В Ростовском районе
В конце декабря красногвардейские отряды уже подходили к станции Матвеев Курган, в 35 верстах к северу от г. Таганрога. Слабые партизанские отряды были не в силах сдерживать напор красных. Требовалась им помощь, и на Матвеев Курган высылаются две роты: Ростовская и Георгиевская.
В Таганроге большевики, подбадриваемые приближением «своих», готовятся к восстанию. Гарнизон города: рота Киевской школы прапорщиков, Таганрогская офицерская рота, расположенные в нескольких пунктах, могут быть легко разобщены и уничтожены. Моральное состояние юнкеров сильно пониженное и начальник школы, полковник Мостыко, просит об усилении гарнизона. 31 декабря в Таганрог прибывает на площадках первого в Добровольческой армии блиндированного поезда, вооруженного орудием, взятым от 1 юнкер, батареи (3-е орудие), с первым же бронеавтомобилем — 1-я рота 2 офицерского батальона.
С ротой приехал полковник Кутепов, назначенный начальником Таганрогского отряда. «Вы едете в Таганрог для моральной поддержки юнкеров», — сказал 1-й роте полковник Кутепов. Рота была расквартирована в расположении главных сил юнкеров, с которыми она встречала Новый год. На встрече присутствовал и полковник Кутепов, на следующий день выехавший на блиндированном поезде с бронеавтомобилем на станцию Матвеев Курган. Дня через три — Ростовская и Георгиевская роты перешли в наступление, разбили красных, гнали их 40 верст и заняли станцию Амвросиевка. Но 7 января они были вынуждены начать отход под давлением свежих и больших сил красных. Разведка доносила о наступлении группы Сиверса численностью до 10 000 человек. Требовалось значительное усиление отряда полковника Кутепова, и туда направляются: Морская рота, подрывная команда 1 батареи в составе 5 офицеров и 13 юнкеров, и, затем, Партизанский отряд имени генерала Корнилова, силою до 500 штыков. Везли эти части неопытные, молодые офицеры-машинисты, однако, доставившие их благополучно к местам назначения. Один из них, поручик Латкин, даже проявил инициативу: не остановил поезда, как ему было приказано, перед отходом, когда поезд был обстрелян красными партизанами, увидев малые силы последних.
11 января красные атаковали станцию Матвеев Курган, ведя на нее наступление широким фронтом, охватывая части ее оборонявшие с обоих флангов. Станция была поспешно оставлена, но задержавшаяся с подрывом моста и др. сооружений подрывная команда 1 батареи оказалась окруженной противником. Чтобы не попасть живыми в руки красных, все 18 человек ее состава, во главе с поручиком Ермолаевым, произвели последний взрыв всем запасом взрывчатого материала: они взорвали себя.
Красные наступали не только вдоль железной дороги на юг, но и от Матвеева Кургана на восток, по кратчайшему направлению на Ростов. Чтобы прикрыть это направление, из отряда полковник Кутепова были выделены Ростовская и Георгиевская роты, составившие особый отряд. У полковника Кутепова оставались — Партизанский отряд имени генерал Корнилова и Морская рота — силы незначительные, чтобы сдержать наступление красных на большом фронте. Но утром этого дня из Ростова выехала в его распоряжение Гвардейская рота, в составе 60 штыков, под командой полковника Моллера. Ее перед отправкой напутствовал генерал Марков: «Имейте ввиду — говорил он ей — враг чрезвычайно жестокий. Бейте его! Пленными загромождать наш тыл не надо!» На некоторых эти слова произвели неприятное и тяжелое впечатление. К вечеру рота, едва выгрузившись на станции Ряженое, сразу же вступила в бой. Красные своей массой рвали слабый фронт отряда, обходили его. Они обошли станцию Ряженое и захватили тот состав, на котором приехала Гвардейская рота. Все, кто находился в нем: машинисты, медицинский персонал, раненые, чины хозяйственной части — были убиты.
Лавине красных отряд полковника Кутепова противостоять был не силах. За день красные от Матвеева Кургана продвинулись к югу на 20 верст. Срочно из Таганрога вызывается 1-я рота 2-го офицерского батальона с влитой в нее Таганрогской офицерской ротой, ставшая численностью до 180 штыков, а из Ростова выезжает 2-я рота этого же батальона в 100 шт. Ночью эти роты выгружаются на станции Неклиновка и занимают участок перед ней, седлая железную дорогу. Правее их — Гвардейская и Морская роты. Значительно дальше — Партизанский отряд. На станции стояли блиндированный поезд с единственным в отряде орудием и бронеавтомобиль. В офицерских ротах было только около 50 патронов на винтовку и незначительное количество лент на каждый пулемет. Утром ожидалось наступление красных.
12 января. Утром густые цепи красных смело перешли в наступление. Несколько их орудий открыли огонь по редкой цепи офицерских рот. По противнику стреляло лишь одно орудие и, казалось, то, что было одно орудие, — только подбадривало противника. Офицерская цепь молчала: она должна открыть огонь, когда красные подойдут на 200 шагов. Наконец, едва красные с криками «ура» бросились в атаку, офицеры встали и открыли огонь; затрещали очереди пулеметов. Несколько моментов, и атакующие расстроены. Офицеры переходят в контратаку стремительную и беспощадную. Действуют их штыки. Красные бегут. Их обстреливает из пулеметов вырвавшийся вперед бронеавтомобиль. Преследование противника буквально «на его плечах» велось на расстоянии до 4 верст, и было остановлено по приказанию. Враг разбит «на голову».
Роты отходили в исходное положение по полю, усеянному убитыми и ранеными. В обеих же ротах потери не превышали 50 человек. В это время единственной заботой офицеров было — собрать патроны, сделать их запас.
Каким-то непонятным образом оказалось и несколько десятков пленных красных. Один из них, рабочий из Москвы, перед смертью сказал: «Да! В этой борьбе не может быть пощады». Офицеры были поражены выдержкой и хладнокровием этого коммуниста, его несломленным убеждением в правоту дела, которому он отдался. Ему не отказали в просьбе написать письмо своим матери и жене. Письмо это было опущено в почтовый ящик на станции Неклиновка.
Деморализованный противник отошел к Матвееву Кургану и несколько дней оставался совершенно пассивным. Добровольцы тогда сделали вывод: будь Добровольческая армия силой в 10 000 человек, она бы освободила страну.
13 января прошло совершенно спокойно, но в ночь на 14 января красные подняли восстание в Таганроге.
Оставшаяся там рота юнкеров, занимавшая взводом (до 50 человек) с пулеметом вокзал, другим взводом — спиртной завод и полуротой, с которой был полковник Мастыко, Балтийский завод, оказалась окруженной по частям и потерявшей связь с полковником Кутеповым. О соединении разбросанной роты не приходилось думать: красные засели в зданиях вокруг юнкеров, своим огнем желая задушить их сопротивление. Единственная попытка прямой атакой овладеть вокзалом кончилась для красных неудачно. Свою атаку они начали с того, что пустили на вокзал полным ходом паровоз. Железнодорожные линии здесь упирались в главный перрон вокзала. Разлетевшийся паровоз с шумом и грохотом врезался в перрон, испуская пар, огонь и густое облако пыли, но последовавшая немедленно атака была отбита юнкерами.
Полковник Кутепов, узнав о восстании в городе, снял с позиции у станции Неклиновка 1-ю офицерскую роту и направил ее в Таганрог. Рота легко прорвала кольцо красных и соединилась на вокзале с взводом юнкеров, уже потерявших 5 человек убитыми и около 10 ранеными. Развить свое наступление далее в город рота не решилась: ей пришлось бы преодолевать огонь красных, массой засевших в ближайших зданиях. К тому же наступила ночь.
Непрерывная стрельба. Красные стреляют по окнам вокзала. В городе пожар. Это ими подожжено здание спиртового завода, в котором был взвод юнкеров. Взвод прекратил свое сопротивление, погибнув в огне и под штыками красных.
15 января не внесло никаких изменений в положении окруженных частей. Атаковать красных стоило бы больших потерь. На вокзале ухудшило положение отсутствие воды: красные закрыли водопровод, но пока выручал вскочивший на перрон паровоз, в котором был вода, достать которую можно было с большим риском.
К концу дня для обеих групп — на Балтийском заводе и на вокзале, стало очевидным, что оставаться на местах им бессмысленно, соединиться невозможно, а потому оставалось одно: пробиться и выйти из города по кратчайшим для каждой направлениям.
16 января. За несколько часов до рассвета полковник Мастыко вывел свою полуроту юнкеров с завода в северо-восточном направлении. Сразу же ей пришлось вступить в бой: пробиваться и отбиваться на флангах и с тыла. Юнкера бились отчаянно, унося с собой своих раненых. Упал тяжело раненым полковник Мастыко. Его хотят нести, но он приказывает оставить его и пробиваться. Юнкера в нерешительности мнутся около своего начальника, умоляют… Сыпятся пули красных. Мгновенье: полковник Мастыко застрелился и только тогда они отошли от него. Вынести его и своих тяжело раненых юнкера уже не могли. Они пробились, но в половинном числе. Красные не преследовали.
Отряд, стоявший на вокзале, также выступил до рассвета, взяв с собой убитых и раненых. Но красные не оказали ему серьезного сопротивления, так как в это время с севера по железной дороге подъехал взвод 2-й офицерской роты, посланной для установления связи. Красные расступились. Связь была установлена, но Таганрог уже оказался оставленным.
Утром этого дня на станции Бессергеновка высадился прибывший из Ростова Юнкерский батальон и направился в Таганрог для поддержки Школы прапорщиков. Но, встретив пробившуюся ее группу, остановился. Ему теперь дана задача: прикрывать железную дорогу на Ростов, единственный путь связи отряда полковника Кутепова с тылом. Такая же задача легла и на Школу прапорщиков, оставшейся в составе одной роты, стоящей до сего времени на охране железной дороги и остатков в 40−50 человек другой роты.
Положение отряда полковника Кутепова создавалось очень тяжелым. Одни его части: Морская и Гвардейская роты и Партизанский отряд имени генерала Корнилова стояли на линии станции Неклиновка, верстах в 25 севернее Таганрога, фронтом на север, другие — Юнкерский батальон и Школа прапорщиков — на линии станций Марцево-Бессергеновка, и 5 верстах от Таганрога, фронтом на юг. 1-я и 2-я офицерские роты были в резерве; одна из них погруженной в железнодорожный состав.
В таком положении отряд простоял четверо суток. С севера красные даже и не пытались наступать: они все еще не могли прийти в себя после разгрома 12 января. Несколько раз они пытались наступать от Таганрога в направлении на станцию Бессергеновка с поддержкой матросов и тяжелой артиллерии. Все их попытки отбивались славным Юнкерским батальоном, в первый раз выполнявшим задачу самостоятельно, получившим боевую закалку и, собственно, учившимся воевать. Его юные и неопытные сестры милосердия, вчерашние гимназистки, учились на практике своему делу, нелегкому, требующему, к тому же, полного хладнокровия и спокойствия. Был такой случай: у кадета сильное ранение в нос. Сестра Шура растерялась — перевязка сложная и… ей жалко кадета. Она расплакалась. Ее утешает сам раненый, начавший тоже лить слезы. Перевязка все же сделана.
Для противника оставалась одна возможность заставить отходить отряд полковника Кутепова — обойти его с северо-востока, там, где занимали линию фронта слабые партизанские отряды между отрядом полковника Кутепова и отрядом, прикрывавшим прямое направление на Ростов. Эту возможность он, имея огромные силы, и постарался использовать. Но и само очертание фронта отряда полковника Кутепова, весьма опасное, имело бы значение и смысл, если бы предполагались наступательные действия. Но их уже не намечалось. Поэтому, в силу всех сложившихся обстоятельств, отряду приказано было отойти на линию станции Бессергеновка.
Фронт отряда значительно сократился, но одновременно и была сокращена его численность. Из него отбыли в Ростов: Школа прапорщиков, Юнкерский батальон, Партизанский отряд имени генерала Корнилова, а затем и Морская рота. Отход отряда прошел безо всякого давления противника.
Резко наступила суровая зима с пронизывающими ветрами. Временами падал снег, который ветер взвихривал метелью. Обыкновенно в это время пустынна донская степь, но в январе 1918 г. она жила новой, особой, жизнью. На возвышенных местах, где особенно веял ветер и вьюга, стояли посты, заставы, скакали всадники для связи и разведки. Иногда рокотала стрельба.
К
27 января отряд полковник Кутепова был отведен еще на 10 верст к востоку, к станции Морская. Отвод вызван глубоким охватом отряда справа. У противника появились значительные кавалерийские части, бывшей 4-й кавалерийской дивизии, противостоять которым два слабых партизанских отряда и вышедшая на фронт первая кавалерийская часть Добровольческой армии — сотня полковник Гершельмана в 50 коней, не могли.
К этому времени отряд был усилен ротой Корниловского ударного полка в 100 штыков и двумя орудиями — взводом 1-й Юнкерской батареи, получившим на этот раз орудия от донцов.
27 января красные повели наступление на отряд, были отброшены, но обход справа заставил его отойти к станции Синявской.
28 января, на этот раз удачное наступление красных, принудило отряд отойти еще на 20 верст к востоку, к станции Хопры. До Ростова оставалось 10 верст.
На станции Хопры отряд полковника Кутепова был сменен отрядом генерала Черепова, численностью в 820 штыков и сабель при 2-х орудиях 2-го офицерского батальона и бронированном поезде. В отряд входили: весь Корниловский ударный полк, казаки станицы Гниловской, решившие защищать свою станицу, один партизанский отряд, а затем и другой — сотника Грекова.
Отряд сотника Грекова имел в это время до 150 штыков и сабель и отличную боевую репутацию: красные называли его отрядом «Белого Дьявола»; но за ним была и другая «слава» — слава диких реквизиций. Генерал Корнилов хотел расстрелять всех офицеров, расформировать отряд, Но тяжелое положение на фронте побудило его отправить его под Хопры с тем, чтобы искупил свою вину. В первую же ночь отряд произвел налет на станцию, нанес красным большие потери, а, главное, расстроил их подготовку к наступлению на утро. Тем не менее, недели через две, отряд был расформирован и частично влит в части, ставшие впоследствии «марковскими».
Отряд полковник Кутепова — 1-я и 2-я офицерские (2-го офицерского батальона) и Гвардейская роты, вместе со взводом Юнкерской батареи, сдавшим орудия офицерской батарее, были отведены в Ростов в резерв. В офицерских ротах, имевших в начале боев у Таганрога около 280 штыков, теперь оставалось не более 200; в Гвардейской — из 70 около 40. В Ростове роты отряда полковник Кутепова были сведены в 3-й офицерский батальон под его начальством, причем 1-я и 2-я роты составили три роты, а Гвардейская — четвертую.
Конец января и начало февраля
В середине января генерал Корнилов со штабом переехал в Ростов, теперь центр Добровольческой армии. Здесь он концентрировал все ее части. 23 января приехал 1-й офицерский батальон, через несколько дней — 4-я офицерская рота. Не было лишь взвода юнкерской батареи с подполковником Миончинским и нескольких групп батальона и батареи, находившихся в экспедициях.
Было совершенно очевидно, что Добровольческой армии и донцам не удержать Ростова и Новочеркасска. Да и был ли в этом смысл, когда уже совершенно потеряны надежды на пробуждение казаков? Генерал Корнилов решил оставить Ростов, чтобы сохранить свою армию путем и способом ему только известным, и к этому вел подготовку. Но приступить к выполнению своего решения он мог лишь тогда, когда положение окажется безнадежным совершенно.
И вот, несмотря на то, что красные подходили к Ростову с запада, несмотря на то, что назревала опасность образования у Ростова нового фронта в сторону Кубани, генерал Корнилов не уводил свою армию. Более того, числа 27-го он, по просьбе атаман Каледина, отправил на фронт у Новочеркасска Партизанский отряд своего имени и Юнкерский батальон, которым придал 1-ю юнкерскую батарею, сформировавшуюся в Новочеркасске.
29 января раздался выстрел Каледина. Казалось, наступил конец сопротивлению Донцов и 30 января эти добровольческие части возвращают обратно: Юнкерский батальон в Ростов, Партизанский отряд задерживается на станции Аксайской.
Новый атаман, генерал Назаров, не терял надежд спасти положение благодаря начавшемуся пробуждению казаков, вызванному выстрелом Каледина. Но — это было коротким пробуждением.
— Помогите партизанам! Спасите честь Родины и старого Дона! Пушки гремят уже под Сулином!" - взывали обращения к казакам и селению городов, но никто на них уже не отзывался.
И все же генерал Корнилов не оставлял Ростова без согласия атамана. Он лишь готовил армию к походу, доставая все необходимое для сохранения боеспособности, для ухода за ранеными. Многого недоставало, но провести реквизицию он не считал возможным: Ростов — территория Дона. Приходилось только взывать к доброму чувству людей. Отзывались слабо: дали 2 миллиона рублей, а для материальной поддержки ставили условие — отдачи письменного приказа, который мог бы служить оправданием перед большевиками: нас принудили!
1-й офицерский батальон прибыл в Ростов 23 января, разгрузился и перешел в Темерник, где разместился в здании Технического училища. Здесь, в его состав была влита 4-я основная офицерская рота, бывшая в отряде Чернецова, пополнив 2-ю его роту, понесшую большие потери у станции Гуково. Полковник Морозов, командовавший 4-й основной ротой, отказался стать командиром 2-й роты, но остался при батальоне рядовым бойцом, каковым и проделал с ним дальнейшие походы.
Немедленно в батальоне было приступлено к дальнейшему формированию команд и, прежде всего, команды связи, знающей телефонное и телеграфное дело, отсутствие которой имело следствием гибель целой роты. Поступивший в батальон прапорщик Зоннерштрам, как знающий это дело, был назначен начальником команды. В кадр команды было взято, между прочим, несколько гимназистов из г. Орла, бывших «потешных» (юношеская организация). В Ростове были найдены: кабель, индукторские и фонетические телефоны, необходимые инструменты и пр. Не было никаких пособий, что весьма тормозило дело. Но как бы то ни было, в ближайшие дни команда установила телефонную связь между рядом пунктов. Работа была нелегкая, а, главное, опасная. Провода часто перерезались местными большевиками. Приходилось их чинить по ночам, подвергаясь обстрелу врага и отстреливаясь от него. Хуже была работа на крыше вокзала, где провода связи проходили под проводами с током большого напряжения. Так люди команды учились, работали и боролись.
Это не люди, а сумасшедшие, — сказал о них один из управляющих железной дорогой. В результате опасной работы команды, было несколько неубитых и раненых.
Не менее важна была подрывная команда. Ее начальником назначен ст. порт. юнкер Козлов, знаток дела. Найденные на станции Зверево блестящие пластинки, принятые за прессованный чай, а оказавшиеся взрывчатым веществом, и переданные из рот ручные гранаты, были первым материалом для подрывников.
Доброволец, инженер, поручик Лысенко, формировал железнодорожные бригады и обучал машинистов. Офицеры этих бригад получили в свое распоряжение паровозы, на которых держали связь Ростова с Новочеркасском и Батайском. На Таганрогском направлении этим делом по-прежнему ведал прапорщик Шмидт.
Батальон нес караульную службу и службу охранения. Караулы выставлялись на вокзале, на железнодорожном мосту через Дон, в Государственном банке, на электрической станции, в Задонье. Кроме того, от него назначались патрули, связь с Студенческим батальоном и другими частями, и наряды для обысков и арестов среди местных большевиков. В эшелоне на вокзале заседала назначенная от батальона следственная комиссия для первоначального разбора дел всех арестованных на территории, контролируемой батальоном. В тех случаях, когда не было никаких сомнений в виновности (стрельба по патрулям, разбрасывание прокламаций, призыв «бить добровольцев» и т. п.) комиссия выносила приговор: «отправить к коменданту станции Заречная». Иные арестованные отправлялись в штаб армии, а остальные отпускались.
Малочисленность батальона не соответствовала необходимому количеству нарядов и поэтому служба была изнурительной. Сменявшиеся сегодня из караула, на завтра шли в патрули, и обратно. Люди изматывались и озлоблялись на тех, кто вел в это время спокойную жизнь за спинами офицеров Добровольческой армии.
Такую же службу несли 2-й, 3-й, Юнкерский и Студенческий батальоны и Школа прапорщиков.
5 февраля , в связи с принятым решением об уходе армии из Ростова, 1-му офицерскому батальону была поручена эвакуация золота из Ростовского банка на вокзал, для отправки его в Новочеркасск Донскому правительству. Заведовал эвакуацией штабс-капитан Крыжановский, бывший в этот день начальником караула. Восемьдесят мешков с золотым песком по пуду в каждом, были выданы на руки по два на человека. С этим грузом, следуя на расстоянии 15 минут друг от друга, дабы не привлекать постороннего внимания, потянулись к вокзалу офицеры батальона. За золотом следовало серебро, рассыпанное по ящикам. Эвакуация прошла блестяще и изумлению банковского чиновника, ведущего приемку на вокзале, не было границ. Эти ценности, однако, все же попали в руки большевиков: Донской отряд, оставивший потом Новочеркасск, не взял их с собой, оставив в распоряжении Донского правительства.
Была проведена попытка привлечь ростовское офицерство в ряды армии — последняя попытка. Офицерство было призвано на собрание, о котором широко оповещено. На собрание явилось всего лишь около 200 человек. Странный вид имели пришедшие: немногие явились в военной форме, большинство в штатском, и то одетые явно «под пролетариев». Устроители собрания, естественно, хотели провести его в известном порядке: произвести подсчет прибывшим, обратиться к ним с речами о необходимости поддержки Добровольческой армии, преступности и гибельности нейтралитета… Но сразу же у регистрационного столика начались возбужденные, протестующие голоса:
— Кто нас созвал? Кто имел на это право? Это провокация!
Шум, крики, беспорядок… Пытавшиеся выступить ораторы прерывались дикими криками. Это было не собрание офицеров, а худший род митинга, на который собрались подонки, хулиганы… Позорное собрание! Из потока выкриков толпы, явствовало лишь одно решение, одна резолюция: «В поддержке Добровольческой армии отказать!» Мотив: «Русский офицер призван защищать границы своего государства, а не честь отдельных генералов».
Толпа как-то поспешно разошлась в одиночку, по разным улицам, чтобы не видели бывших на собрании. Задержались лишь немногие, которые записывались в армию.
Об этом собрании стало известно добровольцам.
— Так чего же они не защищают границ государства, а болтаются в Ростове? Ну, — вольному — воля, спасенному — рай и… к чертовой матери их! Мы-то без них не пропадем, а им плохо придется, — сказал генерал Марков.
Этим собранием не только возмущались, но на него и реагировали. Вот коллективная запись офицеров 1-го офицерского батальона:
«Если мысленно перенестись в обстановку того времени, если вспомнить потрясающие по своему трагизму ежедневные картины похорон детей-добровольцев, если воскресить в памяти речь генерала Алексеева над окоченевшими телами этих детей, если увидеть снова эту праздную, любопытную толпу, теснившуюся у открытых могил, без единой мысли в глазах, без единого укора в сердце, эти презрительные улыбки, это досадливое пожимание плечами на вырвавшуюся у генерала Алексеева фразу о том, что будущая Россия поставит памятник этим героическим детям: разоренное гнездо и в нем убитые орлята; и спросит будущий русский человек — а где же были орлы? — то не трудно представить себе чувства, которые испытали две сотни в отношении многих тысяч проживающих в Ростове «офицеров».
"На следующий день после позорного собрания ростовских «офицеров», в местных газетах был помещен следующий ультиматум им:
«Вам объявляет 1-й офицерский батальон: кто не с нами, тот против нас. В трехдневный срок предлагаем всем офицерам, находящимся в Ростове, или вступить в ряды армии, или покинуть Ростов». Следовала подпись полковника Борисова.
«И вот, к вечеру того же дня, не пожелавшие вступить в ряды Добровольческой армии офицеры, стали покидать город или глубоко зарываться в свои норы. В ряды армии вступили десятки. Щеголявшие еще вчера по людным улицам Ростова в блестящих погонах, сегодня толпами стали появляться на вокзале без погон и кокард, с отпоротыми от шинели золотыми пуговицами, торопясь покинуть опасную зону. Картина была омерзительная. Так в течение трех дней были очищены от предателей улицы Ростова».
