Не то.

Едет грузовик по шоссе, везет зерно. Трепещет от скорости и от встречного ветра плохо прикрепленный брезент. Тонкими струйками с боков сыплются на дорогу зерна. Едешь сзади и думаешь: «Нехорошо. Неправильно. Не так надо». Потом обгонишь грузовик и успокоишься. С глаз долой — из сердца вон.

Дождь в городе прошел. Лужи кругом. И посреди этих луж — люди в ярких жилетках асфальт кладут. Прямо в лужи! Вычерпают воду из ямки совковой лопатой и — бух! Кладут в мокрое углубление горячую, дымящуюся, похожую на черную икру асфальтную кашу. У них приказ и разнарядка. Они не нанимались от неба погоды ждать. Раскрошатся эти латки — новые кинут. И снова думает проезжающий мимо человек: «Нехорошо. Неправильно. Не так надо».

И так проходит вся жизнь. Мы тратим деньги и вещи, силы и слова, энергию и время не так, не в ту степь, неправильно. То сеем в воду, то строим на песке, то пашем на асфальте. Мы поступаем так все, а не только те, кому приказали класть асфальт в лужу или везти зерно в дырявом кузове.

***

Князь Мышкин, только приехав в Россию, за пару дней накопил много свежих впечатлений. И вот он делится ими с Рогожиным. Он рассказывает, как беседовал в вагоне поезда о вере в Бога с одним известным и хорошо воспитанным человеком:

«Он человек действительно очень ученый, и я обрадовался, что с настоящим ученым буду говорить. В Бога он не верует. Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не про то говорит. И прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, все мне казалось, что и говорят они, и в книгах пишут совсем будто не про то, хотя с виду кажется, что про то. Я это ему тогда же и высказал, но, должно быть, неясно или не умел выразить, потому что он ничего не понял.» (Достоевский Ф.М. Идиот. Ч. 2. Гл. 4).

Мышкин не смог, да и мы не сможем, хотя попытаться стоит. А если и сможем, то «хорошо воспитанный, но неверующий в Бога» человек все равно рискует ничего не понять. И все, быть может, оттого, что частное и мелкое пробралось на место главного. Громадное измельчало, а мелкое разрослось в размерах. Все блохи подкованы, но во всех величественных соборах человеку пусто и скучно. Походит, позевает, пофотографирует и — долой на воздух, в ближайшее кафе поесть мороженого.

***

Жизнь наша — о горе! — это периферийные споры, шум о мелочах, размен на частности. И большинству, похоже, это нравится. Люди думают, что ныряют вглубь, как искатели жемчуга, а сами лишь голову в воду опускают. Притом закрыв глаза и оставив мягкое место плавать поплавком над поверхностью воды. Ну точно так, как ныряют на мелкоте не умеющие плавать дети и женщины. Потом «выныривают», фыркают, отплевываются и делают вид, что побывали на глубине. Им самим так кажется. Но это все не то, не так, не в ту степь.

Все бесчисленные ток-шоу проходят по такому внутреннему сценарию. Шум, галдеж, треск ломающихся копий. Потом пять минут тишины и — в голове ни одной яркой мысли, ни одного тяжелого, как золотой слиток, вывода. Время, внимание зрителей, работа техники потрачены впустую. Не то.

Очевидно, культуре говорить предшествует культура молчать, культура думать, культура слушать. Не о чем молчать — не о чем и говорить. Некого слушать — не о чем и спорить.

Атеисты говорят не то. Как начнут свою песню петь, то жалко их становится. Неужели не ясно им, что эти комариные укусы, софизмы и выпады против Самой Жизни не стоят даже смятой яичной скорлупы?

Но верующие тоже, бывает, говорят не то. Тоже размениваются на частности, зарываются в детали, спорят о сиюминутном. Воцерковление мнится им не переменой жизни, не переходом из тьмы в свет, а принятием всего лишь какого-то иного стиля жизни, кажущегося верным. И все это не вопрос Истины, а спор о вкусах и пристрастиях. Оттого их и не слышат голодные до Истины души. Не слышат те, кто ищет саму Жизнь, а встречает лишь пресные рассуждения о способах существования.

Жизнь — рынок. Не в смысле модели экономики, а в смысле — базар. На базаре истину не находят. По крайней мере, туда за истиной не идут. Там — только галдеж и расхваливание своего товара. Там глаза разбегаются, утомляются ноги и уши. Серьезный же разговор — это то, о чем поэтом сказано: «И звезда с звездою говорит». Это значит, что кругом — черная и холодная пустота, и в этой пустоте две звезды друг с другом о чем-то важном перемигиваются. Таково всякое глубокое общение. Иногда — лицом к лицу. Иногда — «через годы, через расстоянья». Печальный фон для такого общения — мертвый холод необжитого пространства.

***

Надо или говорить «то», или молчать. Все, что «не то», не просто словесный мусор. Это спички в руках детей или бритва в руках сумасшедшего. Камнями, которыми мы побиваем Бога, называл некоторые проповеди Григорий Богослов.

Вот человек скорбит, как Иов, а его пришли утешать «не теми словами». Что же это, как не умножение боли для страдающего и без того праведника?

Или великое дело терпеливого, многолетнего труженика пришли воспеть и прославить «не теми словами» люди, толком не понимающие ни масштаба дела, ни гения мастера. Что это, как не ослиное «И-а» на празднике у постаревшего льва?

Солнце не хочет светить на землю, когда женщину днем насилуют в городе, и никто не вступается за нее. И еще — когда умер праведник, и некому сказать над могилой нужное слово. «Некому» — это не значит, что никого нет. Людей может быть вокруг много. И речей может быть предостаточно, длинных и утомительных. Но нет никого, кто сказал бы то, что должно сказать. А неуместная похвала — худшее из оскорблений.

***

Жизнь давно предполагает не только текст, но и картинку. Мало цитировать книги, часто ради полноты восприятия приходится цитировать киноленты.

Вот Платонов, главный герой «Неоконченной пьесы для механического пианино», хочет войти в дом под утро. Он весь вымок в росе, он озяб. Его душа раздавлена внезапно пришедшим чувством собственного ничтожества. Жизнь проходит, мечты молодости раздавлены бытом, трусостью, ленью. Он остро почувствовал это. А дверь в дом, как назло, не открывается, и он тормошит ее. Вдруг голос заставляет его обернуться: «Я вас так долго ждала!» Это — любовь его юности, его мечта и греза, его несбывшаяся надежда на более яркую и полезную жизнь. И она говорит ему сейчас слова, которые нужно было сказать лет пятнадцать назад: «Я все решила. Мы будем жить бедно, но честно. Ты! Ты будешь работать, учить детей. А я? Я буду тебе помогать. Вот тебе моя рука. Возьми же ее!»

Она произносит эти слова с глупой улыбкой, как театральный монолог. Эти запоздалые речи — бабья сентиментальность, издевательство, а не сбывшееся счастье. «Не то! Все не то!» — кричит герой, наконец врываясь в дом и поднимая на ноги спящих родственников.

Это чудесная сцена. «Те» слова вскоре скажет Платонову его жена, когда он решит утопиться и бросится с обрыва в воду. Он упадет на мелководье, ушибется и вымокнет окончательно. Трагедия и здесь захочет превратиться в фарс. Он станет жалок и смешон. Но она, стоя возле него в воде, плача и обнимая его, скажет ему: «Мишенька! Счастье мое! Му-у-уж мой! Я люблю тебя любого. Я буду любить тебя всегда!» Вот это и есть «то». Это те редкие слова, которые среди словесного шума и мусора хотя бы однажды должны прозвучать над человеком и войти в самую сердцевину его. Несчастен тот, кто ни разу в жизни не слышал подобных слов.

***

«Что колючий терн в руке пьяного, то притча в устах глупцов» (Притч. 26: 9).

Притча — это мудрые и правильные слова, но, сказанные не к месту, они становятся колючими и опасными. То, что теоретически справедливо, становится ложью, если высказано не вовремя.

Напротив, «золотые яблоки в серебряных прозрачных сосудах — слово, сказанное прилично» (Притч. 25: 11). Прилично — это значит и к месту, и вовремя, и так, как надо.

Жизнь не наладится без внимания к этой ее стороне.

Где есть путаность в понятиях, там будет путаность в общественной жизни.

Где есть воровство времени, там будет воровство бюджетных средств.

Где говорят «не то», там вечно будут делать «не то», сублимируя злость от неудачи в поиск внешних врагов.

Где затемняют смысл речений, там любят тьму более, нежели свет, и живут при задернутых шторах.

Это одна из вечных проблем, и не нам одним ее решать. Валюту слов вместо валюты медных и серебряных денег ввели во время оно у себя спартанцы.

Вернуть словам первоначальный смысл, чтоб не разрушилась Вселенная, призывал современников Конфуций.

Добрая половина Соломоновых притч посвящена силе слова, красоте слова, опасностям от неумелого обращения со словом.

Этот грандиозный опыт веков должен быть востребован каждым новым поколением. Востребован с тем, чтобы в пределах своего Богом отпущенного срока люди научились освобождать смысловое содержание жизни от заслоняющего его хаоса ненужностей и второстепенностей.

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/47 307.htm