 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 19.07.2011 |
Люди — или политические силы — которые чувствуют себя обойденными и обиженными, могут желать, чтобы международные инстанции вмешались в ситуацию на их стороне; но такие важные вопросы, как уступка части национального суверенитета, надо рассматривать в более долгосрочной перспективе. Не обернется ли сиюминутная польза от того, что страсбургский барин нас рассудит, крайне нежелательными последствиями — и уже довольно скоро?
Об этом вопросе приходится еще раз задуматься в связи с реакцией, которую вызвал законопроект, который должен выставить некоторые границы полномочиям Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) во внутрироссийской жизни. Согласно этому законопроекту Конституционный суд РФ будет решать, возможно ли применить в России то или иное решение ЕСПЧ. Как поясняет автор законопроекта, исполняющий обязанности спикера Совфеда России Александр Торшин, речь в этом законопроекте никоим образом не идет о том, чтобы лишить российских заявителей возможности обращаться в ЕСПЧ. Законопроект направлен «на предотвращение использования Европейского суда как инструмента давления на внутреннюю политику РФ». Блокирование решений ЕСПЧ будет возможно в том случае, если они будут признаны противоречащими конституции Российской Федерации. Этот законопроект вызвал оживленную общественную дискуссию, в ходе которых разные общественные силы — от правозащитников до коммунистов — выразили свое несогласие с инициативой сенатора. Как, например, заметила лидер комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина «Если мы не будем подчиняться решениям Страсбургского суда и будем считать, что наши суды выше, потеряется весь смысл Европейского суда и Совета Европы»
Что же можно сказать о происходящей дискуссии? Что является принципиальным пунктом разногласий между сторонами? Возможность граждан обращаться в ЕСПЧ? Нет; эту возможность законопроект не ставит под вопрос. Возможность искать в международных инстанциях защиты от произвола, жестокого обращения, пыток, всего того, что традиционно и называлось «нарушением прав человека»? Нет. Представим себе, что человек подвергся пыткам в полиции, а национальное правосудие (на всех уровнях) отказалось принимать его жалобы к рассмотрению. Сможет ли он, в случае принятия законопроекта, жаловаться в ЕСПЧ? Разумеется, да. Сможет ли конституционный суд, оспаривая решение ЕСПЧ, заявить, что подвергать граждан пыткам — вполне правильно и сообразно конституции России? Очевидно, нет. Речь в законопроекте просто не идет о ситуациях, когда ЕСПЧ действительно может служить последней инстанцией в защите конституционных прав граждан.
Речь в нем идет о ситуациях, в которых ЕСПЧ используется как инструмент идеологического давления на Россию, как орудие продвижения той версии «демократии и прав» которая преобладает на данный момент в умах левых европейских интеллектуалов. Такое продвижение неизбежно порождает две проблемы — проблему средств и проблему целей. Допустим на минуту, что цели ЕСПЧ исключительно разумны и благородны, и евросудьи не ищут ничего иного, как только обеспечить права тех, кто может стать жертвой несправедливости. Смогут ли они выбрать наилучшие средства для этого? Английская поговорка про дорогу в ад, вымощенную благими намерениями, как раз описывает благонамеренных чужаков, которые искренне хотят, как лучше, но не разбираются в местной ситуации. Попытки водворить правовые нормы, хорошо работающие в одной культурной среде, в совершенно другой, могут кончиться катастрофически — вспомним, хотя бы, попытки установить демократию в Ираке и Афганистане, не породившие ничего, кроме хаоса и гражданской междуусобицы. Каждая страна — более того, нередко даже каждый регион внутри страны — обладает определенной спецификой, едва ли видимой из Страсбурга, и механическое применение неких — самих по себе, возможно, превосходных — принципов в неподходящей для них среде может обернуться катастрофой.
Как пишет Маргарет Тэтчер в своей книге «Искусство управления государством», «[международные декларации относительно прав человека] объявляют массу достойных (как правило) целей „правами“ без учета того, что их осуществление зависит от множества обстоятельств и, прежде всего, от готовности одной группы людей принять на себя проблемы другой…. Скорее всего, в конвенциях виделось пожелание, а не предписание, в противном случае они ни за что бы не допустили такого количества двусмысленностей и противоречий. Для правительств, заключающих договоры, способные практически повлиять на их поведение в собственных странах, туманная терминология, которая использована в названных документах, просто неприемлема. Еще раз повторю: это вовсе не означает, что международная озабоченность проблемой прав человека в ХХ веке была пустой тратой времени, — просто эти документы были ориентированы на международный порядок, предусматривавший существование суверенных государств, правительства которых, в конечном итоге, решали, применять их или нет. Это было, вне всякого сомнения, совершенно разумно. Надеюсь, из написанного здесь ясно следует, что рамки, ограничивающие власть государства, контроль за злоупотреблениями, законные права и гарантии, могут существовать только там, где они находят опору в национальной среде, институтах и обычаях»
Однако и цели ЕСПЧ не всегда выглядят разумными. Было бы неверным демонизировать это учреждение и видеть в его деятельности только плохое — но было бы также неверно не замечать того, что оно иногда исходит из скорее идеологических, чем юридических соображений. Вспомним недавнее решение о запрете Распятий в итальянских школах — пересмотренное только под решительным давлением итальянских политиков и общественности; вспомним и решения, требующие разрешения гей-парадов в Москве.
Как выглядит гей-парад — с публичными заголениями, демонстрацией противоестественных половых актов на публике и глумлением над религиозными символами — мы видели на недавних фотографиях из Берлина. Когда считается, что подобные непристойные шествия на центральных улицах городов никоим образом не нарушают права родителей на воспитание детей сообразно их убеждениям, а вот наличие в классах Распятий невыносимым образом нарушает — мы имеем дело с явной идеологической предвзятостью. Ряд других решений ЕСПЧ также демонстрирует явную тенденцию к продвижению гомосексуализма и абортов с одной стороны, и выдавливания христианской веры из общественного пространства — с другой.
Однако идеологический крен ЕСПЧ может проявляться не только в этом. Как сообщается, «Две жалобы граждан Польши в отношении России, поданные в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), признаны приемлемыми. В рамках дела истцы утверждают, что 12 поляков, в том числе офицеры полиции и армии, военный врач и директор школы были доставлены в советские лагеря и убиты без суда и следствия». То, что эти поляки — как и множество других людей самых разных национальностей — стали жертвами сталинского беззакония, понятно. Непонятно другое — как это соответствует правилу ЕСПЧ, что «Жаловаться можно только на те нарушения, которые имели место после даты ратификации Конвенции государством. В случае с Российской Федерацией такой датой будет 5 мая 1998 года». Впрочем, вероятно, это правило можно как-нибудь обойти — а потом предъявлять претензии к России за преступления хоть Сталина, хоть Ивана Грозного. Будут ли при этом предъявляться судебные претензии к Бельгии — за короля Леопольда и его злодеяния против жителей Конго? К Британии — за жестокое подавление восстаний в Индии? К Франции — за преступления, совершенные в ходе алжирской войны? (Впрочем, Франция прямо сейчас участвует в еще одной войне в Северной Африке; у ЕСПЧ, по-видимому, претензий нет) Присвоение ЕСПЧ полномочий рассматривать преступления, совершенные со времен Каина и до сего дня, превращает эту структуру в еще более эффективный инструмент давления на кого угодно — и, возвращаясь к идеологизированному характеру деятельности ЕСПЧ, можно догадываться, на кого именно. На непослушных и плохих — на тех, кто не вполне следует единственно правильной идеологии, недостаточно почтительно обращается с борцами за свободу (которых менее благожелательные к ним люди называют «исламскими экстремистами»), или на тех, кто не дозволяет публичного заголения и бегания (а равно гордого марширования) на улицах столицы.
Поэтому Россия неизбежно окажется перед необходимостью как-то решать, насколько глубоко она готова прогнуться. Половинчатые прогибы будут вызвать только нарастание давления — и придется выбирать между полным и безоговорочным повиновением Страсбургу и обозначением границы, за которой это повиновение кончается. Законопроект Торшина как раз и предлагает провести эту границу сразу — так, чтобы это сохраняло возможный положительный эффект в деятельности ЕСПЧ, там, где это касается защиты конституционных прав граждан, и ограждало бы нашу внутреннюю жизнь от некомпетентного или идеологизированного вмешательства.
Опасения, высказанные рядом правозащитников, что «нас выгонят из Европы», если мы попробуем как-то внятно разграничить полномочия между ЕСПЧ и отечественными судебными инстанциями, едва ли можно принимать всерьез — Россия стала частью Европейской цивилизации при Крещении Руси, и великой европейской державой — при царях. Разрешения ЕСПЧ — или Совета Европы — на это не понадобилось, не понадобится и в будущем. Можно вспомнить и то, что другая страна, пока что находящаяся в Европе, также поставила свою конституцию выше решений ЕСПЧ. В октябре 2004 года Конституционный суд Германии постановил, что «основной закон имеет целью интеграцию Германии в правовое сообщество мирных свободных государств, но он не предусматривает отказа от суверенитета, закрепленного прежде всего в германской Конституции. Следовательно, не противоречит цели приверженности международному праву, если законодатель, в порядке исключения, не соблюдает право международных договоров при условии, что это является единственно возможным способом избежать нарушения основополагающих конституционных принципов»
Выгнали ли после этого Германию из Европы? Похоже, части нашего политического слоя стоит избавиться от болезненного комплекса неполноценности и жажды искать признания и одобрения у «настоящих европейцев». Когда немцы или итальянцы хотят сказать ЕСПЧ «нет» — они именно это и говорят.
И нам лучше сразу озаботиться вопросом разграничения полномочий — чтобы нам не пришлось заниматься потом и в менее подходящих условиях.
