 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 23.08.2011 |
События 1991 года — распад СССР, запрет КПСС — побуждают задуматься об ушедшей тогда эпохе, эпохе, которую многие из нас еще застали. Что события того времени могут сказать нам о мире, об истории, о нас самих? Тогда завершился семидесятилетний период правления Партии; Партии, о которой провозглашалось, что она является «вдохновителем и организатором всех наших побед», Партии, воспетой в стихах и песнях — «Партия — бессмертие нашего дела./Партия — единственное, что мне не изменит./ Сегодня приказчик, а завтра царства стираю в карте я.» Партийной была литература, искусство, даже наука — когда самые нелепые теории вроде лысенковщины принимались государством потому, что их авторам удавалось убедить начальство в их сообразности «линии партии». Сегодня, перечитывая документы той эпохи, испытаешь смешанные чувства — с одной стороны, все это жутко комично; с другой — смеяться тут невозможно, речь идет о множестве загубленных жизней. Но что лежало в основании этого грандиозного социального эксперимента? Можно сказать — и это будет правдой — что в 1917 году наша страна была захвачена бандой террористов. Действительно, история большевизма говорит о том, что он захватил и удерживал власть безудержным насилием и беспощадным террором. Готовность убивать, убивать и убивать — тех, кто оказывает сопротивление, тех, кто теоретически может его оказать, своих идеологических оппонентов, поколебавшихся сторонников, готовность брать в заложники жен и детей, полное и абсолютное отсутствие каких-либо моральных тормозов, несомненно, помогли большевикам захватить власть.
Но чистый террор не годится для удержания власти. Как говорил еще Наполеон, «со штыком можно сделать многое, но сидеть на штыке нельзя». Людей надо было не просто запугать, а совратить, склонить к сотрудничеству, которое хотя бы отчасти будет добровольным. Поэтому идеология была очень важным, если не сказать, несущим элементом всего большевистского проекта.
Что это была за идеология?
Ее бросающейся в глаза особенностью был воинствующий атеизм, решительная непримиримость к какому бы то ни было богопочитанию. Сейчас многие хотели бы как-то смазать этот фундаментальный элемент советской идеологии; делается это по разным причинам. Некоторые хотели бы сохранить ностальгическую лояльность к советскому времени (о ее причинах мы еще поговорим), будучи при этом если не церковными, то, хотя бы, лояльными к Православию людьми. Отсюда попытки записать мучителя мучеников Сталина в православные. Другие, напротив, относятся к СССР в целом негативно, но, сами являясь атеистами, хотят как-то уйти от признания того, что советский эксперимент был атеистическим, и то светлое царство научного атеизма, к которому они призывают, уже было построено — причем именно у нас, причем совсем недавно.
Тем не менее, большевики настолько недвусмысленно объявляли себя атеистами, что как-либо обойти это невозможно. В своей программной статье «О значении воинствующего материализма», написанной для журнала «Под знаменем Марксизма», В.И.Ленин пишет о насаждении атеизма как о «самой важной» задаче большевиков: «Самое важное — чаще всего именно это забывают наши якобы марксистские, а на самом деле уродующие марксизм коммунисты — это суметь заинтересовать совсем еще неразвитые массы сознательным отношением к религиозным вопросам и сознательной критикой религий…. Такой журнал должен быть, органом воинствующего атеизма… Чрезвычайно существенно поэтому, чтобы в дополнение к работе соответствующих государственных учреждений, в исправление ее и в оживление ее, журнал, посвящающий себя задаче — стать органом воинствующего материализма, вел неутомимую атеистическую пропаганду и борьбу»
Его преемник, Сталин, был в этом отношении верным ленинцем: «Были тогда такие чудаки в нашей партии, которые думали, что Ленин понял необходимость борьбы с церковью лишь в 1921 году, а до того времени он будто бы не понимал этого. Это, конечно, глупость, товарищи. Ленин, конечно,
понимал необходимость борьбы с церковью и до 1921 года. Но дело вовсе не в этом. Дело в том, чтобы связать широкую массовую антирелигиозную кампанию с борьбой за кровные интересы народных масс и повести ее таким образом, чтобы она, эта кампания, была понятна для масс, чтобы она, эта кампания, была поддержана массами» («О работах Апрельского объединенного пленума ЦК и ЦКК» т.11 стр. 50.). В «Беседе с первой американской рабочей делегацией» Сталин говорит: «Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне еще ликвидировано. Антирелигиозная пропаганда является тем средством, которое должно довести до конца дело ликвидации реакционного духовенства. Бывают случаи, что кое-кто из членов партии иногда мешает всемерному развёртыванию антирелигиозной пропаганды. Если таких членов партии исключают, так это очень хорошо, ибо таким „коммунистам“ не место в рядах нашей партии.»
Под «ликвидацией реакционного духовенства», как мы знаем из истории, например, Бутовского Полигона — и многих других мест — понималась не столько пропаганда, сколько именно физическое истребление.
Официальные документы коммунистической партии — ее программа и устав, с самого начала до самого конца ее правления обязывали коммунистов к борьбе с верой в Бога. Программа ВКП (б), принятая VIII съездом партии (18—23 марта 1919 г.) утверждает, что «Партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, содействуя фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду.» Эта установка не изменилась спустя десятилетия: в программе КПСС, принятой в 1962 году, говорится: «Необходимо систематически вести широкую научно-атеистическую пропаганду, терпеливо разъяснять несостоятельность религиозных верований, возникших в прошлом на почве придавленности людей стихийными силами природы и социальным гнетом, из-за незнания истинных причин природных и общественных явлений. При этом следует опираться на достижения современной науки, которая' все полнее раскрывает картину мира, увеличивает власть человека над природой и не оставляет места для фантастических вымыслов религии о сверхъестественных силах»
Итак, режим, просуществовавший в нашей стране около 70 лет, был атеистическим и крайне враждебным к Церкви; и эта враждебность могла проявляться в массовом физическом истреблении духовенства и верных, могла — в более «гуманные» времена — во всяческих притеснениях и настойчивой государственной пропаганде.
Почему многим бывает трудно это признать? В греческом, по происхождению, слове «антихрист» приставка «анти» значит не только «против» (как в русском языке) но и «вместо», антихрист — это подменный лжехристос, который возвещает свое подменное лжеевангелие. Силы богопротивления редко приходят, возвещая явное и для всех очевидное зло — они совращают людей некой видимостью добра. Коммунизм провозглашал нечто доброе — сочувствие к людям труда, усердное служение общему благу, нравственную чистоту, братство людей, веру светлое будущее. Теперь, когда люди оказались в обществе, лишенном моральных ориентиров, когда они видят бесстыдное пиршество алчности, эгоизма и разврата, им кажется, что советское время было лучше. Отметим в скобках, что из того, что советские газеты не писали, например, о проституции и наркомании, никак не следует, что этих явлений СССР не было — были. Но они, хотя бы, не лезли в глаза так явно.
Но являются такие добрые черты особенностью коммунизма? Нет, они им украдены, от начала и до конца, и украдены у Церкви. В определенном отношении коммунизм — именно постхристианская ересь; он не мог бы возникнуть в нехристианском мире. И сочувствие к простым людям, и стремление к правде, и призывы к честному труду, и обличение богатых и сильных — все это мы находим в Библии. Более того, сама вера в светлое будущее — это украденная и изуродованная версия христианского эсхатологического оптимизма. В других цивилизациях этой веры в грядущее Царство Добра нет — потому что нет веры в благого и всемогущего Бога. В Марксизме грядущее светлое царство является в результате действия неких «законов истории», что само по себе достаточно странно — «законы истории» не благи и не всемогущи, с какой стати им вести к светлому Царству, непонятно. Но сама вера в грядущее Царство (в сильно урезанном виде, без воскресения мертвых и победы над смертью вообще) утащена марксизмом именно из христианкой традиции.
Поэтому тем, кто ностальгирует по СССР, стоит подумать о том, что именно является предметом их ностальгии — если стремление к правде, солидарности, нравственной чистоте, осмысленной жизни — то им незачем скучать по подделке, когда они могут обратиться к подлиннику: Церкви Христовой.
Есть другая группа людей, которая избегает говорить о советском атеизме. Это люди, чаще всего, некоммунистических и даже, по их словам, решительно либеральных убеждений, которые видят в вере в Бога препятствие к осуществлению их представлений о человеческой свободе. Эти люди любят подчеркивать свой атеизм вообще и свою неприязнь к Русской Православной Церкви в особенности. Для них большевики — предмет определенной неловкости; так респектабельный политик пытается скрыть родство с уголовниками. Однако это родство неизбежно проступает, и антицерковная риторика «новых атеистов» неизбежно воспроизводит аналогичную риторику «старых». Та же мифологическая схема, в которой «знание» противопоставляется «вере», «прогресс» ассоциируется с атеизмом, а вера в Бога — с «отсталостью», те же апелляции к «науке» что у тов. Лысенко, те же разговоры о «попах-мракобесах» что у Емельяна Ярославского. Идеологические гены упорно вылезают на поверхность, респектабельный цилиндр оказывается перешитым из буденовки.
Проблема этих людей (в частности, например, партии «Правое дело») в том, что они пытаются совместить несовместимое — приверженность (хотя бы декларативную) идеалам демократии и прав человека с атеизмом. Потому все атеистические общества в истории были диктатурами, при которых права человека попирались самым массовым образом. Такова историческая реальность, и можно только удивляться нежеланию ее замечать. Но — скажут нам — это был неправильный, тоталитарный атеизм, а у нас атеизм правильный, демократический. Но если все атеистические движения в человеческой истории, где бы они не проявляли себя — от Мексики до Камбоджи — всегда порождали резню и тиранию, стоит ли нам рассчитать на что-то другое в этот раз? Прошлые эксперименты с атеизмом оказались настолько дорогостоящими, что было бы крайне неблагоразумно их повторять.
Но почему атеизм всегда приносит такие плоды? Когда провозглашается, что во вселенной нет более высокого авторитета, чем человек, другого источника морали, чем человек, и другого судии, кроме человека, это звучит, на первый взгляд, воодушевляюще — кажется, что здесь человека пытаются превознести и освободить. Этот пафос превознесения и освобождения очень заметен у большевиков. Но что происходит дальше? Дальше выясняется, что речь идет о довольно конкретном человеке, лидере конкретной партии — Сталине, Мао, или Пол Поте, суд которого оказывается чрезвычайно немилостив, а песни о свободе и счастье поются под страхом мучений и смерти.
Давайте извлекать уроки из истории — и когда нам придется иметь дело с очередной идеологией, обещающей очередное светлое будущее за счет отказа от веры в Бога, давайте вспомним, что мы это уже проходили.
