … Симбирска, который на Афоне уже три месяца трудится плотником. Настоящий такой сибиряк, окающий, основательный, прилежный. Есть и такие, которым, наверное, стоило бы обождать с посещением Святой Горы. По большей части это юноши-семинаристы в подрясниках с пробивающейся бородкой и ключом бьющими амбициями. А если борода не по годам окладистая, то — все, пиши пропало: они, как они сами себя называют, — «истинно православные». Ой-ой-ой, не лучшая, мне кажется, попытка представить Святую Русь: входить без спроса в келлию для гостей, открывая дверь ногой, громко рассуждая о «жидомасонском заговоре», «искушениях», «послушаниях», «благословениях» и «уклонении в ересь профессора Осипова». Вот тут уже ужас берет от таких «истинно православных» мальчиков. Впрочем, стоит надеяться, быть может, что пребывание на Афоне окажет благотворное воздействие на их поведение и язык, сердца и головы — все же Богородица здесь главная.

А были и вразумительные для меня встречи, и очень полезные. Карея, административная столица Афона. Не городок даже, а сельцо. Сюда съезжаются и за покупками — в магазин, где (как и везде в Греции) «все есть»: продукты, одежда, предметы санитарной гигиены, свечи, иконы, облачения и (внимание!) — алкоголь, табак. Паломники ведь приезжают сюда из внешнего, так сказать, мира, и далеко не каждый имеет достаточно сил, чтобы отказаться от того же табака (по себе знаю). С алкоголем у нас, русских, вообще с греками непонимание. Мы — или «да» по полной, или «нет» категорически: «золотой середины» нет у нас. Греки, южный народ, испокон веку занимающийся виноделием, вообще нас не понимают: «Этих русских не разберешь — то в очереди за вином, то в храме на коленях! По умному-то пить никак нельзя что ли?» Нам, северянам, видимо, вообще нельзя — не та конструкция. Так вот, сижу в состоянии «категорически нет» на скамеечке в Карее вечерком, пью «Боржоми», вижу — идет по дороге священник. Шатается. Ага, — пронеслось в голове, — видно, что русский или украинец (лучше, конечно, чтобы украинец!). Ишь, как отдохнул батюшка! Да-а, нехорошо-о". Осудил человека, короче. На следующее утро мы оказались с этим священником в одном автобусе, который ехал в Великую Лавру. Священник в голос плакал, каялся, говорил своему соседу-спутнику о том, что «не смог я, грешнейший, удержаться от вина, а ведь как хотел!» Тот его утешает: «все мы не без греха, брат, Бог милостив, ты же каешься». Я, такой весь из себя праведный и трезвый, стыдливо молчу, глядя в окно, стараясь не прислушиваться к их диалогу. Приехали, выходим из автобуса. Вытаскиваю рюкзак, довольно тяжело нагруженный — подбегает тот самый батюшка, помогает надеть его на плечи, смущенно достает из кармана иконку афонских святых, протягивает ее мне и тихо говорит: «Не осуждайте меня, пожалуйста, я очень грешный». Иконку эту я храню у сердца, как и память об этом священнике, чье имя, увы, я (такой весь из себя праведный) не знаю.

А вот имя другого батюшки, Валерий, я запомнил хорошо. Молодой русский священник из уральского села, третий раз уже приезжает на Святую Гору. Тихий, восхищенный, радостный. «Как я благодарен тем, кто помог мне снова попасть сюда! Какие это прекрасные люди! Конечно же, я молюсь о них всегда». Разговорились. На своем сельском приходе отец Валерий — уже шестой священник. «Трудно, очень трудно на селе служить. Такое уныние иногда на тебя обрушится — ужас просто, руки опускаются. Деревня русская пьет, сам поначалу поддался — потом, слава Богу, выкарабкался. Храм восстановили — разрушен был в советские годы, — а народу ходит мало, хотя всем селом требовали, уверяли, что храм не оставят. Надеюсь, со временем придут. А Вы из Вологды? О-о, там у вас святая земля, Северная Фиваида! Нил Сорский! Павел Обнорский! Игнатий Брянчанинов! О-о! А Вы заметили, наверное, что, если в селе каком-нибудь храм не рушили, не издевались над ним, то у людей, которые в этом селе живут, характер, менталитет совсем другой — не такой, как там, где церкви оскверняли и рушили? Да? Там какой-то у них настоящий, русский характер, правда? Но, я думаю, Бог даст, и мы справимся с общей нашей бедой — нельзя нам унывать. Богородица не оставит, это-то я уж знаю по опыту. Нельзя унывать. Молитесь обо мне, грешном Валерии».Я заметил, что мои собеседники, говоря о том, что они грешные, говорят это, не играя, искренне. Просто констатируют, не претендуя ни на какой авторитет, власть или влияние. И, честно говоря, именно эта искренняя констатация, просьбы о молитве и заставляют уважать наше духовное сословие.

Слепого сына привез на Святую Гору его отец. Какие были у них лица! На службе в Свято-Андреевском скиту они стояли и просто светились! Сын радостно улыбался, отец, поддерживая его время от времени, являл собой образец достоинства, любви и смиренного несения своего креста. После литургии к ним подошел игумен, они долго о чем-то говорили. А в конце разговора игумен поклонился им, и лицо его тоже было светлым. Вот где чудо-то, в способности страданиями освещать (и освящать тоже) других людей.

Еще считают, что на Афоне что ни монах, то как минимум старец, да к тому же еще и прозорливый. Некоторые паломники (мне показалось, что по большей части это греки) вовсю это мнение поддерживают. Не читали святителя Игнатия, наверное. Столкнулся с греками, которые исследовали Святую Гору в поисках Прозорливого Старца, Который Решит Все Ваши Проблемы Практически Без Особых Усилий С Вашей Стороны (по крайней мере, так я понял цель их пребывания). Увидели меня, взяли под руки: Все, пошли к старцу, он в келье неподалеку живет в затворе" - «Так, если, — говорю, — в затворе, может, и мешать ему не стоит?» — «Не-не, пошли давай». Поддался. Повели. И не зря повели вообще-то, хороший был разговор. Приходим к келье, закрытые ворота, колокол. Греки звонят. Десять минут звонили. Дверь открылась, выходит старенький инок: «Чего пришли?» — «Ой, отче, ой, благословите, ой, побеседовать бы» — «Так. Бог вас всех благословит, братья, и я о вас молиться буду. Всего хорошего. А это кто?» — «А это наш русский брат, с нами вот пришел» — «И чего?» — «А не знаем, чего» (Спасибо, — думаю, — братья-греки, вот удружили, вот подсудобили!) Обращается инок ко мне: «Ты православный?» — «Да» — «Ну так и за тебя тоже помолюсь, а ты обо мне, ладно?» — «Ладно» — «Всего хорошего, дорогие братья». Дверь закрылась. «Афонаревшие» греки потоптались еще немного у ворот и пошли восвояси. Искать, наверное, другого старца. А мне этот очень даже понравился: действительно — зачем свои трудности (часто бытовые) и свою собственную ответственность перекладывать на чужие плечи? Нет, конечно, «много может молитва праведного», это понятно, но — молитва «поспешествуема» (соборное послание апостола Иакова, глава 5, стих 16). То есть, сам-то участвуй в собственном спасении, уважаемый. Как объясняет этот стих преподобный Максим Исповедник, «когда кто, прося молитвы у праведного, сам творит дела молитвы, обещая исправить и действительно исправляя прежнюю жизнь, и таким добрым своим обращением делая молитву праведного сильною и многомогущею». Такие вот дела. Не зря сходил, короче.

Все на Афоне святые и до ужаса православные? — Нет, совсем нет. По дороге в монастырь Кутлумуши встретился мне китаец. По-английски говорит довольно бойко, но со страшным китайским, понятно, акцентом. Слово за слово, разговорились: «Ты что, правда православный что ли?», — спрашивает. — «Ну да», — отвечаю. — «Обалдеть! А я, вишь, атеист. И есть хочу». — «Ага. А идешь куда?» — «Да, в монастырь, к старцу, чтобы совет получить духовный» — «Минутку! Ты ж атеист — какой смысл-то?» — «Атеист-то атеист, но я, вишь, с мировым злом борюсь. А как бороться? Тут совет нужен святого человека. И есть охота». То, что парень голодный, это я понял. Но из-за его акцента не разобрал, с чем же бедняга борется: с мировым злом или с мировыми орлами («world's evil» в его произношении звучало как «world's eagles»). Ну, думаю, что еще за борец с орлами взялся — может, это стиль борьбы такой интересный китайский? Дал я ему орешков, пусть поклюет, проводил к более открытым к общению паломникам — пусть сами разбираются. Встретил их потом: как, — говорю, — паренек-то мой китайский? — А, добрейшей души человек, — отвечают. — Сердце доброе, с мировым злом борется (уфф! Пронесло: хоть не с орлами!), но в голове такой сквозняк! Ничего, нормально поговорили.

Разные здесь люди, самые разные. Большинство приходят сюда с болью, стремясь избавиться от нее. Кто-то приходит и с благодарностью. Есть и праздные туристы-верхогляды. Но большинство все-таки, мне кажется, с болью.

А как иначе? Афон — это ведь не волшебная страна, существующая в восторженном (и воспаленном) воображении ищущих «чего-нибудь эдакого» экзальтированных людей. Нет, не волшебная страна с небом в алмазах и домами из изумрудов, где все хорошо и замечательно. Святая Гора — это, на мой взгляд, подтверждение слов Христа, что Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают (получают) его" (Евангелие от Матфея, глава 11, стих 12). Это место усиленной, самоотверженной духовной и физической работы по восхищению заветной цели. Просто так, просто потому, что ты находишься на Афоне, ничего не получится, ничего не будет. И не станет человек святым, если «просто» находится здесь — в гостях или живет постоянно. Афон, как, впрочем, и всю Церковь, можно, мне кажется, сравнить с больницей. В больницу приходят с болью — для того, чтобы лечиться. Не лечишься — обязательно калечишься. То же и с Церковью. И нечего смущаться тем, что здесь, видите ли, грешники есть. Какая же больница без больных? Без больных, желающих и стремящихся исцелиться? Это, наверное, один из признаков нашей, земной, воинствующей, как ее еще называют, Церкви: да, люди грешны, но они ненавидят свои грехи, ничуть не меньше чем больной ненавидит свою болезнь и не менее горячо желают от них избавиться. Да, Церковь — лечебница. В этой лечебнице есть замечательные, профессиональные врачи — святые, есть (позволю себе некоторую вольность) Главный Врач, который лечит все болезни решительно и бесповоротно. Наше дело, дело пациентов — не отталкивать руку этого Врача, а следовать его советам. И уж совсем было бы глупым, если больные из одной палаты начнут смеяться над пациентами из другой — хромые над слепыми, гипертоники над однорукими. Ну, нельзя осуждать друг друга, просто нельзя. Иногда это случается, правда. И получается по пословице: два дурака сходилися, друг на друга дивилися — эка де невидаль. Так что было мне над чем поразмыслить во время походов по монастырям Святой Горы.

Монашеская республика

А ходить, путешествовать было куда. Монастырей здесь великое множество. И не только монастырей, но и других обителей. Впрочем, обо всем по порядку.

Согласно своему Уставу, Святая Гора состоит из 20 Священных Царских Патриарших ставропигиальных монастырей, располагающихся по издревле установившемуся обычаю в следующем иерархическом порядке: 1) Великая Лавра — во имя прп. Афанасия Афонского, 2) Ватопед — в честь Благовещения Пресв. Богородицы, 3) Иверский монастырь — в честь Успения Богородицы, 4) Хиландар — в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы, 5) Дионисиат — в честь Рождества св. Иоанна Предтечи, 6) Кутлумуш — в честь Преображения Господня, 7) Пантократор — в честь Преображения Господня, 8) Ксиропотам — во имя Сорока мучеников Севастийских, 9) Зограф — во имя вмч. Георгия Победоносца, 10) Дохиар — во имя св. Архангелов, 11) Каракал — во имя апостолов Петра и Павла, 12) монастырь Филофея — в честь Благовещения Пресв. Богородицы, 13) Симонопетра — в честь Рождества Христова, 14) монастырь св. Павла — в честь Сретения Господня, 15) Ставроникита — во имя св. Николая Чудотворца, 16) монастырь преподобного Ксенофонта — во имя вмч. Георгия Победоносца, 17) Григориат — во имя св. Николая Чудотворца, 18) Эсфигмен — в честь Вознесения Христова, 19) Свято-Пантелеимонов монастырь, 20) Кастамонит — во имя св. первомч. Стефана. Только эти 20 монастырей имеют права собственности на Афоне. Все прочие зависимые монашеские учреждения — скиты, келлии, каливы, исихастирии, кафизмы — с их территориями и пристройками являются неотчуждаемой собственностью какой-либо из этих обителей. Ни одно из священных жилищ на Афоне не может отклониться от главного своего предназначения и преобразоваться в мирское.

Не удивляйтесь некоторым не привычным для русского уха названиям — об особенностях греческого языка речь пойдет чуть ниже. Название каждого монастыря имеет свою историю, и, думаю, рассказ о каждом из них займет очень много места. Пока же ограничусь тем, что напомню: помимо самих монастырей на Афоне есть скиты, келлии, каливы, исихастрии, кафизмы. Скиты представляют собой небольшие поселки, состоящие из хижин-калив, каждая из которых имеет 1−2 комнаты, храм и хозяйственные пристройки. В центре находится соборный храм (кириакон). Каждый скит управляется дикеем (скитоначальником), советниками и собором старцев. Скитские монахи занимаются сельским хозяйством, различными ремеслами и рукоделиями.

Келлии представляют собой отдельные монашеские жилища, обычно это двух- или трехэтажное здание с пристроенным к нему храмом. Келлиоты живут своим трудом, возделывая виноградники, масличные сады и огороды на приписанных к келлиям земельных участках.

Каливы («хижины») являются жилыми постройками небольших размеров и в отличие от келлий не имеют земельных участков. Каливиты занимаются рукоделием или выполняют за определенную плату работы для других обителей.

Кафизмы («седалища») — небольшие жилища, расположенные близ монастырей и находящиеся на их содержании. Обычно здесь уединяются подвижники, достигшие высот созерцательной жизни.

Исихастирии («места безмолвия») и аскитирии («места подвижничества») находятся в пустынных и труднодоступных местностях, где в уединении или с одним братом-сподвижником подвизаются отшельники.

Как вы понимаете, само устройство жизни Афона формирует особую атмосферу, особый настрой. Это в городе в каком-нибудь наш маршрут в течение нескольких дней может быть примерно таким: дом — работа — банк — магазин — музей — театр — администрация. А тут, когда передвигаешься по горам из монастыря в скит, проходя мимо келлий, калив и т. д., поверьте, не только мозг настраивается на совершенно иной лад, но, к счастью, и сердце. Здесь все — иное (кстати, само слово инок — от слова «иной»), какое-то все настоящее. Потому, наверное, что говорит вам о самом главном. Ну, не банк же с магазином, действительно, должны руководить нашей жизнью, да и не задача это музея или театра, не дело какой-нибудь высокой (или не очень) администрации. Вертикаль власти здесь ведет прямо на Небо. И уже без насмешливой улыбки вспоминаешь слова: «не от мира сего».

Но то, что ты не совсем на небесах, начинаешь понимать, когда сталкиваешься с обычной человеческой усталостью. Типичная ошибка жителя лесного (пока еще) Русского Севера в горах: «Это вон тот монастырь на той-то горе, что ли? Да вот она, рядом совсем! Долечу за полчаса!» Ну-ну. Когда, через два часа удручающе утомительного подъема оказывается, что не прокарабкался и трети пути, начинаешь, потея, думать, что, быть может, слово «долечу» не совсем отражает действительное положение дел. Дойду? Еще через час понимаешь, что и «дойду» звучит грустновато. Разве что доползу. И — чем свет клянешь себя за самонадеянность «там, внизу у пристани», когда отказался от возможности положить свой гадский тяжеленный рюкзак на милостиво предложенного каким-то послушником мула, пусть и за небольшую плату. Остатки интеллекта напоминают: а ведь и сам мог бы на мула-то взгромоздиться, правда? Ему-то, мулу афонскому, как-то все здесь попривычней. Остатки юмора отвечают: муля, не нервируй меня.

И когда этот несчастный нервический муля доползает в конце концов до ворот горного монастыря или скита, усталость исчезает мгновенно — в первую очередь из-за потрясающего гостеприимства сердобольных монахов. И приветливость, и добрые улыбки, и традиционные «добропожаловательные» напитки с лукумом — все эти маленькие земные радости возвращают вам и добрый настрой и силы. После приветствий вам обязательно скажут про расписание, и вы убедитесь, что оно здесь тоже особое.

Жизнь на Афоне начинается ночью.Естественно, с богослужения. Мы привыкли к слову «всенощная» — служба, которую мы служим где-то так, от 16.00 до максимум 19.00 (Великий Пост не в счет). Тут слова имеют смысл: «всенощная»? — Значит, всю ночь, так и задумано. Вот и поднимайся в три ночи, иди в церковь (это если полунощницу проспал). А потом еще утреня (понятное дело, что служится пораньше) и литургия — это уже ближе к семи утра. Ясное дело, служба идет по-гречески, точнее, на греческом церковном языке, то есть, людям, привыкшим к службе на церковнославянском, даже не знакомым с греческим языком, это не в диковинку. На монастырских службах не устаешь, там постоянно что-то меняется, двигается. Кроме того (это для особо ретивых паломников), на службах можно сидеть — никто шипеть на тебя не будет, что, мол, «сел не вовремя, рай проспишь» (привет бабкам-теткам — «платочницам» из России!) Впрочем, интересно было бы увидеть их реакцию на «истинную православность» (как они выражаются) древних обычаев богослужения, сохранившихся на Афоне. На всенощной, например, берут и раскручивают во всю мощь паникадило с горящими свечами — как раз во время чтения 103-го псалма о сотворении Богом мира, знаменуя красоту Вселенной: галактики, солнечные системы и заботу Бога о нашем мире, любовь к нему. «Вся премудростию сотворил если…Дивна дела Твоя, Господи!» Вещь! Крутится паникадило, знаменует тайны вселенной, огни мелькают, читается текст о том, что «дивна дела Твоя, Господи», а…бабок-то нет! Некому орать-то! От оно, как. И молиться можно. Даже нужно.

Господь Давыдов и прочие открытия

Да, я был господом. Нет, я не впал в окончательный маразм, просто констатирую: я был господом. Дело в том, что слово «кирие» по-гречески значит и «Господь» и «господин». Поэтому, когда вежливые греческие монахи называли меня «господин Давыдов», я поначалу сильно обалдевал: о-па, господин-господь-Давыдов-то чего удостоился, эвоно, как! Впрочем, потом вспомнил и нашу действительность. Святые Кирилл и Мефодий и их ученики переводили богослужение для славян, применяя славянские слова к новой для славян жизни — христианской. Назвать Бога «господом», «господином» для язычника просто невозможно. Во-первых, богов много, искать среди них одного, который поближе — дак это пока найдешь. Во-вторых, «господин», «господь» по отношению даже, к может быть, определенному богу, более чем странное явление: бог, он же далеко! Да еще и «отвечает» только за строго отведенное язычеством ему дело — кто за огонь, кто за ветер, кто за размножение, кто за жилище. Это для христиан все ясно и понятно: Бог — вот Он, рядом, всегда и везде, на всяком месте. А для язычника или атеиста? — Поди, достучись до «кирие губернатора» или уж тем более до «кирие президента». Бог — рядом. Более того, Бог, Он-то, оказывается, еще и Отец. Странно как: Бог ближе к нам, чем губернатор или президент, или царь какой-нибудь. Странно, но — правда. Тем не менее, весело звучало: «Господь Давыдов, вставайте, пожалуйста, служба скоро!» Господь Давыдов вставал, понятно, хоть и кряхтя и охая.

Во-вторых, я обнаружил, что я еще и католик! Это все из-за католиков. Когда греки читают (именно читают, а не поют, как это и положено по уставу!) Символ Веры, то в словах «верую во единую, соборную и апостольскую Церковь» звучит греческое «ис миан, агиан, КАФОЛИКИН кэ апостоликин Экклисиан». Так что не удивляйтесь: если в «соборную», то уж и в «кафоликин». То, что католики, как и мы, не умеем произносить диграф «th», — наши проблемы, особенно католиков.

В-третьих, я узнал, что священники — хорошие. К ним, оказывается, можно обращаться «папа». «Отец», «батюшка» — это все, хоть и родное, но немного, мне кажется, держащее дистанцию. Иногда. Особенно, когда они сами на этом настаивают. А вот когда папа, да еще он улыбнется, — вот тогда нет тебе никакой дистанции, папа один. А за ним — Бог, и он, папа, не перечит.

В-четвертых, я убедился в некоторых особенностях покаяния. У нас покаяние сопряжено чуть ли не с убийством, самоубийством, то есть. Как-то все радикально, по резко русски, что ли. По-гречески все это звучит жизнерадостнее: «метанойа», то есть, полная, основательная перемена своей печальной жизни, ее образа, умонастроения — короче, коренная перемена. Жил человек-гад — а вдруг стал человек-настоящий. И помирать не к спеху — переменись просто. Бывает, бывает, сам встречал, особенно в святцах.

В-пятых, понял, откуда произошли наши «куролесить» и «катавасия». Есть в богослужении моменты, когда чтец читает 40 раз молитву «Господи, помилуй». Чтецы у нас (и у греков тоже) бывают разные. Иногда просто забываются и, как с возмущением говорят некоторые прихожане, «начинают долдонить что-то непонятное», то есть, не обращают должного внимания на молитву. Вот и получается, что вместо «Господи, помилуй» мы иногда в наших храмах можем услышать какой-то повторяющийся «спам-спам-спам». А по-гречески «Господи, помилуй» звучит как «Кирие, элейсон», и, если чтец недостаточно внимателен, то он начинает «куролесить», что, согласитесь, прискорбно. Что же касается катавасии, то все тоже просто и не менее прискорбно. Катавасия — от «ката вэно», то есть, «схожу», «иду вниз». Обычно на богослужении поют два хора, которыми руководит один человек. Поют попеременно, соответственно человек постоянно ходит от одного хора к другому. А потом еще два хора соединяются на середине церкви в один большой и поют вместе. Если теряется упорядоченная динамичность (впрочем, в афонских монастырях я этого не встречал — там все было очень чинно и торжественно), то и получается то, что мы называем «катавасией», которая, увы, присутствует не только (и не столько) на наших службах, сколько в сферах политической и общественной.

«Спасибо» по-гречески «эвхаристо». Гораздо лучше начинаешь понимать смысл таинства Причастия, когда помнишь, что его название восходит к благодарению, Евхаристии. И чувствуешь, видишь: Небо здесь действительно ближе. Когда можешь сказать Богу: «Благодарю Тебя. Эвхаристо». Хотелось бы держать в уме (и сердце) эти слова не только тогда, когда находишься в Греции, конечно.

Себе я дал задание: в следующий раз знать греческий язык хотя бы на более-менее достойном русского человека уровне. Уверен: открытий в этом случае ждет меня гораздо больше.

О паломничестве.

Между прочим, само это слово — от слова «пальма», в память о тех самых пальмовых ветвях, которыми встречали Христа при Его входе в Иерусалим перед Его крестными страданиями. То есть, все серьезно. Нет, паломничество — это не вылет бабочки «за святыньками», не восторженное щебетание о том, что «здесь благодатнее, чем там», не суетливое пополнение набора «маслиц», «веточек», «свечечек», «водичек», «земелек» из церковных лавок. Неужели, если составить список «святых мест» (в каждом приходе этот список разный) и объехать их, привезя с собой набор вожделенных «святынек», станешь настоящим христианином?! Думаю, каждый из нас может рассказать о тех людях, которые ни разу не принимали участие в каком-либо паломничестве, но образом (быть может, и святостью?) своей жизни заставляли, нет, не заставляли — призывали к паломничеству в их убогую квартиру, палату в больнице или еще куда. Три человека, три христианина, жившие в доме престарелых в Молочном, — монахиня Тавифа, старушка Лидия, крестная моей дочери Серафимы, старичок (лучше, наверное, старец) Порфирий, абсолютно никуда не выезжали. Не могли. Но представить себе христианство без них, без их примера самоотверженной, подчас кровавой борьбы со своими собственными страстями, я не могу. А на Афоне они не были. И Сергий Радонежский не был на Афоне. И Серафим Саровский. И Игнатий Брянчанинов тоже. Нил Сорский был, да. Но — вернулся на Русь, в наши вологодские пределы, с тем, чтобы помочь основанию нашей Северной Фиваиды. Надо сказать, не зря вернулся, спасибо преподобному.

Одна дама из паломнической службы какого-то вологодского храма недавно прямо заявила смущающемуся молодому человеку: «А вам какое дело?! Поедете — и все тут! Ишь, маршрут ему еще подавай! На то и паломничество, чтобы не отвлекаться! Молись!» Правда, сразу тянет в паломничество? А если еще в автобусе найдется какой-нибудь экзальтированный «лидер» (чаще «лидерша»), который не дает сосредоточиться на молитве, истошно-комсомольским голосом заводя выученный им/ею тропарь, да еще и заставляя ей/ему подпевать? «А ну-ка, все вместе! И-и-и: «правило веры и образ кро-о-о-о-тости-и.!» Надо заметить, что на образец-то кротости сама эта персона не слишком тянет. Но орет громко, со значением. И вы сможете назвать это паломничеством? Мне это сделать трудно.

…На Афоне начинаешь понимать смысл паломничества. Здесь понимаешь, что «пальма» твоя — это не «пальма первенства», а пальма радости от встречи с Христом. Первенство — это когда бежишь, отталкивая других. Радость — когда помогаешь другим. На Святой Горе тебе очень многие помогают, и люди эти светятся радостью. Да, они грешные, и не скрывают этого. Но это не значит, что их печаль о собственных грехах затмевает и их искреннюю радость от встречи с Христом, Который эти грехи побеждает, лечит. Будешь ли осуждать людей за их грехи и их радость? Ой, а стоит ли?

Первоклашка

«Ты что, пэрвый раз был на Святой Горе, да, дарагой? — спросил грузин, матрос с парома «Святая Анна», на обратном пути из Дафнии в Уранополи. — Ну, тагда я тэбе скажу, дарагой, что ты еще адын, каторый нэ паслэдный раз сюда приехал. «Пэрвоклассник» ты здэсь. Тут харашо, да? Я сам здэсь дэсять лэт уже. Приезжай еще!»

Салоники — Скопье — Ниш — Белград — Рига — Хельсинки — Питер — Вологда. Мир кипит, суетится, ругается, радуется, торгует. Казалось бы, из головы и души напрочь могут выхлестнуться все добрые воспоминания, впечатления, полученные на тихом и радостном Афоне. Но только — казалось бы. Потому что это не просто воспоминания и впечатления. Это, наверное, убежденность в том, что жить можно (и нужно) по-другому. По-настоящему. Хоть где, не только на Афоне, впрочем. Можно и в Вологде. Главное — не осуждать никого.

Такой вот первый урок я получил от «греческого слона». «Слон» этот, правда, такой большой и добрый, что стоит изучить его поподробнее — он многому еще может научить. А «благочестивые сказки» про Афон сами собой исчезнут, действительность гораздо добрее и чудеснее, несмотря ни на что. Так что к словам матроса-грузина я отношусь с большой надеждой и благодарностью. Эвхаристо.