«Человек, каких все меньше и меньше»

Часть I

Публикуемые избранные письма архиепископа Ярославского и Ростовского Михея, написанные в ту пору, когда он был архимандритом, дают яркое представление о поколении людей, родившихся уже после революции или незадолго до нее и пришедших в Церковь в тяжкие годы гонений. Письма переданы нам их адресатом Галиной Александровной Пыльневой, ниже приведены ее воспоминания.

С отцом Михеем (Хархаровым) мы встретились в Глинской пустыни[1]. Он обратил на себя внимание сочетанием внутренней культуры и простоты монаха исполнительного, трудолюбивого, искреннего. Его уважали старцы, хотя внешне это никак не подчеркивалось. Как мы это понимали — не знаю. Он недолго побыл там, но до конца жизни отца Серафима (Романцова)[2] обращался к нему, считая его своим духовным отцом.

Какие-то годы мы ничего не знали об отце Михее, да и не старались узнавать, ведь лично-то мы не были знакомы. Глинскую пустынь закрыли в 1961 году. После этого, не помню точно в каком году, решили мы поехать в Жировицы. Там узнали, что отец Михей — настоятель монастыря[3]. Как уже мы вдруг смогли поговорить, вспомнить Глинскую пустынь — сама теперь удивляюсь, так как не обладаю «проникающими» во все качествами, предпочитая везде быть в уголке, в тени. С этого времени изредка стали переписываться, но тогда, когда отца Михея без объяснения причины (а она была, но говорить о ней вслух нельзя было: он «слишком мягко» отнесся к епископу Ермогену (Голубеву) и старался помочь всем, чем мог)[4] просто «освободили от занимаемой должности». Освободить-то освободили, но куда направиться? Надо было ему самому искать себе место. Он обратился к ставшему митрополитом Иоанну (Вендланду)[5], знакомому еще по Питеру (где они оба были представлены владыке Гурию (Егорову))[6]. Митрополит Иоанн возглавлял Ярославскую епархию и нашел местечко отцу Михею в какой-то деревеньке своей епархии[7]. Вот тогда мы и стали переписываться.

Письма тех лет не сохранились. Позже отец Михей стал служить уже в Ярославле. Те письма, которые уцелели, написаны им до епископской хиротонии. Он писал и будучи епископом, но ему стало трудно это делать: здоровье ухудшалось, забот все больше и больше, сил меньше. Мне было просто совестно еще приносить ему лишние хлопоты. и постепенно переписка прекратилась. Мне жаль было, но трудно человеку. тем более уже преклонных лет и на таком посту.

Писем было больше. Не уверена, что найдутся другие. Но и те, какие есть, все-таки вполне говорят о человеке, каковых все меньше и меньше. по крайней мере, среди знакомых.

Архиепископ Ярославский и Ростовский МИХЕЙ (Хархаров; 6.03.1921, Петроград — 22.10.2005, Ярославль) родился в семье ремесленника. С детских лет прислуживал в Спасо-Преображенском соборе, а позже — в Александро-Невской Лавре. Прошел Великую Отечественную войну в войсках связи, награжден медалями. С мая 1946 года — послушник Троице-Сергиевой Лавры, наместником которой был архимандрит Гурий (Егоров), еще до войны ставший его духовным отцом. В 1946 году, после хиротонии своего духовного отца, вместе с ним уехал в Ташкентскую епархию, где был пострижен в монашество. С 1949 года — иеромонах. Окончил Московскую духовную семинарию (1951). В 1953 году вместе с архиепископом Гурием переехал в Саратов, где был назначен ключарем Троицкого кафедрального собора и казначеем Епархиального управления. В сентябре 1955 года последовал за владыкой Гурием на служение в Днепропетровскую епархию, затем в Минскую. При назначении последнего в 1960 году митрополитом Ленинградским и Ладожским отец Михей остался в Минске. В октябре 1963 года игумен Михей был возведен в сан архимандрита и назначен наместником Жировицкой Свято-Успенской обители. После отказа сообщать гражданским властям паспортные данные посетителей жившего в монастыре на покое архиепископа Ермогена (Голубева), отец Михей был снят с должности архимандрита и с 1969 года служил в Ярославской епархии, сначала в отдаленных приходах, с 1982 года — настоятелем Феодоровского кафедрального собора в Ярославле. 17.12.1993 года состоялась хиротония архимандрита Михея во епископа Ярославского. 25.02.1995 года он был возведен в сан архиепископа. За труды на благо Церкви архиепископ Михей был награжден шестью церковными орденами, в том числе орденом святого равноапостольного князя Владимира I степени — высшей наградой Русской Православной Церкви, а также орденом Почета. Управлял епархией до 2002 года. Последние три года жил на покое в Казанском монастыре в Ярославле, до самой кончины совершая богослужения.

Письма

Глубокоуважаемая Галина Александровна!

Получил Ваше письмо. Благодарю Вас за внимание и память. Сразу на него ответить не смог. Я только что вернулся из Ленинграда. Ездил на могилы отца и матери (похоронены они в разных местах), а также пособоровать и причастить больную и старую свою двоюродную сестру. Сестер также навестил. Обе сестры приняли с исключительной теплотой и вниманием, очень радушно. В Ленинграде пробыл всего 4 дня. Все дни был в разъездах из одного конца города в другой. Однако поездкой остался доволен, все, что намечал, смог исполнить, никого особенно собою не отяготил и не обременил. Как только вернулся домой, сразу же за дела, в первый же день и требы, и службы. <.>

Епископа Вениамина я действительно знал, и близко[8]. Правда, знакомство наше было непродолжительно. (Я познакомился с ним в Лавре при открытии ее, когда он был назначен туда в число братии сразу же по возвращении из далеких мест). Сразу же он произвел на меня впечатление сильной личности и очень духовно настроенного человека. Затем познакомился и с его духовными детьми, близкими ему по Покровскому монастырю. Многое узнал от них. Монахиня Алексия и ее подруги также ходили в Покровский монастырь. Когда я приезжал в Лавру из Ташкента, владыка Вениамин всегда предлагал мне служить с ним. Затем еще ближе познакомился в Саратове, когда он был назначен архиереем в Саратов, где и я служил в соборе в то время. Владыка Вениамин очень часто приглашал меня для исповеди, относился с исключительной теплотой ко мне, и по сие время всегда вспоминаю его с самым теплым чувством.

Внешне — это был суровый аскет. В храме неприступно строг, но кто знал его близко, для тех он был сердечный и мягкий человек. Впрочем, вероятно, Вы читали его дневник? Я его получил от его близких духовных детей. Если нет, напишите. Владыка Вениамин оставил мне рукописи всех своих трудов, спешил передать мне их, и когда я спросил, отчего он так спешит, ответил, что спешит по причине своей смерти. И действительно, как только перепечатали ему последнюю рукопись, и он отослал печатные экземпляры в Академию, через несколько дней буквально он умер.

Я просил владыку Антония Мельникова, редактора «Богословских трудов"[9], напечатать что-либо из трудов владыки Вениамина, он отказал, ничего не нашел в них подходящего для публикации.

Его духовным сыном и почитателем между прочих был покойный архимандрит Феодорит лаврский[10].

Владыка Вениамин был одаренным проповедником. В Саратове, когда он только произносил слова обращения: «Дорогие, возлюбленные, Богом данные мне дети.», причем сказанные с такой теплотой и сердечностью, что с этих начальных слов прихожане начинали плакать. Говорил он всегда с большим чувством. У него был замечательный сильный голос, бас, которым он исключительно хорошо и умело пользовался. В проповедях он использовал всегда и интонацию голоса, и примеры трогательные из житий святых и других. По сие время (уже 19 лет) могила его всегда посещается саратовцами и почитают его память.

Умер он 58 лет, из них 26 провел в ссылках. Без сомнения, это была очень светлая и незаурядная личность. Если есть возможность, хотелось бы почитать его письма или хотя бы те места, которые не касаются личных вопросов.

Как здоровье Ваше и Вашей тетушки? Кланяюсь ей и призываю на нее Божие благословение.

Простите.

30/X-74 г.

Нед[остойный] архим[андрит] Михей

P. S. Приветствую Вас с праздником в честь Казанской иконы Матери Божией. Усердно желаю благодатной помощи, заступления и покрова Царицы Небесной.
* * *

Многоуважаемая Галина Александровна!

Сердечно благодарю Вас за поздравления и праздничные подарки к Преображению [Господню} и к Успению Матери Божией. И тот, и другой праздник для меня очень дороги. С детства я прислуживал в Преображенском соборе в Ленинграде, начал ходить именно в этот храм, а затем многое в жизни было связано с праздником Успения Матери Божией и с храмами, посвященными этому празднику.

Первый открытый в Лавре храм был Успенский собор. В день Успения Матери Божией меня рукополагали во иеромонаха в Успенском Ташкентском соборе, затем служил в нескольких храмах Успенских (Жировицкий монастырь, в Рыбинске), и Ваш подарок к этому празднику был особенно приятен. Спасибо Вам.

Я собирался Вам как-то написать об открытии Лавры (думаю, что Вам давно всё известно об этом событии тридцатипятилетней давности, и за длительное наше знакомство не раз рассказывал Вам о тех особенных «стечениях обстоятельств», а лучше сказать просто — чудесных обстоятельствах, связанных с этими событиями); поэтому и никогда не напоминал о них, чтобы не повторяться.

Но Вы написали, что мало знаете об этом. Я уже человек старый, непосредственных участников (владыки Гурия, архимандрита Илариона[11] и других) нет уже в живых, другие — не знали подробностей, да и не всем владыка Гурий всё открывал, и вот, боясь, что умру и никому не будет известно то, что нами пережито в тот момент и доподлинно известно, я теперь и не скрываю, а рассказываю своим друзьям и близким. «Тайну цареву подобает хранить, а дела Божии проповедати» — так, кажется, гласит древняя мудрость.

В 1945 году Патриарх Алексий из Ташкента вызвал архимандрита Гурия, которого знал по Ленинграду, и за 8 месяцев до открытия Лавры назначил его наместником Лавры, которую предполагалось открыть. А пока он был назначен в Ильинскую церковь города Загорска почетным настоятелем. Местное духовенство приняло его не очень приветливо, но отец Гурий стал служить каждое воскресенье утром и вечером акафист преподобному Сергию и обязательно проводил беседу. Служил он и во все большие праздничные дни, и часто в малые праздники и неизменно проповедовал. И само служение, и проповедь владыки Гурия так расположили к нему народ, что верующие приезжали на его службы из Москвы и из других мест.

Каждый вторник отец Гурий ездил на прием к Патриарху. В 1946 году на Страстной во Вторник он также явился к Патриарху, и Святейший Патриарх сообщил ему, что на другой день передадут ему ключи от Успенского Лаврского собора и нужно, чтобы на Пасху уже была служба.

В Великий Четверг после Литургии отец Гурий в Ильинском храме объявил, что открывается Лавра и чтобы верующие, кто может, пришли бы помочь прибрать храм и приготовить его к службе.

Лавра была закрыта в 1920 году. За 26 лет, в которые собор был закрыт и не убирался, можете себе представить, сколько скопилось пыли, грязи. Мы вошли в собор. Стекла в барабанах были выбиты, на полу снег и лед, неимоверный холод. Собор не отапливался, Пасха в тот год была ранняя. В соборе стояла карета Елизаветы Петровны, на паперти — чучело медведя и пр. Впрочем, работники музея вскоре все это лишнее убрали.

Благодаря тому, что отца Гурия знали и любили все прихожане Ильинского храма, то откликнулись на призыв его и много пришло людей: кто с ведром, кто с тряпками. Стали протирать иконостас, чистить паникадила, мыть полы.

Престол там сложен из кирпича, каменный, но он стоял разоблачен. Нужно срочно шить одежды на престол и жертвенник. Ольга Павловна (дочь отца Павла Флоренского) взяла на себя труд пошить облачение, нижнее и верхнее на престол и жертвенник (парчу дал Патриарх, а остальной материал пожертвовали верующие).

Из ризницы музея выдали Плащаницу, сосуды. Кое-что дала Патриархия, и часть утвари из Ильинской церкви — облачения, кадила, напрестольное Евангелие, кресты и пр. Патриарх назначил временно для служения в помощь отцу Гурию архимандрита Илариона (этот старец был высокой духовной жизни. Он был на Афоне и во время имяславской смуты в 1913 году выслан в числе многих из братий в Россию[12], поселился в Москве, был назначен настоятелем Страстного монастыря, а затем служил в селе Виноградове, на станции Долгопрудной, в храме Владимирской иконы Матери Божией вместе со своим братом, целибатным священником). Вторым священником назначен был игумен Даниил и иеродиакон[ом] Иннокентий (обладавший громким и красивым голосом)[13].

В Великий Четверг вечером уже смогли служить утреню с чтением 12-ти Евангелий, в Великую Пятницу днем совершали вынос Плащаницы и вечером — чин погребения и все последующие службы.

Но вот некоторые чудесные детали: чтобы так быстро организовать служение, нужно очень многое, что для несведущего человека совершенно ускользает из внимания. Нужен хор, нужны люди, [которых можно] поставить за свечной ящик, нужны сами свечи, просфоры, кто их печет, нужны уборщики храма и пр. Поистине было чудом то, что за один день всё смогли организовать!

В Ильинской церкви был любительский хор, которым руководил Сергей Михайлович Боскин[14]. Сам Сергей Михайлович Боскин был в юные годы послушником в Зосимовой пустыни, очень музыкальный человек, знающий хорошо традиции и напевы Сергиевой Лавры. Вот его хор из любителей и стал первым лаврским хором.

Незадолго до открытия к владыке Гурию пришла женщина и принесла папку канцелярскую, и сказала, что у нее жил последний наместник Лавры после ее закрытия — архимандрит Кронид — и передал ей на хранение эту папку со словами: «Передашь ее следующему наместнику"[15]. Когда отец Гурий открыл ее, в ней был антиминс Успенского собора[16].

Во время войны ураганом снесло главный крест с Успенского собора. Еще до открытия Лавры музей отреставрировал крест. И вот накануне подъема креста приходит к отцу Гурию старший рабочий Баринов и говорит отцу Гурию: «Я человек старый, помню, с каким торжеством в прежнее время поставляли крест вверху храма, совершали молебствие. Вы посвятите мне иконку и дайте мне, а я вделаю ее в крест». Владыка Гурий совершил чин поставления креста перед малой иконкой преподобного Сергия, освятил ее и отдал Баринову, тот вделал ее в середину креста и таким образом Успенский собор был увенчан освященным крестом.

В другое время пришел к отцу Гурию некий Константин Иванович. Он попросил отца Гурия вот о чем: «Я, — говорит он, — последний в Лавре звонил перед ее закрытием, разрешите же мне и начать звон». (Таким образом, и звонарь оказался.)[17]

В Загорске жила схиигумения Мария[18], у которой жил Игорь[19]. Ее послушницы взяли на себя труд печь просфоры, артосы и пр. Владыка Гурий жил у церковного старосты Ильинской церкви Ильи Васильевича Сараджанова. Илья Васильевич помог очень деятельно в обеспечении Лавры на первых порах свечами, гарным маслом, кадильным углем, ладаном, обеспечил необходимыми рабочими и материалами (в то послевоенное время все было очень трудно достать). За свечной ящик поставили Ивана Сергеевича Булычева, верующего человека, сопровождавшего схиархимандрита Илариона. В алтаре прислуживать стали Игорь и я. Храм убирали верующие Загорска.

О мощах преподобного Сергия. В 1916 году в газетах было опубликовано сообщение о пожаре в Троице-Сергиевой Лавре, во время которого сгорели мощи преподобного Сергия. Дело было так: до 1916 года мощи были нетленными. Их обкладывали ватой, которую раздавали верующим в благословение. Случилось так, что гробовой иеромонах не заметил, как в раку попала искра от свечи, и, уходя на обед, он закрыл раку крышкой. Искра эта попала на вату, при малом доступе воздуха вата тлела потихоньку. Когда же пришел с обеда гробовой иеромонах и открыл крышку, при большом притоке воздуха вата вспыхнула и загорелась, сгорели одежды и обгорела сама плоть, остались лишь кости. Это было промыслительно.

В 1918 году декретом Ленина была организована комиссия по обследованию и изъятию мощей. Очевидцы рассказывали: когда приехала комиссия обследовать и изымать мощи преподобного Сергия, то комиссия обнаружила несоответствие костей черепа и скелета. Они принадлежали разным людям. На митингах на площади перед Лаврой выступали антирелигиозные агитаторы и в качестве аргументов «обмана монахов» выставляли и этот факт. Мощи преподобного Сергия не раз вывозились в Москву, выставлены были в Трапезной церкви, где был устроен клуб с песнями и плясками и прочим, что бывает в клубах.

Вы помните, вероятно, о том, что преподобный Сергий, явившийся старцу Захарии (схиархимандриту Зосиме), говорил ему, чтобы тот оставил Лавру, и когда отец Захария спросил: «А как же мощи?», преподобный Сергий сказал ему, что мощи останутся здесь, но благодать отыдет. В своих мемуарах Сергей Иосифович Фудель[20] упоминает о том, что преподобный Сергий явился старцу отцу Алексию Зосимовскому, последние дни жизни жившему в Загорске[21]. И ему преподобный Сергий сказал, что воля Божия такова, чтобы его мощи оставались в поругании. Перед самой войной мощи преподобного Сергия были вновь помещены в Троицком соборе в раке.

В Великую Субботу 1946 года мощи преподобного Сергия были переданы во вновь открывшуюся Лавру.

В Москве существует обычай освящать куличи и пасхи накануне Светлого Христова Воскресения. Обычно сразу после Литургии в Великую Субботу начинается освящение их и до самой Христовой заутрени идет беспрерывный поток.

Надо сказать, что весть об открытии Лавры разнеслась молниеносно, и в Лавру из Москвы поехали верующие, и из окрестных мест в таком количестве, что каждый день огромный Успенский собор на Страстной был более чем полон.

Когда сообщили о том, что можно взять мощи и перенести в Успенский собор из Троицкого, который оставался еще в ведении музея, после Литургии был прекращен доступ народа с куличами и пасхами в Лавру. Их направляли в Ильинскую церковь. Милиция закрыла ворота, удалили всех с территории Лавры. Народ насторожился и ожидал чего-то необычного, попрятался кто куда. Отец Гурий и с ним все духовенство, взяв 10 человек рабочих, отправились в Троицкий собор за мощами. Мощи преподобного Сергия покоятся в серебряной раке, пожертвованной царем Иоанном Грозным, и весит она 60 пудов, потому и потребовались рабочие. Отец Гурий прислал Игоря, чтобы взять епитрахили для священнослужителей. Иван Сергеевич и я оставались в соборе. И вот из Троицкого собора показалось шествие: шли рабочие, несшие раку, диаконы и батюшки. Иван Сергеевич зажег охапку свечей. И только показалось это шествие, как вдруг из закоулков хлынул народ. Милиция не смогла удержать народ в воротах, и вся площадь наполнилась народом. Иван Сергеевич и я стали охапками раздавать свечи, и народ мощно запел: «Ублажаем тя, преподобне отче наш Сергие…», — и с этим пением и с горящими свечами внесли [раку с мощами Преподобного] в Успенский собор, отслужили сразу же молебен преподобному Сергию. Собор полностью наполнился народом. Раку поставили на ступеньки с правой южной стены собора. Батюшки ушли, и мне пришлось для порядка встать у раки вместо гробового иеромонаха.

При передаче мощей оказалось, что петли у крышки гробницы оторваны — одной совсем не было, другая сорвана. Как промыслительно было то, что назначен был в тот момент архимандрит Иларион. Он был прекрасным мастером по металлу (напомним, что архимандрит Иларион на Афоне нес послушание кузнеца.— Прим. ред.), и он своими руками сделал петли для раки. Впоследствии Патриарх пожертвовал для сени парчу малинового с золотом цвета и две художественные колонки от Царских врат XVI века, из которых была устроена сень первоначально у правой колонны впереди, затем перенесена на правый клирос.

Через некоторое время отец Иларион говорит отцу Гурию: «Отец Гурий, а ведь подлинный череп преподобного Сергия хранится в моем храме в Сергиевом приделе под престолом».— «Как так?» И отец Иларион рассказал о том, что в 1918 году перед приходом комиссии череп был подменен, подлинный череп преподобного Сергия передан был в его храм для хранения. Храм этот никогда не закрывался[22]. Отец Гурий доложил Патриарху, Патриарх дал новую схиму и благословил подлинный череп преподобного Сергия водрузить на место в раку, а подложный захоронить. Так и сделали во время переоблачения святых мощей.

О звоне. В Лавре в старое время был большой колокол в 4000 пудов, который называли Царь-колокол (по подобию московского, который весит 12 000 пудов). Его звон слышен был за 25 километров. Перед войной этот колокол сняли. Причем был устроен огромный деревянный настил, по которому хотели колокол спустить, но настил не выдержал, колокол упал, разбил паперть колокольни и ушел в землю. Его извлекали по частям (резали автогеном). Второй [колокол] — жертвованный Борисом Годуновым — 1200 пудов, назывался Корноухий (так как при отливке его не вышло одно «ухо»»). Его тоже сняли на металл. Третий назывался Годунов, в 900 пудов (жертва также царя Бориса Годунова). Четвертый — тот, который сейчас звонит, — Лебедок, также пожертвованный Борисом Годуновым, весом 625 пудов. Этот колокол был полиелейным, то есть звонили в него к полиелейным службам (средним праздникам). Его такое нежное название из-за мелодичности звука. В составе металла, из которого отлит этот колокол, много серебра, что и придает исключительно приятный звук.

Колокольня оставалась в ведении музея. На колокольне, кроме Лебедка, было еще 13 часовых колоколов (внутри у них имеются языки и можно звонить, а снаружи молотки, отбивают часы).

Совет по делам религии разрешил звонить, и, когда дали ключи для осмотра колокольни, ночью двое рабочих подтянули язык у Лебедка, провисший от долгого висения без употребления. Он подвешен на сыромятном ремне. И вот дирекция музея не разрешает звонить на том основании, что «вы разобьете колокол». Удар языка должен приходиться в место утолщения, а язык провис. Отец Гурий уговаривал их и уверял, что всё сделано как нужно, а директор уперся. И только перед самой заутреней была получена телеграмма из Патриархии, что вопрос согласован и разрешается звонить. И вот через 26 лет вновь раздался могучий звон с лаврской колокольни.

Когда мы вышли с крестным ходом из собора, вся площадь — сплошные огоньки от свечей. И этих огоньков такая масса, что казалось, кругом море огня. И шествие началось под торжественный прекрасный трезвон. Константин Иванович оказался очень искусным звонарем. Ему досталась честь начать звон, законченный им же. Нас же всех охватило такое волнение, что многие плакали. Говорят, что и неверующие люди, жители Загорска, выходили на улицу слушать звон.

Затем встал вопрос о братии. Одни по назначению, другие, прослышав об открытии Лавры, просились сами принять их в число братии. Постепенно собралась братия. На территории Лавры в Певческом корпусе была куплена одна квартира, где устроили трапезную. Первоначально братия жили по квартирам в Загорске.

Отец Гурий пробыл наместником 4 месяца в Лавре, и 25 августа 1946 года его хиротонисали во епископа Ташкентского и Средне-Азиатского. С ним поехали и мы (я и отец Игорь) — первые послушники Лавры.

В первые же дни устраивались паломничества из московских храмов. Помню такую паломническую поездку из Елоховского собора. Заранее объявлялось в храме о поездке в Загорск. Специально нанималась электричка, и вот целый поезд одних паломников во главе с отцом Николаем Колчицким. С вокзала в Загорске все шли рядами: впереди отец Николай с иконой в руках. За ним его прихожане рядами, и всю дорогу до Лавры пели. Как только вошли в Успенский собор, собор сразу переполнился людьми. Затем отец протопресвитер Николай служил Божественную литургию, молебен Преподобному и говорил слово, затем приветствие наместнику и его ответ. Тогда всё это можно было, даже не верится[23].

Такая же паломническая поездка была из Николо-Кузнецкого храма (во главе с отцом Александром Смирновым), затем из Тарасова (во главе с отцом Михаилом Зерновым — теперешний владыка Киприан)[24].

Задача архимандрита Гурия была поставить Лавру «на ноги». Дальнейшую деятельность проявил в ней новый наместник архимандрит Иоанн (Разумов) (ныне митрополит Псковский)[25].

Простите за длинное описание, может быть, и не интересное для Вас.

Мой отпуск уже кончается, приступаю к служению. Еще раз сердечно благодарю Вас за все присланное.

Прошу Ваших молитв.

1/IX-81 г.

Архим[андрит] Михей.
* * *

<Начало письма отсутствует>

Вы спрашивали, знаю ли я что об отце Серафиме Вырицком[26]?

Знаю о нем очень мало: он был очень почитаемым ленинградцами в мою бытность там, но у меня в то время был свой старец-духовник, к которому я был очень привязан и не искал знакомства с другими, да и не ценил в то время тех возможностей, какие были тогда.

О нем я слышал следующее.

Александро-Невская Лавра — была столичный монастырь. Туда набиралась главным образом братия по внешним признакам — чтобы был голос хороший и соответствующий вид, поэтому там было большинство украинцев (голосистых), монастырь штатный, то есть братия получали доход из кружки. Само положение его — в центре столицы, постоянные заказные службы, постоянное общение с различной публикой — не очень-то располагало к высокой духовной жизни, и братия не отличалась подвижничеством. Число братии было не велико, человек 30, которые были заняты главным образом обслуживанием храмов (их было в Лавре 17 и одновременно во многих из них шли заказные обедни). Но и в таком монастыре были люди высокой духовной жизни. Таким, например, был духовник митрополита Вениамина Петроградского (Казанского)[27] отец архимандрит Сергий Бирюков. Такими подвижниками были отец иеромонах Серафим, и другой отец иеросхимонах Серафим Вырицкий, и друг его иеромонах отец Гурий (духовник моего владыки Гурия). Без сомнения, были и другие, которых мало знали люди, ибо часто свои подвиги скрывали внешностью.

Отец Серафим Вырицкий был как будто из купцов. Он и его супруга приняли монашеский постриг. Когда он жил в Лавре, то о нем мало сравнительно говорили (там были и кроме него почитаемые духовные люди). Но когда закрыли Лавру и он поселился в Вырице, он к тому времени был уже в схиме большой, к нему стали ездить люди. Власти не раз пытались его арестовать. Придут за ним, а он лежит больной. «Что, — скажет он, — до порога донесете?» — и его оставляли.

Вероятно, Вам известно о нем больше, и если есть что написанное о нем, очень хотелось бы почитать.

Ну на сей раз в своем письме я слишком разглагольствовался, простите за многословие, может быть, и лишнее что написал.

Взаимно и Вас приветствую с праздником Рождества Пресвятой Богородицы. Это был обительский праздник в Глинской пустыни, там была и чудотворная икона Рождества Богородицы, называемая Пустынно-Глинской.

Усердно желаю Вам многих милостей Пресвятой Богородицы и прежде всего — хорошо отдохнуть душой и телом.

Простите. Помолитесь. Благодарный Вам

Архим[андрит] Михей.

14/IX-81 г.
* * *

Многоуважаемая Галина Александровна!

<.> Спаси Господи и за все присланное.

Очень интересны выдержки из писем епископа Михаила Таврического. Знаете ли Вы о нем? Вероятно, Вам известно, что А.П. Чехов, написавший рассказ «Архиерей», для своего персонажа взял прообразом епископа Таврического Михаила Грибановского[28]?

Владыка Михаил был блистательным, даровитым ректором Петербургской Духовной Академии. Но он заболел чахоткой и поэтому (для излечения) был переведен на Таврическую кафедру в Крым. Однако прожил недолго и молодым еще скончался.

Епископ Михаил был инициатором возрождения идей о восстановлении на Руси Патриаршества. Его идею перенял архиепископ Антоний Храповицкий. Из его произведений замечательна книга «Над Евангелием». Она была у меня, но теперь нет. Вероятно, Вы всё это знаете и без меня. <.>

О матушке Евфросинии[29]. Сестра нашего владыки Иоанна [Вендланда] монахиня Евфросиния была поистине замечательным человеком. Знал я ее почти 50 лет.

Их семья была дворянского происхождения. Мать была из рода Лермонтовых, отец — крупный чиновник из Министерства финансов, но вскоре после революции умер. Содержала их семью (мать, две дочери и сына) сестра матери, крупный ученый в области палеонтологии <неразб>. Мать их была своеобразно верующим человеком, совсем не церковным, признающим существование Бога, но никаких обрядов и Таинств. Однако все трое ее детей были не только церковными людьми, все трое были монашествующими. Сыграло известную роль в их воспитании то, что они жили против Никольского собора и Русско-Эстонской церкви. Там был замечательный настоятель отец Александр Паклер, и в здании Русско-Эстонской церкви были Пастырские курсы. В те годы заведовал Пастырскими курсами архимандрит Гурий (наш владыка), а когда он уехал в далекие края, стал заведовать курсами отец Александр Паклер.

В те времена на курсы принимали не только мужчин, но и лиц другого пола для подготовки учительниц Закона Божия и церковных работников (исполняющих обязанности псаломщиков, регентов и пр.). Обе сестры поступили на эти курсы (Костя был еще учеником), а когда их закрыли, одна из них, мать Евфросиния, поступила и окончила медицинский институт, другая, Евгения[30], уехала в Москву, где окончила сельскохозяйственный институт, стала духовной дочерью старца схиархимандрита Георгия в Даниловском монастыре, а Костя к тому времени поступил и окончил геологический институт.

Архимандрит Гурий после первой поездки в дальние края был назначен настоятелем в Киновию (маленький общежительный монастырь на правом берегу реки Невы, бывшая митрополичья дача, затем штрафной монастырь для провинившейся братии Александро-Невской Лавры, а также и ищущих более строгой общежительной формы жизни, так как в Лавре был заведен штатный образ, то есть монахи жили на кружке, полусвоекоштный способ содержания). Отец Гурий сам избрал для себя это отдаленное место. При нем оставалось там только 2 монаха, и когда он приехал в Киновию, туда за ним потянулась масса интеллигенции: это бывшие члены Александро-Невского братства, бывшие его ученики по Пастырским курсам и другие, знавшие его. Службы совершались строго уставные, составились прекрасные хоры, пелись старинные напевы по квадратным нотам. Туда стали ездить и сестры, и сам Костя (будущий наш владыка Иоанн). Но вот отец Гурий не по своей воле опять поехал в дальние края, один из его сослужителей умер, а другой одряхлел настолько, что мог прийти в храм раз в году. Назначили двух протоиереев, и один из них был мой первый духовник отец Николай Гронский, бывший настоятель храма Леушинского подворья[31]. Интеллигенция всё продолжала ездить, и совершали службы, а на буднях не было псаломщика, за псаломщика стал Костя. Его оставили при кафедре Петрологии <Петрографии?>, и он устраивался так: каждый день приходил до службы, в свое время звонил на колокольне, затем спускался вниз, шел на клирос и пел службу, а потом отправлялся на службу в институт. В храме на буднях — один батюшка, один на клиросе Костя и за ящиком староста. Молящихся почти никого, но зато в субботу и в воскресенье полон клирос. Батюшка сетовал: «У нас службы от стражи утренния до нощи». И всегда приезжала Лиза Вендланд. По окончании института ее посылали на три года в Архангельскую область в глухую больницу врачом. Вернувшись в Ленинград, она стала опять посещать Киновию, вот тогда-то я ее и узнал. Она была очень добрая, даже на меня, тогда еще мальчика, обратила внимание. В те трудные годы у верующей интеллигенции был большой духовный подъем, энтузиазм, горение духа. Люди многие каждый день шли в храм к ранней обедне, затем по дороге где-нибудь в парадной или в подворотне съедали наспех бутерброд или кусок булки (на улице считалось есть неприлично) и шли на гражданскую работу. Вечером с работы спешили домой наскоро перекусить или пообедать и опять в церковь. То в одну, то в другую. В Ленинграде в разные дни в разных храмах были чтения акафистов с общенародным пением.

Так вот, Елизавета Николаевна, когда приезжала в Киновию и встречала там мальчика Сашу, на обратном пути всегда или часто отдавала ему свой завтрак (или специально для него припасала). Чаще всего это бутерброд с повидлом. Теперь это для нас мелочь, ничтожность, а в те времена — много значило. Мальчик смущался, отказывался, но она умела так просто подойти, что в конечном итоге, переезжая на пароходике Неву на другой берег, он съедал этот хлеб с повидлом, может быть, лишая ее приготовленного для себя завтрака.

Потом через некоторое время исчез из Киновии Костя, а потом и его сестра. Затем закрыли и Киновию.

А произошло вот что. В это время вернулся из дальней поездки отец Гурий. Ему нельзя было поселиться в своем городе, да и во многих других. Кто-то посоветовал ему поехать в Бийск, он и уехал туда. А Костя, который не был с ним знаком, но знал его через сестер, написал ему письмо с просьбой принять его для жительства под руководством отца Гурия. Отец Гурий разрешил ему приехать, и Костя, оставив карьеру ученого, положение в институте, уехал в Бийск, где совершенно не было работы по его специальности. Он устроился педагогом в школу и содержал отца Гурия. Когда в Ташкенте освободилось место преподавателя в институте геологии, его пригласили туда, и Костя с отцом Гурием переехали в Ташкент. Через некоторое время туда же приехала и Елизавета Николаевна, а затем там купили домик, приехали еще несколько человек. Елизавета Николаевна устроилась в поликлинику врачом. В то время оставалась в Ташкенте одна обновленческая церковь и часовня на кладбище, где собирались православные без священника. Отец Гурий устроил домашнюю церковь, и его окружающие жили монашеским укладом жизни.

Каждый день в 5 часов утра у них начиналась молитва общая, после которой шли на работу. Вечером опять общая молитва и келейное правило. Там мать Евфросинию постригли в рясофор, она стала инокиней. Ее очень ценили как врача, прекрасного диагноста. Она совершенно не обращала внимания ни на одежду свою, ни на то, сыта ли, голодна ли, работала на двух ставках, а это значило, что каждый день после приема в поликлинике нужно было идти по адресам, а затем, наскоро пообедав, нужно было совершать службы и правило. Жизнь очень напряженная, и как только Бог давал силы и энергию? Она постоянно недосыпала и могла заснуть на ходу, постоянно недоедала, а работала так напряженно потому, что нужно было содержать и отца Гурия, и матушку Серафиму, и других. К тому времени переехала в Ташкент ее мама и сестра Евгения (они поселились отдельно). Ей нужно было помогать и маме.

Через некоторое время отцу Гурию и некоторым его близким пришлось уехать из Ташкента, поселились близ города Ферганы (4 км от города). Там купили дом, и с отцом Гурием поехала и мать Евфросиния. Костя, к тому времени уже иеромонах Иоанн, остался в Ташкенте и преподавал. Остались при нем несколько человек и продолжали службы в доме.

Затем и я появился, познакомившись с отцом Гурием через отца Иоанна в Ленинграде во время его приезда. Он предложил мне переехать в Фергану. Я к тому времени не совсем окончил школу и переехал к нему. Но у меня был не окончен еще десятый класс. Отец Гурий велел мне кончать десятый класс, а содержала нас (отца Гурия, мать Серафиму и меня) одна мать Евфросиния. Распорядок у нас был тот же: в 5 утра молитвы утренние, полунощница, утреня. Кто на работу — шли на работу, остальные — пятисотницу выполняли, а затем за дела. Вечером вечерня, повечерие с канонами, вечерние молитвы и занятия личные. Мать Евфросиния и там работала на двух работах, неся двойную нагрузку. По квартирам из больницы возили ее на линейке (открытый экипаж, это по вызовам), а на работу и с работы она шла пешком (4 км в один конец). Конечно, изнемогала, и только сила Божия ее поддерживала.

Жили замкнуто, из посторонних никто не ходил, служили полушепотом. Мать Евфросиния обладала хорошим голосом и знала музыку. За службами она была регентом. Там мы изнемогали от жары, и от усталости, и от духоты, так хотелось спать, что постоянно приходилось с собой бороться, вымоешь лицо холодной водой, полегче, но не надолго. Окна и двери плотно закрыты, чтобы не было слышно посторонним. И никогда она не посетовала на трудности, всегда была в храме, да еще старалась помочь в саду отцу Гурию. Она боялась обременить собою другого.

Готовила и стирала нам мать Серафима. Тогда не было стиральных машин, стиральных порошков, всё вручную. У нас была построена на участке баня. Мать Евфросиния пойдет помыться, снимет с себя белье, выстирает (чтобы не утруждать мать Серафиму), отожмет и мокрое наденет на себя. Мать Серафима спрашивает: «Лиза, где белье?». А оно на ней так и высохнет.

Однажды в Фергане она обнаружила заболевшего проказой узбека, и ей самой пришлось его сопровождать в Ташкент и сдать под расписку.

Узбеки ее очень любили <неразб>. Конечно, как врач она была очень внимательна к пациентам и совершенно бескорыстна.

Такая подвижническая жизнь была до начала войны. Потом ее как врача мобилизовали. Упомяну еще, что ее не раз командировали в очаги вспышки чумы в глухих районах Средней Азии. Во время войны она работала врачом в госпитале, прикомандированном к Войску Польскому. В Войске Польском были военные ксендзы, которые совершали мессы и требы по просьбе солдат.

После войны, демобилизовавшись, она переехала в Загорск, где отец Гурий был назначен наместником, а затем уехала в Ташкент, когда владыку Гурия назначили епископом Ташкентским. Там она работала врачом, а затем, когда владыка Гурий заболел диабетом, она оставила гражданскую службу.

В Ташкенте при Архиерейском доме была церковь Крестовая, в ней ежедневно совершались службы и правила.

Потом владыку Гурия перевели в Саратов, мать Евфросиния была врачом в Саратовской семинарии, затем владыку Гурия перевели в Чернигов. Она переехала туда и лечила сестер Черниговского Троицкого монастыря. Затем переехала в Днепропетровск вслед за владыкой.

Но тут много-много пришлось ей пережить огорчений и неприятностей от новых людей, окруживших владыку Гурия. Видимо, попустил Господь ей эти скорби, когда и сам владыка, по настоянию нового окружения, стал тяготиться и врачом, самоотверженно служившим ему всю жизнь, и другими старыми своими духовными детьми (в том числе и владыкой Иоанном, и мною), хотя меня он вызвал из Глинской пустыни, где я проживал уже год, и в Днепропетровске был его секретарем и настоятелем собора. Началось все не сразу, а к концу пребывания владыки в Днепропетровске. Когда же его перевели в Минск, а за ним поехала и мать Евфросиния, и его новое окружение, там-то они себя и проявили особенно враждебно против матери Евфросинии и меня.

К тому времени владыка Иоанн был уже ректором Киевской семинарии, а затем направлен в Дамаск, потом его посвятили во епископа и через некоторое время перевели в Германию. Он выхлопотал разрешение взять с собою сестру, мать Евфросинию. Прекрасно владея немецким языком, она там была для него незаменимой помощницей, да и на правах старшей сестры постоянно сдерживала его. Владыка Иоанн все же был склада ученого, светского человека, а на административной должности, да еще дипломатической, постоянно вращаясь в среде светской, нуждался в такой поддержке духовной со стороны близкого человека, сестры. За ним она поехала в Америку и в Ярославль, где и умерла.

К ее добрым делам следует отнести и то, что она выписала из Сибири двух старичков. Дядя Коля Скалоп был женат первым браком на родной тетке матери Евфросинии, но тетя давно умерла, он женился на другой — Евгении Францевне. Не по своей воле попали на жительство в Сибирь, да там и остались. К тому времени они совсем одряхлели и не могли жить без посторонней помощи. Мать Евфросиния выписала их в Переславль, поселила их в нижнем этаже, а сама жила в верхнем, не имея отдельной комнаты для себя. Старички и днем и ночью беспрестанно беспокоили ее своими просьбами, нуждами, не давая ей покоя. Она к тому времени сама болела сердцем, но все же до конца досмотрела их и схоронила. Незадолго до смерти ее мы соборовали (владыка и 4 священника). В последнее время у нее совсем перестали ходить ноги. Мне она говорила, что не боится умереть, но очень жаль, что владыка Иоанн останется один. Она страшно жалела его и переживала.

В моей памяти она осталась как человек, полностью посвятивший себя Господу и служению ближним, а это и есть, наверное, святость.

Простите, написал очень длинно и не только про мать Евфросинию, но и о других, иначе не умею рассказать, чем была она замечательным человеком.

Вас утомил читать письмо.

Очень благодарен Вам за всё присланное.

Нед[остойный] архим[андрит] Михей.

23/X-84 г.

Подготовила Оксана Гаркавенко

[1] Глинская мужская пустынь (Сумская область) основана в XVI в. и в 1922 г. была закрыта. Все храмы, кроме больничного Крестовоздвиженского, и колокольня были взорваны, имущество расхищено. В 1942 г. пустынь вновь была открыта, в ней сохранялась традиция старчества. В 1961 г. Глинскую пустынь закрыли, братию разогнали. В 1994 г. Глинская пустынь возвращена Церкви.

[2] Схиархимандрит Серафим (Романцов; 1885−1976). В Глинской пустыни с 1910 г. После закрытия пустыни поселился в Сухумской епархии. В 1930 г. арестован и выслан на строительство Беломорканала. В 1947 г. вернулся в Глинскую, был духовником обители. После закрытия монастыря переехал в Сухуми, где жил до кончины. В 2010 г. причислен Украинской Православной Церковью к лику местночтимых святых.

[3] Жировицкий Свято-Успенский мужской монастырь (Гродненская епархия). Основан во второй половине XVI в. Монастырь никогда не закрывался, так как находился на территории, до 1939 г. не входившей в состав СССР. В годы наместничества архимандрита Михея (1963−1969) был произведен ремонт многих храмов, ему удалось спасти обитель от закрытия и сохранить здание семинарии.

[4] Архиепископ Калужский и Боровский Ермоген (Голубев; 1896−1978). В 1926—1931 гг.— настоятель Киево-Печерской Лавры. В 1931 г. арестован, до 1939 г.— в лагерях. После освобождения служил в Астраханской области, затем в Самарканде. За активную защиту прав верующих в ноябре 1965 г. был сослан в Жировицкий монастырь.

[5] Митрополит Иоанн (Вендланд; 1909−1989). Еще студентом был внештатным псаломщиком киновии Александро-Невской Лавры, где до ареста служил архимандрит Гурий (Егоров). По возвращении последнего с Беломорканала поехал вместе с ним в Ташкент, где отец Гурий тайно постриг его в монашество и рукоположил во иеромонаха. С 1946 г. стал секретарем архиепископа Ташкентского Гурия. Последовал за ним в Саратов, где был настоятелем Духосошественского собора, инспектором и духовником семинарии. Весной 1958 г. назначен представителем Русской Православной Церкви при Патриархе Антиохийском. В дальнейшем служил за границей, в Европе и США. С 1967 г.— митрополит Ярославский и Ростовский. Известный ученый-геолог.

[6] Митрополит Гурий (Егоров; 1891−1965). В 1915 г. рукоположен во иеромонаха. Вместе с братом Львом, также монахом, и группой единомышленников вел активную миссионерскую работу среди рабочего люда и деклассированных элементов (кружок братьев Егоровых впоследствии стал называться «Братством св. Александра Невского»). В 1922 г. арестован и приговорен к ссылке в Туркмению. По возвращении в Ленинград в 1925 г. был назначен настоятелем киновии Александро-Невской Лавры. В 1928 г. арестован и отправлен на Беломорканал, затем сослан в Среднюю Азию. Жил в Ташкенте и Фергане. В 1945—1946 гг.— наместник вновь открытой Троице-Сергиевой Лавры. В 1946 г. хиротонисан во епископа Ташкентского и Средне-Азиатского, с 1952 г.— архиепископ. С 28.01.1953 по 31.07.1954 гг.— архиепископ Саратовский и Сталинградский. С 1959 г.— митрополит Минский и Белорусский, с 1960 г.— Ленинградский и Ладожский, с 1961 г.— Симферопольский и Крымский.

[7] Единственное, что мог тогда сделать владыка Иоанн для своего старого друга — это назначить архимандрита Михея на самый отдаленный приход своей епархии в селе Бабурино, в 17 км от железной дороги.

[8] Епископ Вениамин (Милов) родился в 1897 г. в семье священника. В 1920 г. принял постриг в московском Даниловом монастыре. С 1923 г.— наместник Покровского монастыря. В 1929 г. арестован и приговорен к трем годам лагерей. В 1937 г. новый арест. После освобождения в 1946 г. жил в Троице-Сергиевой Лавре. В 1949 г. сослан в Казахстан. Вскоре после освобождения 04.02.1955 хиротонисан во епископа Саратовского и Балашовского. Скончался 02.08.1955. В настоящее время в Саратовской епархии готовятся материалы к прославлению владыки Вениамина в лике святых.

[9] Митрополит Ленинградский и Новгородский Антоний (Мельников; 1924−1986). В 1967 г. был назначен Священным Синодом на должность председателя редакционной коллегии ежегодного сборника «Богословские труды».

[10] Архимандрит Феодорит (Воробьев; 1899−1973), насельник Троице-Сергиевой Лавры.

[11] Схиархимандрит Иларион (Удодов; 1863−1951). В течение 20 лет монашествовал на Афоне, неся послушание кузнеца. См. о нем далее в тексте письма.

[12] По другим сведениям, он вместе со своим старцем игуменом Кириллом был в 1905 г. направлен в Россию для сбора пожертвований на монастырь и не смог вернуться на Афон из-за политических событий.

[13] Иеромонах Иннокентий (Коляда; 1905−1982). В 1925 г. пострижен в монашество, в 1926 г. рукоположен во иеродиакона. Участник Великой Отечественной войны. После демобилизации был в братстве Троице-Сергиевой Лавры. В 1953 г. рукоположен во иеромонаха.

[14] Боскин Сергей Михайлович. Художник. Регентовал и читал на первых службах после открытия Лавры. Впоследствии протодиакон.

[15] Преподобномученик архимандрит Кронид (Любимов; 1858−1937). Наместник Лавры в 1915—1919 гг. После ее закрытия был оставлен как староста охраны до 26.01.1920. Расстрелян в Бутово. В 2000 г. причислен к лику новомучеников Российских. Память 27 ноября/10 декабря.

[16] По воспоминаниям С.М. Боскина, также бывшего свидетелем этого события, антиминс Успенского собора, сохраненный архимандритом Кронидом, передал архимандриту Гурию Т.Т. Пелих — будущий протоиерей Тихон (1895−1983), который, проживая в Загорске, был духовно близок к преподобномученику Крониду.

[17] Константин Иванович Родионов родился в Ростове Великом, с юности учился звонить на колоколах Ростова и Троице-Сергиевой Лавры.

[18] Схиигумения Мария (ок. 1880−1961). Была настоятельницей во Владимирском монастыре г. Вольска Саратовской губ. После революции жила в Загорске. См. о ней: Досифея (Вержбловская), мон. О матушке Марии // Василевская В.Я. Катакомбы ХХ века: Воспоминания. М., 2001. С. 279−306.

[19] Уроженец Загорска; как и Александр Хархаров — демобилизованный офицер, один из первых послушников Лавры; в дальнейшем — иподиакон владыки Гурия.

[20] Фудель Сергей Иосифович (1900−1977) — православный богослов, философ, духовный писатель. Принимал активное участие в жизни Церкви в послереволюционные годы, за что неоднократно подвергался репрессиям (первый арест — в 1922 г.).

[21] Преподобный Алексий (Соловьев; 1846−1928), старец Смоленской Зосимовой пустыни. Прославился своими духовными подвигами и прозорливостью. На Всероссийском Поместном Соборе 1917 г. именно ему было доверено вынуть жребий с именем Патриарха. Канонизирован в 2000 г. Память 19 сентября/2 октября.

[22] «Одновременно с тем, как Святейший Патриарх Тихон и сотни верующих православных общин Сергиева Посада вели неравную борьбу с государством за сохранение мощей преподобного Сергия, священник Павел Флоренский и граф Юрий Александрович Олсуфьев, по благословению Патриарха Тихона, тайно от всех сокрыли честную главу Преподобного». Андроник (Трубачев), игум. Закрытие Троице-Сергиевой Лавры и судьба мощей преподобного Сергия Радонежского в 1918—1946 гг. М., 2008. С. 198. Об этом же: Андроник (Трубачев), игум. Судьба главы преподобного Сергия // ЖМП. 2001.. 4. С. 33−53. В храме с. Виноградова глава Преподобного хранилась в 1941—1945 гг. В 1920—1928 гг.— в доме Олсуфьевых, затем П.А. Голубцов (будущий архиепископ Новгородский и Старорусский Сергий) перевез главу в Люберцы. В 1945—1946 гг. глава хранилась в Москве.

[23] Колчицкий Николай Федорович (1890−1961), протопресвитер. С 1941 г.— управляющий делами Московской Патриархии, ближайший сотрудник Патриархов Сергия и Алексия I. После того как отец Николай собрал чуть ли не целый поезд паломников в Лавру, ему дали понять, что больше этого делать не надо.

[24] Архиепископ Киприан (Зернов; 1911−1987). С 1922 г. прислуживал звонарем, пономарем, ризничим, чтецом. В 1944 г. рукоположен во диакона (целибат), затем во священника. С 1948 г. настоятель храма Всех скорбящих Радость на Большой Ордынке. В 1961 г. принял монашеский постриг в Лавре и архиерейскую хиротонию. С 1963 г.— архиепископ.

[25] Митрополит Иоанн (Разумов; 1898−1990), второй наместник Лавры (1946−1953). В 1916—1923 гг.— послушник Смоленской Зосимовой пустыни; в 1924 г. переведен в московский Богоявленский монастырь, пострижен в монашество, посвящен в иеродиакона; в 1942 г.— иеромонах, игумен, архимандрит. С 1954 г.— епископ Костромской и Галичский, с 1972-го — митрополит Псковский и Порховский.

[26] Преподобный Серафим Вырицкий (Муравьев) родился в 1866 г. в Ярославской губернии в крестьянской семье. Был преуспевающим коммерсантом. С юности решил стать монахом, однако следовал полученному от старца наставлению: жениться, жить в миру и творить добрые дела, а затем, по согласию с супругой, принять монашество. В 1920 г. принял монашеский постриг (как и его жена Ольга, в схиме Серафима). С 1930 г. жил в Вырице. Отошел ко Господу в 1949 г. Канонизирован в 2000 г. Память 21 марта/3 апреля.

[27] Священномученик Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский (Казанский; 1873−1922). Расстрелян по обвинению в воспрепятствовании изъятию церковных ценностей. На самом деле причиной ареста стала его принципиальная позиция в отношении «обновленцев» и верность Патриарху Тихону. На суде держался мужественно, виновным себя не признал. Канонизирован в 1992 г. Память 31 июля/13 августа.

[28] Епископ Михаил (Грибановский; 1856−1898), известный богослов, преподаватель, а затем инспектор Санкт-Петербургской Духовной Академии. С 1890 г. был настоятелем посольской церкви в Афинах. В 1894 г. хиротонисан во епископа Прилукского. С 1897 г.— епископ Таврический и Симферопольский.

[29] Монахиня Евфросиния (в миру Елизавета Николаевна Вендланд; 1899−1970).

[30] Монахиня Евгения (в миру Евгения Николаевна Вендланд; 1903−1943).

[31] Протоиерей Николай Гронский (1876−1942) принял священство по благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского. После закрытия в 1931 г. подворья Леушинского монастыря служил в Спасо-Преображенском соборе в Петрограде.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=57 570&Itemid=5#