«Я просила — и он помог»

Священномученик Николай Амасийский — один из двенадцати новомучеников и исповедников Российских, память которых празднуется в Соборе Саратовских святых. Что мы знаем о нем? К сожалению, очень мало.

Он родился в 1889 году в селе Савельевка Николаевского уезда Самарской губернии (ныне Краснопартизанский район Саратовской области) в семье священника. Учился в Самарской духовной семинарии. Предположительно в 1908 году был рукоположен в сан диакона и служил в церкви села Семеновка Николаевского уезда (ныне Федоровского района Саратовской области). В сан священника был рукоположен в 1917 году. До 1918 года служил в Пугачеве, затем до 1922 года — в селе Смородино Перелюбского района. Потом было обновленчество (в которое он перешел вместе с отцом — священником Николаем Амасийским-старшим; тот был рукоположен обновленческими архиереями во епископа Пугачевского), затем покаяние и возвращение в 1923 году в лоно Православной Церкви.

После этих бурных событий священник продолжил пастырское служение в Пугачеве, в храме в честь Воскресения Христова. Проживал он с семьей на улице Чапаевской, в доме. 68. В октябре 1934 года священника арестовали. Следствие тянулось полгода; по обвинению в антисоветской агитации среди верующих священника приговорили к ссылке. Выслан отец Николай был в Казахстан — в поселок Майское Бескаргайского района Павлодарской области. В родные места он больше не вернулся. В 1937 году последовал новый арест и новый приговор — уже на 10 лет лагерей. Новомученик скончался 26 декабря 1938 года. Через полвека — в 1988 году — он был реабилитирован. В 2000 году Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви священник Николай Амасийский был причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских.

Что стоит за пунктирными вехами биографии, ставшей житием? Об этом мы говорим с внучкой новомученика, певчей храма в честь Казанской иконы Божией Матери города Петровска Зинаидой Дмитриевной Черкасовой.

— У дедушки с бабушкой была хорошая интеллигентная семья, — начинает свой рассказ собеседница.— Бабушка, Ольга Ивановна, тоже ведь из семьи священника. Она учительствовала, преподавала в младших классах. У них с дедушкой было четверо детей: две дочери и два сына. Нина — старшая — это моя мама. Потом были Вера, Сергей и самый младший — Александр. Сейчас, конечно, никого в живых из них не осталось. Сергей раньше всех ушел, молодым — на войне погиб: как взяли его, так в первые же месяцы он без вести и пропал. А Александр дольше всех прожил. Все, конечно, верующие были.

Казахстанская ссылка отца Николая на время разметала из Пугачева большую и дружную семью священника. Матушка Ольга вместе с младшим сыном Александром поехала вслед за мужем в далекий Павлодарский край. Старшим детям тоже пришлось разъехаться.

— Время было трудное, за арестованного отца-священника начались преследования, — объясняет Зинаида Дмитриевна.— На работу нельзя было устроиться. Куда бы ни пришли — как узнают, что дочь или сын священника, сразу отказывали, а если работал — увольняли. Мои мама с папой уехали в Среднюю Азию. Я в Туркмении родилась, в 1937 году, так что дедушка меня так и не видел никогда.

Из Средней Азии семья дочери священника вскоре вернулась обратно в Пугачев. Туда же после смерти мужа с младшим сыном вернулась и овдовевшая матушка Ольга.

— Бабушка рассказывала, как они жили в Казахстане. Там дедушка был на хозяйственных работах — кажется, на конюшне работал. А ее попросили учительствовать, преподавала она детям тюремных служителей. Три года они там жили, а потом — это мне уже дядя рассказывал (младший-то сын Александр, который с бабушкой там жил) — пришли, дедушку забрали, и куда перевели — так они толком и не узнали. И где он умер, где похоронен — тоже неизвестно.

Еще до ареста был в семье священника один крохотный эпизод, который наверняка забылся бы, если бы один из его участников сам не напомнил о себе. В один из дней в пугачевский домик постучался мужичонка. Было ему сильно плохо — то ли с голода, то ли от извечной российской болезни. Попросил у батюшки денег.

— Бабушка вспоминает, — говорит внучка, — что жили тогда все уже бедно очень. Ну, отец Николай открыл буфет, достал последнюю денежку, да и отдал ему. Уж не знаю, сколько там было и какие деньги тогда были — копейки или еще что. А только потом ему эта денежка вот как вернулась. Его уже осудили и по этапу везли. Было холодно. Подходит конвоир: «Ты меня узнаешь? Нет? А я тебя узнал, отец, ты мне денежку дал, когда я чуть не умер» — укрыл его тулупчиком. Такой вот случай.

В начале войны в Покровском храме Пугачева были возобновлены службы. В этом храме пела дочь отца Николая — мама Зинаиды Дмитриевны.

— У мамы был очень хороший голос, — вспоминает она, — очень она хорошо пела. А еще рассказывала мне, как в этом самом храме ее при за­крытых дверях венчали, тайно. Это в 1930 году было. Сам отец Николай ее венчал или нет — не знаю. Точно знаю, что благословлял ее он Ивер­ской иконой Божией Матери. Эта старинная икона сохранилась, ею и меня моя мама на брак благословляла, и я своих сыновей.

После войны, в 1946 году, семья старшей дочери новомученика из Пугачева переехала в Петровск. Вслед за ней в этот старинный город съехались семьи Веры и Александра.

— Дядя Александр, младший-то самый, в войну в плен попал, — рассказывает Зинаида Дмитриевна, — и после войны его, как в 1946 году вернулся, сразу на Север выслали, под Архангельск. Жена и сын с ним поехали. А как кончился срок высылки — они в Петровск приехали. А Вера — средняя дочь отца Николая — со своей семьей и с матушкой Ольгой считай что сразу — через год после нас — сюда приехали, в 1947 году. В Казанский храм бабушка ходила — жили-то они недалеко. Вот тут в уголочке обычно она стояла. Увидел ее священник — отец Федор Волков (он в Пугачеве с дедушкой служил), узнал, говорит: «Матушка Ольга! Да как вы здесь?» Пригласил ее к себе домой, поговорил с ней, все расспросил. А позже как-то ему удалось выхлопотать ей в епархии пенсию. Это, если не ошибаюсь, уже в 50-е годы было. И вот все это время, до самой своей смерти в 1974 году, она каждый месяц пенсию получала. Умерла бабушка — ей уж под девяносто было.

В Казанский храм в Петровске ходила и сама Зинаида — со школьных лет. Ее и двух ее братьев мама воспитывала в вере: дома были иконы, всег­да молились. Но держали свою веру в тайне:

— Мама говорила — раз это запрещено, надо тихонечко делать. И никому не рассказывать. Подружки мои, конечно, не знали ничего. Единственно, был случай один — в пятом классе училась, пошла на Пасху в храм, на всю ночь. А потом в школе вызвали: к директору-то не повели, а учительница в коридор вывела и давай ругать. Ну я уж после этого только когда в Пугачев к дедушке-бабушке, папиным родителям, на каникулы ездила — там в церковь ходила. Мама говорила: там тебя никто не знает, там и причащайся. А здесь, в Петровске, я боялась уже.

Зинаида Дмитриевна сейчас на пенсии. Работала она в детском садике, музыкальным работником. Вспоминала, как мама пела в церкви, — и очень ей хотелось тоже петь в храме. Но когда работала — нельзя было:

— Заведующая у нас была такая строгая, такая атеистка. Я в храм потихонечку ходила, но петь, конечно, и не мечтала. А потом времена посвободнее стали, и я как раз уже на пенсию оформлялась. И в это время узнала, что набирают певчих в Покровский храм, — он тогда только-только открывался. И вот с 1993 года я пою в храме: десять лет в Покровской церкви и вот уже восемь лет — в Казанской. Здесь я и на клиросе пою, и исполняю обязанности псаломщицы.

О втором послушании Зинаида Дмитриевна рассказала такую историю: когда ее ставили читать, она очень боялась, что не сможет.

— Так волновалась, что даже домой приходила — и плакала. Уж очень ответственно —страшно было, что не справлюсь. А потом думаю: что ж я плачу, может, так Богу угодно — и стала просить: Господи, помоги мне. И дедушку своего просила: помоги, вразуми. И снится мне вскоре сон. Вхожу в комнату, а напротив открывается дверь, и из нее выходит мужчина: среднего роста, темные волосы волнистые — не длинные и не короткие. Это уж потом, когда из Саратова фотографии дедушкины привезли, я поняла, что это он был, — до этого-то я фотографий его не видела. Выходит он, садится. Посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: «Сейчас я помолюсь». А я же ничего и не сказала, зачем пришла, о чем молиться. И вот он наклонился, молится — ну, думаю, значит, и мне надо молиться. Начала я про себя Отче наш читать. Он поднимает голову: «Вот я и помолился» — и дает мне книгу. Я беру, руку его целую. И такую благодать душа испытала! А через несколько дней батюшка поставил Зинаиду Дмитриевну читать часы.

— Беру Часослов в руки, — с волнением вспоминает она, — смотрю: так ведь мне во сне дедушка и дал эту книгу! И весь страх мой прошел. Я просила — и он помог.

В этом году Собор Саратовских святых мы будем праздновать 18 сентября. Священномучениче Николае, моли Бога о нас!

Газета «Православная вера». № 13 (441), июль, 2011 год

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=57 542&Itemid=3