 |
| Православие.Ru | Мария Дегтярева | 19.04.2011 |
Дело 1935 года с приговором по ст. 58−10 УК. 
Взгляд выделяет в списке знакомое имя — Ахидов Григорий Григорьевич, 33-х лет. Это тот самый отец Григорий, который в хрущевские годы причащал по праздникам за литургией по несколько сотен человек и, сколько мог, защищал Никольский храм в Кольцово. «Некнижный» батюшка, для Перми и для окрестных епархий он был в ту пору «отец родной», способный, кажется, все вынести: и печали, и труды, — и беззащитный только перед давлением мира. Из множества фотографий, сейчас уже опубликованных, в первый момент вспоминается та, где отец Григорий лежит от горести; рядом — внук, четырехлетний Леня. Подбираю материалы для статьи. Близко знавший отца Григория пермский священник отец Иоанн Патласов по негласному кодексу нашей «старой гвардии» ни словечка так и не открыл и лишь проворчал, улыбаясь: «Это к детям, они все тебе расскажут». С дочерью отца Григория Еленой встретиться не удалось — возраст, болезни, а с сыном — архимандритом Львом (Ахидовым), настоятелем храма во имя мученика Иоанна-воина, что в Нальчике, мы беседовали долго. Но все по порядку.
«Жаждет сердце мое ко Господу»
Несколько неправильный контур лица, выступающие «уральские» скулы, сутуловатая фигура и тяжелые кисти рук, привычные к тягловой работе с детства. В молодости Григорий Ахидов был наружности самой простой. Вот и Наденьке своей он, в то время — слушатель пастырско-богословских курсов, не сразу понравился: «Рыжий, лицо продолговатое». Надя же была девушка заметная, красивая и не сразу рассмотрела душу — редкую, такую, что и сейчас дети вздыхают: «Мама-то за папой никакого горя не знала! Папа такой был! Такой.»
Скромный был юноша, молчаливый, и в городской обстановке чувствовал бы себя стесненно, если бы не послал Господь добрых и бескорыстных людей. И вот прижился в доме своего преподавателя, протоиерея Леонида Зубарева, стараясь напитаться знаниями, каковых не имел по положению своему прежде. Вырос Григорий в деревне Ахиды Кунгурского района Пермской губернии, неподалеку от знаменитого Николаевского Белогорского монастыря — «Уральского Афона». Подростком все тянулся поближе к обители. Котомку с сухарями за плечо — и пешком к игумену Варлааму. В обители всегда встречали с радостью. Отзывчивый, легкий на исполнение всякой просьбы, среди братии он был своим, как бы одним из послушников. И столько в нем было благоговения перед монашеством, что, казалось, этот путь для него наиболее прямой и ясно обозначенный.
В деревенской церковно-приходской школе Григорий освоил грамоту и был признан хорошим чтецом, так что и соседям прочитывал книги, взятые из монастырской библиотеки. А усердие к службе имел такое, что не тяготился и ранними подъемами: в Ахидах не было тогда приходского храма, и к заутрене приходилось идти за 10 километров в соседнее село Кинделино. Богослужения не пропускал. Даже когда однажды бабушка пожалела разбудить его из-за метели, вскочил, бежал во весь дух и хоть с запозданием, но был у чаши.
Как знать, может, и был бы он монахом, но 1918 год переменил все. В июне последним благословением пастве прозвучало слово владыки Андроника (Никольского): «Прощайте, православные!» Через несколько дней архиепископ был заживо погребен на окраине города. После первого налета новых властей на подворье Белогорского монастыря в Перми 9 февраля и первой крови[1] гроза пронеслась и над Белой Горой. 13 августа был арестован и увезен куда-то игумен Варлаам (Коноплев) с братиями — как теперь известно, на смерть. А оставшихся, кто не ушел, побили, разграбили храмы, скит; у ворот выставили часовых. В тот год красного террора Пермская епархия понесла невосполнимые потери: погибли священники, монахи, миряне. А молот все бил, пока не были уничтожены один за другим монастыри в городе и в губернии. Некоторые существовали еще какое-то время под видом общежитий и трудовых артелей, как, например, пермский Успенский женский монастырь, но в начале 1920-х очередь дошла и до них.
И вот, когда, казалось, не было уже надежды, когда и духовная семинария была закрыта, появилась отдушина. В 1922 году в Перми открылись восьмимесячные пастырско-богословские курсы, и Григорий Ахидов устремился туда. Как ни заманчива была возможность получить светское образование — при его происхождении «анкетного вопроса» не стояло, он оставил занятия в политехникуме. В личных бумагах сохранилась краткая запись: «Желает сердце мое и душа моя ко Господу от юности моей».
Так он и оказался в уютном доме, среди икон и книг, куда, будто на свет, слетались те, кто выдержали в лихолетье и сохранили веру. Частой гостьей отца Леонида Зубарева была и та самая Наденька, Надежда Поликарповна, молоденькая и непосредственная, не так уж походившая на Григория характером, но милая и славная девушка. Тогда и обозначилось направление его будущего служения — стало быть, белым священником.
«На все — воля Божия»
Десять лет прослужил отец Григорий на приходе. А в середине 1930-х беда не обошла и его дом. Первой «весточкой» была попытка арестовать его по подозрению в хранении золотых и серебряных монет. Тогда, в 1932 году, его отпустили за бездоказательностью обвинения, но в 1935-м взялись за него уже по-настоящему. Ничтожный повод, неосторожность: на квартире у одного священника в Кинделино встретились за чаем шесть священнослужителей. В разговоре коснулись колхозной темы. Последовал донос и тюремное заключение в Свердловске. «Информатором» оказался сын хозяина.
Загрузить увеличенное изображение. 700×529 px. Размер файла 184 398 b.
Обвинения пришлось ожидать месяц. Тишайший отец Григорий, который на вопрос о вступлении в колхоз обычно отвечал: «Смотрите сами», был привлечен к суду как «участник контрреволюционной группировки из числа духовенства», замеченный «в нелегальном сборище» и занимавшийся «контрреволюционной пропагандой». «Уликой» против него послужило то, что он напоминал своим прихожанам о соблюдении православных праздников. В ходе показательного процесса отцу Григорию был задан идеологический вопрос: «Что будет с духовенством по окончании пятилетки?» Безыскусно прозвучало тогда его слово: «На все воля Божия».
И вот приговор именем РСФСР от 1 ноября 1935 года, вынесенный спецколлегией Свердловского облсуда: «Ахидова Григория Григориевича по 2-й ч. ст. 58−10 УК лишить свободы на шесть лет"[2].
«Жалею, молюсь, а больше ничего не могу сделать»
Лагерь на Дальнем Востоке, тифозные бараки, нечистота, «норма», висевшая как дамоклов меч, и жестокая цинга. Окружение смешанное, множество людей со сложными, искалеченными судьбами. А он молился; во время эпидемии сам, едва держась на ногах, омывал больных; брал на себя самую грязную работу и при этом утешал и исповедовал. Перевели на новое место, и там нашлось дело: отец Григорий по своей инициативе кипятил в огромном чане белье заключенных, чтобы очистить от паразитов, чинил обувь.
Его молчаливость и сами дела располагали к нему, так что и уголовные преступники начали оберегать священника, даже брали на себя часть его «нормы». Заключение подорвало здоровье отца Григория. Батюшка потерял все зубы и до конца дней страдал болезнью ног. Срок ему увеличили в полтора раза. Но собственные его страдания были не так тяжки, как мука за семью, оставшуюся без его защиты.
На руках матушки Надежды были трое детей — от 5 до 12 лет. После ареста отца Григория семью выставили из дома, не позволив даже взять книги, среди которых самыми ценными были духовные. В первое время для матушки был закрыт и путь в колхоз, поскольку на них было клеймо — «лишенцы», «вредители». Сын отца Григория, отец Лев (Ахидов), вспоминает, что они тогда нашли приют в заброшенной избушке в деревне Гора, находившейся неподалеку. Стекол в окнах не было, и их приходилось забивать половиками. Ютились на печи, чтобы не замерзнуть. Перед самым арестом отца мать кротко спросила: как жить, как благословит? И отец Григорий сказал, что на сердце легло: плести сумки и продавать. Кое-как матушка и вдова еще одного священника перебивались рукоделием, вместе работали, 18 километров шли на железнодорожную станцию, чтобы, продав в Перми свою работу, купить самое необходимое: хлеб, чай, сахар. Питались крайне скудно. Случалось, что детям приходилось и просить. Кто картофелину подаст, кто луковку. Некоторые из колхозников, узнав, что они дети священника, жалели и старались дать побольше.
Только во время войны, когда повсюду нужны были руки, матушку Надежду приняли на работу в колхоз, а потом взяли уборщицей на станцию «Ферма», и старшие дети, подросшие к тому времени, смогли кое-как подыскать и себе место. Лишь к концу войны общими усилиями скопили средства, завели корову.
В письмах отца Григория — тоска и боль: «Душа рвется увидеть вас и жить с вами. болит мое сердце и душа, боюсь за всех вас».
Добавленный ему срок истек, но освобождать его не спешили. Последовала ссылка в Среднюю Азию, в Ташкент. Из-за отсутствия необходимых документов, удостоверяющих духовное звание, отец Григорий мог только исполнять частные требы на дому. Едва сводил концы с концами, а семье писал: «Из-за денег здесь не останусь», — чтобы не огорчать, чтобы думали, будто ему достаточно.
Вызов из Пермской епархии затягивался. Дома не все было благополучно: старшую дочь по анкетным данным не пустили учиться дальше начальной школы, пришлось работать на молочно-товарной ферме, на скотном дворе, а сын остался в школе на второй год[3]. И к концу пребывания в Ташкенте отец Григорий с трудом справлялся с таким положением: «Жалею, молюсь, а больше ничего не могу сделать.» Разлука с родными продлилась в общей сложности десять лет.
«Не случайно отбыл десять лет на Колыме»
Окончилась Великая Отечественная, в августе 1945-го изможденным физически отец Григорий вернулся в Пермь, а в сентябре его уже ожидало назначение от архиепископа Александра (Толстопятова). Настоящий подарок — село Кольцово неподалеку от Перми.
Старинный Никольский храм, построенный усилиями жертвователей — пермских купцов Бахаревых в 60-е годы XIX века, был знаменит на сотни верст вокруг. Прославился он своей главной святыней — чудотворным образом святителя Николая, написанным по случаю оказания помощи в житейских обстояниях одному благочестивому крестьянину, особенно почитавшему этого святого. С иконой были связаны многочисленные случаи помощи и исцелений, чудесные явления, когда она исчезала, а потом место ее пребывания открывалось необыкновенным образом. Последний раз пропавший образ обнаружили в небольшом гроте, неподалеку от Кольцово, где пробился и святой источник. Тогда же на месте обретения иконы поставили деревянную часовню, а образ святителя Николая, перенесенный в храм, стал именоваться «Пещерным».
С середины XIX века «Никольская пустошь» с ее источником и главной храмовой святыней привлекала к себе тысячи паломников со всей округи и из окрестных губерний. С годами установилась традиция в летнее время совершать перенесение иконы из Кольцово в село Муллы, где она одно время пребывала, и затем — снова в Кольцово с крестными ходами и молебнами в полях.
Храм уцелел в первые годы советской власти, но серьезно пострадал после закрытия в 1939 году, когда он был передан колхозу и использовался для просушки зерна. Однако в годы войны церковь вернули верующим, а в марте 1945-го была обнаружена и сама икона святителя Николая, что было воспринято людьми как знак молитвенного предстательства святого и его попечения об этом месте. А вскоре и настоятель подоспел по значению храма и места.
Жители села полюбили отца Григория не только за его смирение и простоту — в напряженные дни сельских работ он, например, вместе со всеми выходил в поле, но и за особую благоговейность и усердие к службе. Видно было, что это священник старой школы. Ежедневно в 6:00 он совершал проскомидию, внимательно прочитывая все записки, но еще до того, поднявшись затемно, молился. Весь день на ногах: хлопоты по благоустройству, требы. Так что случалось, подкреплял себя только стаканом молока. Бывало, даже в обморок падал. Вынесут на воздух, придет в себя, и снова — за труды. Молва о нем разнеслась мгновенно, и народ потянулся к храму со всех концов области. Многим запомнилось, как в то время, проводя общую исповедь, отец Григорий стоял с высоко поднятым крестом, будто и не было его собственных немощей. Через несколько лет за духовным советом и молитвенной помощью к батюшке ехали уже со всей епархии.
Хотя Кольцово и было удалено от города, это не избавило отца Григория Ахидова от нежелательного внимания властей. С 1947 года в отношениях между государством и Церковью началось новое охлаждение. Совет по делам Русской Православной Церкви проявлял особенную озабоченность в связи с восстановлением паломнических центров. А год спустя Совету удалось добиться официального запрета на совершение крестных ходов к святым источникам и на совершение служб. Тогда-то отец Григорий и попал «под окуляр» пермского уполномоченного П.С. Горбунова.
О деятельности надзорного органа можно узнать из документов. В отчете о проделанной работе тов. Горбунов рапортовал: «К празднику 24 июля (день чествования Кольцовской иконы святителя Николая) в село Кольцово верующие стекаются из населенных пунктов всей области, большинство из Перми, но приезжают из Красноуфимска, Свердловска и Кировской областей. Мной ведется наблюдение и изучение на месте уже 12 лет. В 1950 году здание приписанной к Никольскому храму деревянной Рождество-Богородицкой пещерной церкви было изъято и разобрано. Весь материал вывезен в райцентр, а часть передана местному колхозу для строительства кормокухни. Служители культа на этом месте (то есть у источника. — М.Д.) никаких служений не проводят. Настоятель Ахидов мной дважды предупрежден об этом. Для того чтобы окончательно выбить почву у паломников в прекращении посещения этого ключа, я лично выезжал дважды в райисполком и райком КПСС, где предварительно договорились, что если колхоз эту часть земельного участка не будет использовать под ягодно-фруктовый сад, то, возможно, участок будет передан одному из заводов для строительства пионерского лагеря"[4].
Об условиях, в которых вынужден был служить отец Григорий, свидетельствуют и письма уполномоченного. Вот одно из них, довольно типичное: «Верхне-Муллинский район, село Кольцово. Церковно-приходскому совету. На Ваше письмо от 11/VI-1957 г. В приобретении легковой машины Вам отказано. Уполномоченный Совета П. Горбунов"[5]. Это ответ на прошение отца Григория, обоснованное необходимостью выезжать на требы и подкрепленное письменным благословением епископа Доната (Щеголева)[6].
Ситуация усугубилась с приходом к власти Н.С. Хрущева. В 1958 году к прежним добавилось новое административное обоснование — постановление ЦК КПСС от 28 ноября «О мерах по прекращению паломничества к так называемым святым местам». Срок определялся в течение полугода. В Кольцово же к тому времени образовался крепкий приход, а на праздники причащалось по 400 человек и более. И вот тут-то началось. К маю 1959 года уполномоченный обещал ЦК «окончательно покончить со святым местом».
Партийные и комсомольские собрания, ограждение территории вокруг источника и неусыпное наблюдение, показательное снятие с регистрации иеродиакона Питирима, приехавшего из Оханска и всего лишь прочитавшего акафист неподалеку от ключа, были преддверием главного удара — по настоятелю. Вот как характеризовал настоятеля и приход уполномоченный: «Ахидов очень ловкий и ярый мракобес, не случайно же он десять лет отбыл на Колыме», «в Кольцово самая сильная община, которую поэтому следует уничтожить».
«С сегодняшнего дня вы больше не кольцовский священник»
В 1959 году отца Григория постоянно вызывали в Пермь для бесед; один за другим следовали циркуляры: «не привлекать молодежь», «не организовывать паломничества на источник», «прекратить читать проповеди и вести беседы об иконе Николая Чудотворца"[7].
В епархии давно понимали, к чему идет дело, и преосвященный Павел (Голышев) по совету патриарха Алексия заблаговременно перенес икону святителя Николая в кафедральный собор Перми, а при встречах с уполномоченным заступался, насколько это было возможно, за настоятеля кольцовского храма.
Следующий поворот в служении отца Григория определило благословение владыки, вопреки всем запретам, отслужить 24 июля, по обычаю, большим собором духовенства торжественную службу в честь Кольцовской святыни. Горбунов был просто вне себя и с того момента начал просить Совет о смещении неугодного епископа. В Москве к инициативам местного ревнителя отнеслись довольно прохладно. Г. Г. Карпов не был сторонником силовых приемов и пытался сдержать пермского уполномоченного, однако безуспешно. В августе 1959 года, когда епископа не было в епархии, Горбунов «за невыполнение распоряжений и за непослушание» снял отца Григория с регистрации[8]. В ответ на просьбу батюшки послужить в Кольцово до приезда владыки уполномоченный отчеканил: «Владыка не имеет для меня никакого значения. Ни одной службы. Не вздумайте собирать подписи, а то для вас будет еще хуже"[9].
Поправить дело так и не удалось. Владыка Павел ходатайствовал перед Карповым, Карпов пытался ставить Горбунову на вид несоответствующий тон в общении с духовенством, на что тот отвечал так: «Беседа проходила в непринужденной обстановке. Какой-либо нервозности или превышения тона не было допущено"[10].
После смещения отца Григория с прихода в Кольцово источник в «Никольской пустоши» был осквернен, а в 1960 году его разрыли бульдозером. Регулярные службы в Никольском храме прекратились, в 1961-м он снова был закрыт, сняли кресты и купола, с трудом восстановленная колокольня была разрушена. В 1970-е на развалинах святыни был устроен пионерлагерь, а потом — интернат для душевнобольных. Лишь в 1990-е годы усилиями сестер Успенского женского монастыря святое место было восстановлено. Возобновилась и традиция совершения службы в честь местночтимой иконы святителя Николая — 24 июля.
На последнем отрезке пути
Вернуть регистрацию священнику смог лишь через семь лет владыка Леонид (Поляков). Во время беседы с отцом Львом (Ахидовым) я задала вопрос: чем жил отец Григорий в эти годы? Отец Лев пояснил, что батюшка пас коров в деревне Лобаново, где работала его дочь. Благо, не каждый день, а чередуясь с соседями, по кругу, как тогда было принято. Пенсия ему была назначена 30 рублей.
К слову сказать, владыка Леонид обладал замечательными дипломатическими способностями и в процессе переговоров с властями применил тонкий ход: внук отца Григория — «выездной», спортсмен, бывает на международных соревнованиях; вот спросят его о деде, в каком же положении он окажется, и как будет выглядеть тогда наша страна? Этот аргумент подействовал. Отца Григория восстановили, направив в тихую Добрянку, где он прослужил еще десять лет, с 1966 года, а затем перевели в церковь Илии Пророка в поселке Юг.
Правда, и в этот период бывший настоятель Никольского храма находился под постоянным наблюдением, которое простиралось и на членов его семьи, в первую очередь — на его сына, в ту пору уже служившего, — отца Леонида[11]. В архивах сохранились отчеты информаторов, такие как этот, от 19 октября 1973 года: «Уполномоченному Совета по делам религии при Совете Министров СССР по Пермской области. На Ваше письмо за. 110 по священнику Ахидову отвечаю, что Ахидов Л. был в Усольском районе 11−12/VIII-1973 г. Присутствовал 11/VIII в Орлинской церкви с половины вечерней службы, пришел часов около 8 вечера. Надевал рясу. 12/VIII — был в Орлинской церкви не с начала службы утренней. Находился в гражданской одежде. Не служил. 12/VIII-1973 г. Ахидов посетил в гор. Усолье бывшую монашку, пенсионерку Кивокурцеву Ксению Григорьевну, у которой пробыл часа полтора-два. Что у нее собирались верующие, не установлено."[12].
В последние годы отец Григорий очень страдал физически. Напомнили о себе и зимы на лесозаготовках, и другие лишения. Однако он по-прежнему сам ходил по приглашениям, исповедовал, причащал и даже по заведенному в семье обычаю ежедневно кормил птиц. На последнем отрезке служения Господь послал ему верного помощника — отца Петра Шошина, и за будущность своего храма батюшка мог быть спокоен.
К отходу отец Григорий подготавливал себя задолго постом, исповедью и частым принятием святых Христовых таин. Как-то в беседе с сыном, размышляя о переходе, он произнес: «За мной, наверное, мама придет». Маму его звали Агриппиной. В начале июля 1986 года сын батюшки, служивший священником на Кавказе, получил вызов из дома: отцу Григорию становится хуже день ото дня. Без промедления собрался, 5 июля был в Перми, а оттуда поехал в Юг. Успел поговорить с отцом. С любовью простились, и сын вычитал отходную. 6-го, в день памяти мученицы Агриппины, небесной покровительницы его матери, отец Григорий тихо жестом преподал благословение и отошел под чтение молитвы.
В бумагах отца Григория Ахидова не осталось трудов по аскетике или богословию, насыщенных интеллектуальных проповедей — его краткие обращения к пастве очень просты. Ценность их в том, что каждое слово подкреплено опытом личного свидетельства. Одно до сих пор передается в Перми из уст в уста: «Терпи, молись, не унывай, мужайся и крепись».
[1] Тогда погибли иеродиакон Евфимий, послушник Алексий; несколько человек было ранено.
[2] Государственный общественно-политический архив Пермской области (ГОПАПО). Ф. 2. Оп. 1. Д. 26 214. (Копии этого и других цитируемых архивных документов — из фонда заведующего кафедрой теологии Пермского государственного университета прот. А. Марченко.)
[3] После школы Леонид Ахидов поступил в ремесленное училище вслед за средней сестрой и уже в 1948 году — в Московскую духовную семинарию. Занятия проходили в Троице-Сергиевой лавре; в его окружении были Иван Павлов (впоследствии — архимандрит Кирилл), Василий Агриков (архимандрит Тихон), Владимир Сорокин, Андрей Мазур. Отец Лев хорошо помнит и владыку Николая (Ярушевича).
[4] Государственный архив Пермской области (далее — ГАПО). Ф. Р-1205. Оп. 2. Д. 38. Л. 1−3.
[5] ГАПО. Ф. Р-1205. Оп. 1. Д. 682. Л. 69.
[6] Там же. Л. 70.
[7] ГАПО. Ф. Р-1205. Оп. 2. Д. 35. Л. 60, 89; Д. 38. Л. 3−4, 53.
[8] Главным аргументом во время беседы уполномоченного с настоятелем кольцовского храма было то, что проповеди отца Григория «оставляют тяжелый осадок». Вывод был сделан своеобразный: «Внушаете верующим — и по их, и по вашему мнению, — что я слуга дьявола?» Отец Григорий: «Я не сказал, что вы слуга дьявола». Горбунов: «Как не сказал? Вы сказали, что кто причащается, тот исполняет волю Христа, а кто не причащается, то исполняет волю дьявола». Отец Григорий: «Я не коснулся никакой личности, также и вашей. Эти слова касаются верующих, а для неверующих они не имеют никакого отношения, следовательно, и для вас». Горбунов: «Так вот, за невыполнение распоряжений и за непослушание я вас снимаю с регистрации, и с сегодняшнего дня вы больше не кольцовский священник. Все». (Запись последней беседы священника кольцовской церкви отца Григория Ахидова с уполномоченным. — ГАПО. Ф. Р-1205. Оп. 1. Д. 34. Л. 125−126).
[9] Там же. Л. 126.
[10] Там же. Л. 124−129.
[11] Архимандрит Лев (Ахидов) начинал служить как белый священник. До принятия пострига имя его было Леонид.
[12] ГАПО. Ф. Р-1204. Оп. 3. Д. 15. Л. 120.
