Убеждать не надо. Надо помогать

«Отчего мы всех близких хотим заставить ходить в церковь, молиться, причащаться? От неверия, потому что мы забываем, что Бог хочет того же. Мы забываем, что Бог каждому человеку желает спастись и о каждом заботится. Нам кажется. что от нас, от наших усилий что-то зависит, и мы начинаем убеждать, рассказывать, объяснять, и делаем только хуже, потому что привлечь к Царствию Небесному можно лишь Духом Святым. Мы нарушаем драгоценный дар, который дан человеку, — дар свободы. Своими претензиями, тем, что хотим всех переделать по своему образу и подобию, а не по образу Божию, мы претендуем на свободу других, и стараемся всех заставить мыслить так, как мыслим сами, а это невозможно. Человеку можно открыть истину, если он о ней спрашивает, если он хочет ее узнать, мы же постоянно навязываем. В этом акте нет никакого смирения, а раз нет смирения, значит, нет благодати Святого Духа. А без благодати результата не будет никакого; вернее, будет, но противоположный».

Прошу прощения за длинную цитату — она из давней проповеди протоиерея Димитрия Смирнова. Проповедь задела меня потому, что я не раз и не два задавала себе вопрос — мучительный, как все наивные вопросы, — почему у меня не получается переубедить — его, ее, их?.. Почему я никак не могу разобрать завалы банальных заблуждений и привести своего заплутавшего ближнего туда, куда надо, а именно — в православный храм? Почему ближний упрямится? Почему он мне не верит? И на что он, глупый, обижается?!

За вопросами следовал целый список «диагнозов», иначе говоря, претензий к этим самым упорствующим ближним: гордость; самоуверенность; страх расстаться с мнимой свободой; нечистая совесть и бессознательное сопротивление раскаянию; инертность, пассивность, безволие; наконец, просто лень.

Тормоза у меня, впрочем, срабатывали: я не могла не видеть, что мои упорствующие в большинстве своем не глупее и, как минимум, не хуже меня. А как максимум, заметно получше.

Постепенно я поняла: искреннее, казалось бы, желание привести своего ближнего в Православие — это очень коварная вещь на самом деле. Оно очень легко вводит нас в соблазн осуждения, а заодно — высокомерия и самодовольства. Рассуждая о том, почему один человек в Церковь приходит, а другой нет, увлекаясь этими рассуждениями, мы и не замечаем, как поскальзываемся. Однажды мне в голову пришла мысль, показавшаяся замечательной: «Если человек действительно ищет истину, если он по-настоящему честен с самим собой, он, пусть не сразу, пусть после каких-то поисков, но все равно придет к Православию». Но следом за этой мыслью пришел и отрезвляющий вопрос: что же это получается? Я, значит, сама с собою честна, а вон тот человек, ныне уже покойный, в Церковь так и не пришедший, — был нечестен? Вправе ли мы вообще об этом судить?

Это на самом деле загадка: почему один человек становится верующим и четко определяет свое вероисповедание, другой выбирает «просвещенный» агнос­тицизм, а третий заявляет, что Бога, во-первых, нет, а во-вторых, если и есть, что из этого?.. Это расхождение наших дорог не обусловлено никакими различиями в характерах, моральных кодексах или интеллектуальных уровнях. Перед тайной нужно смириться. Смириться и перестать мучить себя бесконечными «Почему?..» Господь ведает, почему и отчего.

Это с одной стороны. С другой — вера ведь не версия. Если мы христиане — значит, мы исповедуем веру, а не используем в своих духовных интересах версию, чисто субъективно выбранную нами из многих иных: «Вот это мне, пожалуй, по душе». От нас ведь хотят именно этого — чтоб мы, как говорится, не претендовали на истину в конечной инстанции: «Ходите, пожалуйста, в свою православную церковь, но не думайте, что те, кто ходит не в нее, неправы». При этом предполагается, что истины как бы и нет, во всяком случае, она никому не известна, потому никто не должен претендовать на обладание ею. «Единственное, на чем можно и нужно настаивать, говорят обычно в таких дискуссиях, — на том, что все возможные мировоззрения, кроме, разумеется, деструктивных и социально опасных, имеют равное право на существование»

Право — как в юридическом смысле, так и в моральном — они действительно имеют, и Церковь никогда на это право не покушалась. Но из этого не следует, что мы не должны, во-первых, воспринимать свою веру как веру истинную (иначе ведь невозможно!), во-вторых, защищать ее от ложных суждений и толкований, в-третьих, рассказывать о ней другим — то есть быть ее миссионерами. Если мы не можем или не считаем себя вправе это делать, тогда мы подобны соли, потерявшей силу (см.: Мф. 5, 13). Просто здесь нужно видеть золотую середину, иначе говоря — выработать норму поведения.

«Так, а ты в церкви-то бываешь? Когда в последний раз исповедовался? Ни разу?! Ну, слушай, так не пойдет!..» — это агрессия, это попытка схватить человека за руку и затащить в храм силой (довольно распространенная в подобных случаях фраза «Никак его не затащу!»).

Но если мы слышим от ближнего что-то вроде: «Бог должен быть в душе, зачем все эти обряды?» — мы должны уметь ответить. Тактично, не атакуя, не унижая — но твердо и уверенно, чтоб человек почувствовал доверие к нашим словам и интерес к ним. И, разумеется, кратко, потому, что долгая речь — насилие над вниманием собеседника. Иногда вполне достаточно произнести: «Да, когда-то я и сам (а) так думал (а)». Заодно вспомнишь, что сам такой был, и остынешь.

Конечно, я знаю все это чисто теоретически, а практически вести себя в подобных ситуациях почти не умею. Научиться трудно. Почему? Не потому ли, что в нас мало любви? «Учить людей нельзя, их надо кормить физически и душевно» — так писал великий христианин безбожной эпохи Сергей Фудель. А мы ведь не тем озабочены, чтоб человека поддержать, чтоб ему помочь, а тем, чтоб его поправить. Чтоб он не портил нам погоды и не причинял душевного дискомфорта. Мы видим ошибки и заблуждения ближних, но не видим тех бед, тех болезней, симптомами которых эти ошибки на деле являются. Человек говорит, что не доверяет «этим попам», — мы возмущаемся его несправедливостью и не думаем о том, что человек этот с неких пор вообще никому не доверяет. Он боится доверять, он уже заранее вооружается недоверием — против всех и вся, и особенно — против тех, кому ему очень хотелось бы довериться на самом деле. Попробуйте-ка вылечить его от этой болезни! Это куда сложнее, чем возмущаться его неправотой и обрушивать на него гневные контрдоводы.

Любовь обучать не надо, она изначально все, что ей нужно, умеет. А мы неумелы от нелюбви, от эгоцентричности. Как говорит (см. начало) отец Димитрий, по своему образу хотим всех переделать, а не по образу Божию.

Нам бы успокоиться. Перестать нервничать из-за чужого упрямства и неразумия. Потому что эта нервозность — от того, чему посвящена процитированная в начале проповедь, а именно от маловерия. Сами мало верим, а хотим, чтоб от нашей веры, как от огня, загорались другие. А вообще-то ведь нужно, чтоб загорались.

Газета «Православная вера». № 13 (441), июль, 2011 год

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=57 559&Itemid=3