Уцелевшие

Почти всю жизнь он ждал,
Когда за ним придут,
Припомнят те года,
С конвоем уведут.
Он жил не с кондачка —
Лоялен к власти, но
Служил у Колчака,
Пускай давным-давно.
С. Ж.

Горькое возвращение

Александр Попов, лето 1919 г.

Это строки из стихотворения, посвященного памяти Александра Александровича Попова, — одного из тех ижевцев, кто в 1918 году участвовал в антибольшевистском восстании. На пожелтевшей от времени фотокарточке тревожно всматривается в будущее еще далеко не старый человек — ему всего-то 33 года. За спиной детство и юность в Ижевске, служба в Волынской пограничной бригаде, работа, защита родного города от большевиков.

Вспоминается: «Костюм английский..» Вот так и выглядели описанные во многих мемуарах ватные стеганые куртки и высокие «ноксовские» ботинки — небесплатные «данайские дары» бывших союзников по Антанте. Кто теперь вспомнит английского генерала Нокса, когда-то восхищавшегося лихой атакой ижевцев и едущего в своем авто вслед за их цепями, а ботинки — вот они на фото! Знать, хороша была обувка!

Фотография эта сделана явно в один из редких дней отдыха в череде военных будней. Теперь уже и родственникам не определить по стертой предусмотрительно надписи на обороте, в каком уральском или сибирском городе находился фотосалон, в котором снялся на память о колчаковской армии Александр Попов, — чудо, что сама карточка сохранилась!

Не совсем ясно, и в какой части он служил, в каком звании был. Бывшие бойцы Народной армии не в одной Ижевской и Воткинской дивизиях воевали, к примеру, часть ижевцев служила в 3-м Барнаульском полку. В колчаковской газете «Русская армия» за 3 августа 1919 года опубликован приказ о награждении подпоручика Барнаульского стрелкового полка Александра Попова орденом Святого Равноапостольного князя Владимира 4-й степени, но тот ли это человек? Старшее поколение, наученное горьким опытом, о прошлом предпочитало помалкивать.

Александру Попову повезло, ибо он вернулся в Ижевск — такой родной и в то же время неузнаваемый. Ижевским заводам после массового исхода местных жителей катастрофически не хватало кадров, и Советская власть сделала вид, что простила «заблудших».

На глазах этих людей менялась жизнь, исчезал привычный ее уклад, уходили в прошлое полусельские-полугородские черты Ижевска. И возводились новые дома на уже переименованных улицах, и рождались дети, а затем и внуки — игравшие в Чапая, вступавшие в ряды юных пионеров-ленинцев, в ленинский опять же комсомол. Что думали, что чувствовали эти люди, обрекшие себя на молчание ради их спокойного будущего в стране победившего большевизма?

А времена надвигались все злее, все опаснее — это лишь родная Береговая всего два года называлась улицей Красного Террора, будто террор на этом закончился. Вернувшихся из Сибири, с Дальнего Востока или из Маньчжурии бывших колчаковцев и беженцев от большевиков новая власть, как могла, высмеивала в газетных заметках, любительских спектаклях-агитках:

«..Особый интерес вызвала пьеса, написанная пролетарским поэтом Микулой Вольным под названием „Беженец возвратился“. Сюжет пьесы взят из местной жизни и заключается в том, что после пребывания в Ижевске Колчака много рабочих, обманутых агитацией белогвардейских золотопогонников, отступали с ними. Натерпевшись голод, холод и белогвардейский кулак, один рабочий возвратился к себе на родину под Новый год, где его давно ждут жена и дочь. В объятиях с дочерью, которая давно уже прозрела и записалась в Коммунистический союз молодежи, отец, каясь в своей измене рабоче-крестьянской власти, дает клятву дочери, что будет всеми силами стоять за Советскую республику. Мать, полная религиозных и прочих предрассудков, ругавшая и обвинявшая большевиков, услышав. трагический рассказ своего мужа, помирилась во всем. Новая жизнь, полная искренней работы на пользу трудящихся, была заветной мечтой этого семейства».

Об этой революционной «Санта-Барбаре» поведала «Ижевская правда» в самом начале 1920 года. Может, и я испытал бы умиление, да помешал стандартный пропагандистский набор: «золотопогонники», «белогвардейская сволочь», «подлецы», «гадкие офицеришки» — не тонко работали «товарищи»!

Человек и его дело

На спинку кресла присел Василий Лукиных

Меж тем на каждого вернувшегося чекисты завели свое дело, бывших бойцов Ижевской и Воткинской дивизий армии Колчака и военных чиновников (ими, кстати, числились многие оружейные мастера) поставили на учет, и они вынуждены были регулярно отмечаться в ЧК-ОГПУ. Тоской веет от хранящихся ныне в архиве чекистских «Именных списков бывших офицеров и военных чиновников, служивших в белых армиях».

Органы бдительно следили за «прощеными» колчаковцами, оперативные источники поставляли тревожную информацию о брожении в народе и зреющем новом заговоре, который чекисты вовремя предупредили.

Это все было лишь началом — 1920-е годы после гражданской войны многим казались относительно либеральным временем. Иные из бывших повстанцев и в партию умудрились вступить, уверившись в любви к ним Советской власти. В 1924-м объявили амнистию тем, кто сражался на Дальнем Востоке, опять же на почте, возобновившей регулярную работу, руки не доходили до перлюстрации всех писем из Харбина, соскучившиеся по родине ижевцы и воткинцы порой слали родным и друзьям не только письма, но и листовки.

А вскоре гайки стали закручивать. Осторожные ижевцы, битые и тертые жизнью, и так в родном городе ощущали себя чужаками — еще в 1919-м «Ижевская правда» констатировала: «В настоящее время почти все активные работники Советской власти в Ижевске люди приезжие..» А уж когда участники восстания один за другим начали исчезать в лагерях, все «бывшие» всячески старались не обращать на себя внимание. Увидев кого-нибудь из тех, с кем воевали бок о бок, иные даже переходили на противоположную сторону улицы — боялись не столько за себя, сколько за семьи.

Александру Александровичу Попову повезло: он не был арестован, прожил долгую жизнь и упокоился в родной земле в 1970 году. Полвека душевного одиночества и вечное ожидание, что когда-нибудь за тобой придут и припомнят колчаковский период твоей жизни, — наверное, это было бы страшным наказанием даже для настоящего преступника. Для детей и внуков он остался самым лучшим дедом и отцом, хотя то восстание 90-летней давности рикошетом ударило и по ним: в суровое анкетное время пришлось строить свою жизнь совсем не так, как хотелось. А сегодня в Ижевске живут уже праправнуки Александра Александровича Попова — это их родной город защищал он когда-то.

Выпускник Оружейной школы

С Александром Павловичем Коробейниковым встречаться мне приходилось и раньше. В наше совсем не книжное время с ним можно душу отвести в беседах о литературе. Но в эту встречу разговаривали мы об Ижевско-Воткинском восстании 1918 года и о том, как сложились судьбы его участников.

На старой фотографии запечатлен выпуск Ижевской оружейной школы 1913 года во главе с ее начальником П. Н. Сорочинским — в том же году 31 августа он станет подполковником. Среди выпускников школы и объект моего интереса. Александр Павлович рассказывает:

 — Вот это Василий Алексеевич Лукиных, дед моей жены Натальи Васильевны. Я с ним познакомился в конце шестидесятых — очень приятный был человек! Поразила меня его внутренняя тяга к литературе, я ведь и сам к книгам неравнодушен. Много мы с ним о Толстом спорили, в какой-то мере он мне и открыл глаза на его творчество.

 — Так ведь выпускники Оружейной школы были элитой заводского Ижевска, а тяга к чтению, к знаниям в то время была очень сильной.

 — Хотя вот и говорят, что людям из простого сословия тогда пробиться было непросто, наверное, это не совсем так. Василий Алексеевич родился в деревне Верхний Постол — мы ездили на его родину и даже видели дом, в котором он вырос. В семье выжило трое детей, Василий был самым младшим. Их отец понимал, что детям нужно дать образование, все они выросли высококультурными, интеллигентными людьми. Время и судьба раскидали Лукиных по России: Алексей Алексеевич скончался в Москве, Варвара Алексеевна похоронена в Питере. Единственный, кто прожил жизнь в Ижевске, — Василий Алексеевич. Он умер уже в 1984 году, в конце совсем другой эпохи. Ему шел 92-й год.

 — Старшее поколение ижевцев не очень любило рассказывать о прошлом.

 — Действительно, и Василий Алексеевич был довольно закрытым человеком. Я-то с ним познакомился как будущий родственник, а потом, когда судьба забросила в Ижевск, мы уже и общались часто — лишь тогда стало что-то проясняться из отрывочных каких-то его обмолвок. Очень мы с ним сошлись на преферансе, пытались даже обучить моего тестя, то есть его зятя. В классическом преферансе отсчет идет от двух. «Нет, — говорит, — у нас в Офицерском собрании отсчет шел от трех!»

Я тогда уже начал работать на заводе, в командировки стал ездить. Приезжаю из Омска. «Бывал я, — говорит, — в Омске». — «Как, когда?» — «Ну вот так получилось, еще в ту войну дошли мы до Омска, потом судьба меня на родину вернула». Не совсем удобно было тогда расспрашивать, сейчас, конечно, жалею об этом. В колчаковской армии он служил, скорее всего, оружейником — блестящий был мастер по холодной обработке металла. И в заводе, где Василий Алексеевич работал начальником планово-производственного отдела инструментального производства, он о себе добрую память оставил. Кроме основной работы, он еще и преподавал в механическом институте и индустриальном техникуме. Далеко мог бы пойти на производстве, выдвигали его не раз. Но это поколение старалось жить не на виду — крепко Василию Алексеевичу досталось еще в двадцатые годы, а в тридцатые его вообще посадили. В книге В. Н. Новикова, бывшего директора завода, а затем наркома описано, как он ездил к наркому внутренних дел, чтобы лучших специалистов освободить, — работать некому стало. Упоминает он и фамилию Лукиных.

Встречается эта фамилия и в архивных документах того страшного времени. В газете восставших «Ижевский защитник» в N1 Лукиных значится в «Списке лиц, награжденных и представленных к награде за боевые отличия на поле сражения за свободу г. Ижевска». Есть Василий Алексеевич и в чекистских списках офицеров и военных чиновников, служивших в белых армиях: «1893 г., Иж. уезд. Зав. секцией заказов ЦРБ Техчасти. Военчиновник белой армии, на Ижзаводы возвратился в 21 г., работал в приемке ГАУ, в Прокатной и др. Как работник на счету у техперсонала, но для Соввласти чуждый элемент, хотя и не проявляет открытых действий».

Впрочем, если вдуматься, для большевиков почти весь старый Ижевск состоял из чуждых элементов, как и Воткинск, и Сарапул, и вся Россия. Гнетет только мысль: для кого же они делали Октябрьский переворот, как сами и называли в первое десятилетие своего правления смену власти в 1917 году?

По материалам ЦГА УР
«Web-сайт Сергея Жилина» г. Ижевск