6 марта. Армия шла спокойно всю ночь, и только утром завязался бой у арьергарда с преследующим ее противником. Утро принесло неприятность: погода изменилась к худшему, подул холодный ветер, небо покрылось тучами, стал накрапывать мелкий дождь.
К полудню, армия, пройдя свыше 30 перст, приблизилась к станице Усть-Лабинской, оказавшейся также занятой большими силами красных и уже подготовившимися встретить ее. Перед станцией железной дороги и перед станицей красные сидели в окопах. Авангард должен был сбить противника, захватить переправу через реку Кубань, и обеспечить переход армии за реку Кубань, как в сторону станции Кавказская, так и Екатеринодара. Последняя часть задачи была дана Юнкерскому батальону. Около 14 часов началось наступление авангарда. Офицерский полк и за ним «главные силы» — остановились. Генерала Маркова нет с полком. Полковник Тимановский покуривает свою трубку и спокойно посматривает вперед, но из-за серой погоды не видит, как там «идут дела».
Но пот подскакал генерал Марков.
 |
| Сергеq Леонидович Марков |
— Первая рота — за мной! — сказал он и, свернув с дороги, повел ее куда-то вправо. Пройдя некоторое расстояние, рота остановилась. Бой шел близко, так как пули то и дело посвистывали над колонной роты. Скоро огонь противника усилился. Наконец, исчезнувший было генерал Марков, повел в колонне же роту дальше, навстречу летящим пулям и подвел ее к высокой скирде, на которой сидел генерал Корнилов, наблюдавший за боем впереди.
— Сергей Леонидович, пошлите Офицерскую роту туда, — громко сказал генерал Корнилов, указав направление.
Тут же рота развернулась и цепями пошла вперед. Ей стало видно железнодорожное полотно, насыпь, бегущие от полотна навстречу какие-то жидкие цепи, а на полотне все густеющая цепь, стреляющая по бегущим. Когда отступавшие, а это был Юнкерский батальон, поравнялись с офицерской ротой, они повернули назад и с нею пошли вперед. Красные же в это время, не задерживаясь на насыпи, продолжали наступление. Противники шли на сближение без стрельбы. Уже только около 200 шагов разделяло их.
Вдруг, красные, как бы сообразив, что перед ними свежая часть, повернули назад. Офицерско-юнкерская цепь стремительно мчалась за ними, и на железнодорожную насыпь взбирались уже и те, и другие одновременно. С насыпи глазам наступавших представился сплошной муравейник большевиков, бежавших к станице. Короткое преследование огнем и дальнейшее быстрое движение вперед.
До станицы шагов 600−800. Видны свежевырытые окопы. Но бегущая масса красных, сделав попытку остановиться в них, только дала время приблизиться к ним своему врагу, чтобы сейчас же продолжать бегство по улицам станицы. Красные бежали толпами. В них вливались новые беглецы. Цели были близкие и массовые…
В этот момент Юнкерский батальон был остановлен для прикрытия станицы с запада, а офицерская рота не задерживаясь, продолжала наступление по улицам вдоль северной окраины станицы в восточном направлении. Наконец, красные исчезли перед ней, свернув в боковые улицы, скрывшись в садах и постройках. Роте было приказано выйти на восточную окраину станицы.
При выходе в поле рота натолкнулась на большое количество неприятельских трупов. Чьей жертвой были они — рота не знала. Она не знала, что здесь, сбив красных, прошли к переправе корниловцы и чехословаки. Не знал и генерал Марков, подскакавший в этот момент к роте:
— Когда вы успели набить столько? — весело спросил он. Роте пришлось ответить, что это дело не ее рук и что их жертвы на западной окраине станицы. Приказав роте остановиться здесь, генерал Марков куда-то ускакал. Рота простояла на месте довольно долго.
Сейчас же после того момента, когда генерал Марков, по приказанию генерала Корнилова, направил 1-ю роту и Юнкерский батальон в контратаку, он получил новое приказание от генерала Корнилова: Офицерским полком обеспечить занятую станицу с востока, откуда ожидалось наступление свежих сил противника. Генерал Марков посылает ординарцев в 1-ю и в находящуюся в арьергарде 4-ю роту, с приказаниями не задерживаясь, быть у железной дороги на линии восточной окраины станицы, а сам поскакал к продолжавшим стоять в голове «главных сил» 2-й и 3-й ротам и 1-й батарее. Он повел их влево и, не доходя до железной дороги, остановил их, приказав быть готовыми к встрече противника, а сам помчался к 1-й роте, о чем было сказано выше. Через довольно долгое время подошла 4-я рота, которая остановилась у железнодорожной будки. Ей пришлось идти почти бегом по полю, обходя стоявшие в 3−4 ряда повозки «главных сил». Рота составила полковой резерв в нескольких сотнях шагов за выдвинутой вперед 1-й ротой, ставшей южнее железной дороги и 2 и 3 ротами, стоявшими севернее ее.
Что произошло дальше, приводится по воспоминаниям полковника Биркина.
«К железнодорожной будке подъехал генерал Марков и слез с коня. Тут уже было несколько офицеров. Он, видимо, много гонял на коне, т. к. снимал свою папаху, вытирал платком лицо и распахивал свою куртку. Его живая фигура ни на минуту не оставалась в покое; в руке играла плетка. Судя по тому, что генерал Марков, а за ним и все остальные, часто смотрели в сторону станции Кавказской, можно было думать, что враг ожидается с минуты на минуту.
— Вот и они! — сказал вдруг генерал Марков.
Не далее, как верстах в двух, остановился поезд, из которого стали выскакивать красные и разворачиваться против станицы, а из-за поезда выкатили на руках четыре орудия и установили их на позицию.
Красные цепи развернулись по обе стороны железной дороги и немедленно пошли вперед.
Генерал Марков отдал распоряжения.
До орудий красных было до смешного близко; их можно было обстрелять ружейным огнем, если бы не присутствие генерала Маркова. Генерал Марков с артиллеристом уселись за деревом. Артиллерист растопырил перед своими глазами пятерню пальцев левой руки, смотря через них на большевицкую батарею и начал отдавать приказания.
Но большевики открыли огонь раньше: перелет, недолет… и в этот момент команда: „Первое, огонь!“ Столб дыма взвился прямо перед большевицким орудием. „Второе!“ — быстро закомандовал артиллерист. Столб дыма поднялся уже между орудиями. „Огонь!“ — новая команда.
Тут и генерал Марков, и мы, все бывшие около, вскочили в изумлении и радости: граната ударила прямо в орудие, и простым глазом было видно, как номеров веером разбросало вокруг него, и они остались недвижимы.
Произошло что-то очень странное: от поезда к орудиям побежали люди, схватили орудия и на руках поволокли их к поезду. Наши гранаты и шрапнель подгоняли их, но… перед самым локомотивом взвился столб дыма и тотчас же поезд двинулся назад», — так записал об этом красивом моменте полковник Биркин.
Но артиллерийский обстрел станицы продолжался. Стрелял бронепоезд, стоявшим за головным эшелоном красных.
А между тем пехота противника густыми цепями, в образцовом порядке, приближалась. Ее левый фланг упирался в реку Кубань. Правый — охватывал Офицерский полк слева. Полк молчал. Но вот — «В атаку!» — крикнул генерал Марков. Атака была бешеной. 1-я рота сразу же оказалась под охватом справа, где не встреченный контратакой противник, продолжал быстро подходить вдоль реки к станице, угрожая переправе через реку.
— 4-й роте атаковать! Скорей! С Богом! — приказывает генерал Марков, направляя ее в пол-оборота направо.
«Мы уже выдохлись и не могли бежать. Сердце колотилось, как бешеное. Вышли из станицы к полю и остановились. На поле, шагах в ста, лежало много убитых. Кто их перебил, мы уже не могли видеть. Догадались только, что Корниловцы, т. к. конный, мелькнувший перед глазами, был одет в форму этого полка».
Атака красных была отбита полком, и они бежали и полном беспорядке. На левом фланге их рубил конный дивизион.
Темнело. Офицерскому полку приказано прекратить преследование, отойти к станице и обеспечить переправу армии на южный берег реки Кубани.
Тем временем в станицу двигались «главные силы», предшествуемые Технической ротой. Колонна шла к переправе через реку Кубань, занятую корниловцами. От станицы к каменному мосту вела почти двухверстная дамба, на которую втягивался обоз. Перед самым мостом остановка. По обозу разнесся слух, что мост взорван, известие, приведшее одних в панику, других — к решению дорого отдать свои жизни, третьих наиболее беспомощных, не отдаваться в руки красных живыми.
Но, к счастью, только в одном месте, сбоку, зияла в мосту дыра от взрыва, через которую видна была вода быстро текущей Кубани; мост был высокий, и проезжать вплотную к дыре было жутко и людям, и лошадям. Техническая рота быстро накрыла дыру подручным материалом и стала пропускать осторожно «главные силы». Естественно, что переправа длилась долго и уже в наступившей ночи. На всякий случай, для переправы пехоты были приготовлены лодки и др. плавучие средства.
В течение 1-й половины ночи, под прикрытием Офицерского полка, шла переправа армии. Прошел арьергард генерал Богаевского, кавалерия, Юнкерский батальон. В станице — жуткая тишина, изредка нарушаемая ружейными выстрелами. Большая ее часть, главным образом, западная, не находится уже под наблюдением дозоров Офицерского полка, а там как раз скрылась масса красных после дневного боя.
В одном дозоре войсковой старшина и два кадета.
— Господин войсковой старшина! Если нас окружат красные, то убейте нас, — сказали кадеты своему офицеру.
— Хорошо! Но, если я буду ранен, то сделайте то же и вы со мной!
Наконец, и Офицерский полк пошел к мосту, прикрываемый заставой. Над ним чаще свистели пули.
В темноте, на том берегу у моста — движение.
— Девочки! Тащите сюда пулемет! — слышен женский голос.
Проходящая рота засмеялась, но коротким смехом, будто поняв особенность и серьезность услышанного приказа. У моста становилась на позицию, чтобы прикрыть отход армии, маленькая женская боевая часть, силою всего в 15−20 человек с пулеметом. Ее состав — ударницы женских батальонов; иные в чине прапорщика, иные с георгиевскими крестами. Восемь месяцев назад, в разгар революции для России ставился вопрос: победа или позор поражения? Тогда героическая женская молодежь своим примером хотела поднять патриотическое чувство разлагающейся армии и добиться победы. Но в боях у Сморгони в июле месяце, женский батальон своим достойным примером не увлек солдатской массы. А в конце октября месяца, женский ударный батальон с ротой юнкеров защищал Временное правительство в Зимнем дворце, хотя и плохую и вредную, но Русскую, Национальную власть, против большевиков. Теперь часть этих героинь-воинов боролась за Россию в рядах Добровольческой армии. «Слава им! Вечная память!» — сказали офицеры, увидев у дороги лежащую, сраженную пулей, женщину-доброволицу. Суровый русский солдат, шт. капитан Згривец, сняв фуражку, и перекрестившись, сказал: «Не бабье это дело!»
За рекой Кубань
7 марта Время — за полночь. Колонна армии вытянулась по дороге на ближайшую станицу Некрасовскую, до которой оставалось около 10 верст. В Офицерском полку добровольцы теперь чувствовали себя спокойно: армия вышла из-под ударов Тихорецкой, Екатеринодарской и Кавказской групп красных, отделена от них рекой, и она в районе удаленном от железной дороги. Надежда на отдых, а — пока скорей в станицу Некрасовскую. Пройденные свыше 30 верст — сказываются. Да и весьма сыро.
Полк продвигается вперед растянувшейся колонной, но идет он не по дороге, а стороной, так как на дороге стоят части и обоз. Почему задержка? Может быть потому, что Офицерский полк теперь необходим в авангарде? Идти становится труднее: дорога идет на подъем.
Наконец, остановка. Роты подтянулись.
Вдруг, впереди раздались едва слышно, глухие выстрелы. Причина остановки колонны стала ясна! От полка отделяется шедшая в голове, 4-я рота и уходит вперед. Там она развернулась в боевой порядок и стала медленно подвигаться дальше. Остальные роты продолжают стоять на месте, рядом с головой обоза.
— Генерал Алексеев! — сказал кто-то.
На дороге, у своей коляски, стоял генерал Алексеев. К нему подошли офицеры.
— Некрасовская занята красными. Армия оказалась в окружении и придется пробиваться, — сказал он.
Но только с минуту удалось пробыть офицерам со своим старым Вождем. Роты двинулись вперед и, пройдя короткое расстояние, свернули с дороги влево и рассыпавшись в цепи, пошли на подъем по кустарникам и зарослям, потом куда-то спускались, а затем, карабкались по крутому обрыву вверх. Темной ночью, не отдавая себе отчета в своем маневре. Впрочем, задачу ротам знали их командиры: приказано идти в станицу с востока и сбить оборонявшего ее противника.
Преодолев еще ров с кустарником, роты вышли на ровное место и неожиданно столкнулись вплотную с красными. Раздался беспорядочный огонь. Красные исчезли в темноте, но в цепях рот, вернее — в бесформенных их обрывках, продолжавших наступательное движение то там, то здесь раздавались выстрелы. Так шли до рассвета. Утром роты оказались в окопах красных, невдалеке и левее станицы, видимо только что брошенных ими. В это время вправо началась сильная стрельба…
Рассвет застал 4-ю роту верстах в 2−3 не доходя до станицы Некрасовской и одновременно она оказалась под ружейным и пулеметным огнем противника, занимавшего удобную позицию. Вскоре рота была остановлена.
«- Посмотри влево, — сказал офицер своему соседу. На копне соломы сидел генерал Корнилов и наблюдал за противником. — Что же мы лежим? — с недоумением спросил офицер. Недоумение среди 4-й роты было всеобщим. Но вот:
Я услышал сзади музыку. Было, как будто, недалеко, но не видно еще за скатом. Наконец на скате появилась цепь Корниловцев с их эмблемами на рукавах около плеч.
Я много уже слышал про них, но теперь, впервые и воочию увидел этот знаменитый полк и как раз в бою. Не отрываясь, смотрел на него, даже не слыша свиста пуль. А полк разворачивался к атаке, не изменяя шага и отбивая ногу, как на параде. Ни криков, ни беготни, ни одной заминки…
Полк поравнялся с нашей цепью и прошел через нее, не ускоряя и не замедляя шага. Мне кажется, что я смотрел на полк, разинув рот, до того удивительно, картинно захватывающе и даже страшно было это зрелище.
Цепи их были в 6−8 шагов интервала и удивительней всего, что они на ходу строились одна уступом за другой. Большевики встретили полк ураганным огнем, а Корниловцы и не дрогнули: как шли, так и идут, даже шагу не прибавили и, казалось, что они чрезвычайно быстро приближаются к окопам большевиков.
Вдруг пальба большевиков сразу прекратилась. Густыми цепями они поднялись и побежали изо всех сил к станице. В ту же минуту грянуло корниловское „Ура!“
Генерал Корнилов, стоя во весь рост на копне, смотрел в бинокль вслед своему полку.
— Встать! — послышалось, наконец, у нас. — Вперед!
— Ну и Корниловцы! — заговорили в рядах нашей роты. Показали себя как нельзя лучше. Для нашего полка пример замечательный: мы залегли, а они…» (Из рукописи полковник Биркина.)
Некрасовская взята.
Увы! Офицерский полк не получил здесь полного отдыха. Его роты стояли на позициях за станицей к востоку и югу от нее: невдалеке были видны красные. Они в течение дня пытались приблизиться к станице, но легко отбрасывались. В общем, этот день был спокойным, унылым, скучным и голодным. Только вечером роты были отведены на окраину станицы. На ночь от полка были выставлены заставы.
В течение дня в Офицерском полку слышали не только ружейные и пулеметные, но и артиллерийскую стрельбу на противоположной, западной стороне станицы. «Похоже на полное окружение нас», — говорили офицеры. И, действительно, красные были на западном берегу р. Лаба, протекавшей вдоль станицы и у них имелись даже орудия.
1-я батарея не раз заставляла замолкать батарею красных, обстреливавшую станицу. Юнкерский батальон, стоявший в охранении вдоль реки, вел перестрелку с красной пехотой. Его молодежь все еще сохраняла не только силы, но и боевой пыл и только, когда был убит юный прапорщик Архангельский, вскликнувший в этот момент: «моя мама…», все осунулись, замолчали… Молодежь снова ожила несколько спустя, когда ей была объявлена ответственная задача, данная их батальону.
Утром следующего дня армия должна выступить в западном направлении, то есть перейти реку Лаба и сбить противника за ней. Мост через реку основательно испорчен красными, а поэтому форсировать ее остается лишь переходом вброд. Начать эту операцию выпало на Юнкерский батальон.
8 марта Полночь. Юнкерский батальон построен и ему объяснена задача: перейти вброд реку, залечь под обрывистым берегом, а перед рассветом атаковать противника и занять ближайшие хутора. Начать выполнение задачи дано двум взводам: взводу недавно произведенных в офицеры юнкеров штабс-ротмистра Концепа, и взводу полевых юнкеров поручика Гурчина. Перед рассветом они атакуют, а одновременно переходит реку весь батальон и также немедленно вступает в бой.
Сыро и холодно. Тишина. Во 2-м часу ночи взводы вошли в воду. Ширина реки 20−25 шагов; дно каменистое и неровное; глубина местами по грудь; течение быстрое. Переход реки прошел без единого выстрела со стороны противника. Брезжит рассвет. В нескольких десятках шагов от берега, за бревнами, появились фигуры красных. Переправившиеся взводы атаковали и моментально сбили противника. Он бежал к хуторам, из которых выходили его цепи. Но они имели перед собой уже весь Юнкерский батальон. Пулемет Кольта, перенесенный на спине через реку прапорщиком Зильберманом, открыл огонь. Батальон ворвался в два хутора, отбив атаку в свой фланг из третьего. Ему на помощь подошел конный дивизион. Красные отходили. Юнкерский батальон блестяще выполнил ответственную и трудную задачу.
Вскоре к нему подошел Офицерский полк, еще ночью снявший свои заставы и переправившийся через реку на лодках и сколоченных плотах.
Полк и Юнкерский батальон наступали по дороге на хутора Филипповские.
Офицерскому полку пришлось действовать поротно, выбивая красных из разбросанных хуторов, по группам носивших названия: Марухинских, Ново-Севастопольских, Султановских. На одном хуторе 4-я рота захватила два орудия и грузовик со снарядами. Генерал Марков приказал испортить орудия и грузовик. Последний потому, что красные вылили горючее. Но ротмистр Дударев не выполнил приказания генерала Маркова. По настоянию морского лейтенанта, надеявшегося найти хотя бы керосин, если не в этих хуторах, то в следующих, грузовик тащили волы, а за рулем сидел лейтенант. Керосина достать не удалось.
Отряд генерал Маркова заночевал на Киселевских хуторах, верстах в 15 от станицы Некрасовской. Красные находились в непосредственной близости.
Тем временем на поврежденном мосту кипела работа по его реставрированию. Однако все усилия сделать его пригодным для переправы артиллерии и обоза не привели к положительному результату. Пришлось использовать слабый паром. Переправа затянулась на целый день.
Этот переход армии оставил о себе весьма жуткое и гнетущее впечатление.
Район, в который вошла она, был населен переселившимися сюда из центральных губерний России крестьянами, арендовавшими землю у казаков. Приобретать ее в собственность они не имели права, что было причиной скрытой их вражды с казаками. Эта вражда вышла наружу с приходом к власти большевиков и тем более сильно, т. к. большевики разжигали ее. Она вылилась в это время в жестокое сведение счетов. И это, несмотря на то, что крестьяне, хотя и не имели собственной земли, но жили весьма богато.
Приход Добровольческой армии в этот район произвел разное впечатление на казаков и крестьян. Последние, обманутые пропагандой большевиков, видели в ней тех же казаков, защищающих исключительно казачьи интересы, и несущей возмездие за их насилия, отчего сразу же стали на сторону красных, и вступили в их ряды. В хуторах оставались лишь старики, женщины и дети, да и то далеко не все.
Грустно и тяжело было добровольцам сознавать великую ложь, воспринятую крестьянами в отношении Добровольческой армии. Но еще более тяжело и с немалой долей озлобления они переживали чувство в отношении казаков. Месть последних к крестьянам была дикой и они проявили ее жестоко: когда армия в этот день с боем продвигалась вперед, запылали крестьянские хутора. Это было жуткое зрелище…
О чем думали казаки? Как они рассуждали? Они были против крестьян. Но были ли они против красных, против большевиков? Станица Некрасовская что-то не дала пополнения армии. Или они думали, что большевики их не тронут, как крестьяне думали, что большевики их вечные друзья и их защитники? Добровольческая армия проходила район, совершенно ей непонятный. Она должна была карать сурово одних, и встречать вооруженное сопротивление других, не встретив никакого сочувствия к несомым ею — Правде и Добру.
9 марта Едва стало светать, армия выступила дальше по дороге на х.х. Филипповские. Она вклинилась в расположение противника, будучи в то же время преследуема его частями из станицы Некрасовской. Она находилась в положении тесного окружения, имея свой фронт всего лишь версты две, а глубину своей колонны версты четыре. «Главные силы» ее были не только под обстрелом артиллерии красных, но и под ружейным.
Красные старались всячески использовать тяжелое положение армии и действовали активно. Но идущие на охране флангов части (отряд генерала Маркова прикрывал левую сторону колонны) неизменно сбивали красных с каждого тактического рубежа.
С подходом армии к хуторам Филипповским, занимаемым большими и свежими частями красных, было необходимо сосредоточить для атаки возможно большие силы, для чего Офицерский полк получил приказание выйти в голову колонны, где были Корниловский и Партизанский полки.
Положение «главных сил» армии — ее походного лазарета и обоза, оставшихся без достаточного пехотного прикрытия, создавалось очень опасным, но с ними был оставлен генерал Марков. Он быстро сократил глубину колонны; он сформировал из раненых группы, которых высылал в обеспечение колонны. Нажим противника усилился. 1-я батарея, оставшаяся с генералом Марковым, вела огонь на все стороны. Был момент, когда Юнкерский батальон оказался в тяжелом положении, но его выручил пеший взвод батареи. Генерал Марков благодарил взвод и батарею.
Тем временем три пехотных полка и конный дивизион на их левом фланге перешли в атаку на хутора Филипповские. Партизанский полк — вправо от дороги, Офицерский — влево, Корниловский и конный дивизион еще левее, в обход хуторов с востока. Офицерский полк имел две роты в передней линии, одну роту за ними во второй. 4-я рота была в резерве армии.
Перейдя складку местности, Офицерский полк увидел перед собой в 1000 шагах за ложбиной на следующем гребне свежевырытые окопы противника, из которых сразу же встретил его поток ружейного и пулеметного огня. Роты не остановились и шли вперед, спускаясь в ложбину; затем начали подыматься. Осталось менее чем 500 шагов. Отчетливо видны уже лица красных; все сильнее охватывает беспокойство: если вся их масса поднимется и перейдет в контратаку, она легко сомнет наступающих. Но, вот, когда до окопов врага осталось 200 шагов, далеко влево и несколько впереди раздалось «ура» и красные мгновенно оставили окопы и бросились бежать в большой Княжеский лес, в нескольких ста шагах за окопами и укрылись в нем.
Роты полка на несколько минут задержались в окопах. В них были ведра с водой, банки с медом, хлеб; было чем утолить жажду и голод.
Ожесточенный бой продолжался вправо, на участке Партизан. Туда была направлена 4-я рота. Она добежала до маленького хутора, лежащего вдоль дороги, по обе стороны которой тянулся лес. Обстреляла и заставила скрыться в лесу красных, пересекла дорогу и вышла на другую сторону хуторка. Здесь она остановилась, пораженная огромным количеством неприятельских трупов, но частей добровольцев видно не было. Роте было приказано быть готовой к отбитию атаки.
«В цепи роты стоял во весь рост офицер и смотрел в бинокль. — Да где красные? — громко спросил я (запись полковника Биркина).
— Под вашим носом! — ответил смотревший в бинокль, — до них и сотни шагов нет. Вон они накапливаются за валиком и сейчас пойдут в атаку.
Я посмотрел на говорившего. В глазах мелькнуло что-то знакомое и, приподнявшись, чтобы разглядеть с кем говорю, очутился нос к носу с самим генералом Корниловым.
Пули густо засвистели. Я прилег и, сам не отдавая себе отчета, что делаю, схватил полу шинели Генерала и сильно потянул к себе. Генерал воспротивился и смотрел в бинокль, не отрываясь. Вдруг повернулся ко мне лицом, и ногой отбросил мою руку от полы шинели.
— Небось, не убьют! Еще пора не пришла, — громко сказал он, улыбаясь. — Смотри! — тотчас же крикнул генерал Корнилов.
Перед нами выросла стена большевиков, но в то же мгновенье грянул залп нашей цепи, и затрещали пулеметы. Вместо того, чтобы ринуться в атаку, большевики упали навзничь, как нам показалось, и скрылись. Высланная разведка никого перед нами не нашла.
Вскоре появилась связь от генерала Богаевского с известием, что большевики бегут, и он двинулся преследовать их.
— А просил подкрепления! — с укором сказал Корнилов. — И всегда так, — добавил он, — пошлешь ему пяток людей, и он переходит в атаку. Молодчина!
Мы собрались не строем вокруг Корнилова. В это время высокий, стройный офицер вдруг схватился рукой за перевязь с патронами, как раз против сердца и повалился навзничь. Шальная пуля пробила ему сердце. Не знаю почему, но эта смерть своей ненужной случайностью, произвела больше неприятного впечатления, чем вид убитых на поле. Даже генерал Корнилов как-то печально махнул рукой, сказав коротко:
— Ну, и судьба!
Хутора Филипповские, растянувшиеся вдоль восточного берега реки Белой на многие версты, были заняты Корниловцами. Конные части продвинулись дальше к югу и заняли примыкавшее к ним село Царский Дар.
Офицерский полк, пропустив «главные силы» армии и части их прикрывающие, пошел за ними и расположился в северной части хуторов. С ним Юнкерский батальон. Они должны были обеспечить армию с севера.
За минувший бой Офицерский полк потерял около 50 человек. Из них на 2-ю роту, бывшую в атаке во 2-й линии, пала половина всех потерь: 6 убито и около 20 ранено.
Наступила уже ночь, когда, наконец, Офицерский полк, выставив охранение, мог начать отдых. Им пройдено было около 15 верст, но моральное напряжение, недосыпание в течение ряда суток, усталость, вызванная гл. обр. движением по размокшему чернозему, давали себя чувствовать. Жители почти все оставили хутора. Самим бойцам пришлось озаботиться о своем питании. Было всего вдоволь, но выбиралось только то, что могло было быть быстро приготовлено. Ели торопясь, однако некоторые засыпали, не донеся вареного яйца до рта. Роты обошел генерал Марков и предупредил:
— Как видите, мы сидим в яме. Красные не оставят нас в покое и обязательно атакуют. Поэтому задерживаться здесь не будем. А пока будьте в полной готовности!
