«Я христианин, и думаю, что менять присягу грешно..»

Отрывки из книги «Генерал Ф. А. Келлер в годы Великой войны и русской смуты»

11 февраля 1917 года, накануне Февральского переворота, 3-го кавалерийский корпус, отведенный, наконец, с фронта на отдых, находился в районе города Оргеева Бессарабской губернии. Части корпуса после многомесячных беспрерывных боев приводили себя в порядок; шла напряженная каждодневная работа по подготовке вновь прибывшего пополнения. Военная цензура докладывала, что невзирая на все выпавшие на долю «келлеровцев» невзгоды «дух армии — превосходный». В то же время многие чины жаловались на поведение румынских войск, из-за которого с ними неоднократно происходили вооруженные столкновения. Разлагающе на некоторых подействовало и легкодоступное в этих краях вино. Несмотря на наказания, его употребление воинскими чинами по-прежнему продолжалось, хотя в 3-м кавалерийском корпусе это явление носило лишь эпизодический характер. Военные цензоры подсчитали, что из 5149 писем «бодрыми» были 4640, или 90%1. Армия по-прежнему была готова выполнять приказы командования.
События, разыгравшиеся в Петрограде в конце февраля 1917 года и приведшие к отречению Николая II от Престола, разразились для армии неожиданно. «Войска были ошеломлены быстротой совершившегося переворота"2. Известно лишь два случая, когда высшие офицеры Русской армии высказались против отречения Государя: соответствующие телеграммы в Царское Село были отправлены командиром 3-го кавалерийского корпуса генералом Ф. А. Келлером и командиром Отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса генералом от кавалерии ханом Г. Нахичеванским. Обе телеграммы были перехвачены и не дошли до своего адресата.
«Многим кажется удивительным и непонятным тот факт, — напишет спустя годы генерал А. И. Деникин, командовавший в то время 7-м армейским корпусом, — что крушение векового монархического строя не вызвало среди армии, воспитанной в его традициях, не только борьбы, но даже отдельных вспышек. Что армия не создала своей Вандеи… […]
Было бы ошибочно думать, что армия являлась вполне подготовленной для восприятия временной «демократической республики», что в ней не было «верных частей» и «верных начальников», которые решились бы вступить в борьбу. Несомненно, были. Но сдерживающим началом для всех явились два обстоятельства: первое — видимая легальность обоих актов отречения, причем второй из них, призывая подчиниться Временному правительству, «облеченному всей полнотой власти», выбивал из рук монархистов всякое оружие, и второе — боязнь междоусобной войной открыть фронт. Армия тогда была послушна своим вождям. А они — генерал Алексеев, все главнокомандующие — признали новую власть. Вновь назначенный Верховный главнокомандующий, Великий князь Николай Николаевич, в первом приказе своем говорил: «Установлена власть в лице нового правительства. Для пользы нашей Родины, я, Верховный главнокомандующий, признал ее, показав тем пример нашего воинского долга. Повелеваю всем чинам славной нашей армии и флота неуклонно повиноваться установленному правительству через своих прямых начальников. Только тогда Бог даст нам победу""3.
Схожее мнение о событиях февраля 1917 года высказывал русский военный ученый Н. Н. Головин: «Солдатская масса была слишком темна и инертна, чтобы сразу разобраться в событиях. Поэтому можно было наблюдать в различных частях армии совершенно противоречивые проявления….генерал Деникин утверждает, что во время чтения манифеста об отречении Государя «местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы…» Мы же сами отлично помним донесения нескольких командиров полков, доносивших в штаб армии о том, что их солдаты отказывались присягать Временному правительству перед своим полковым знаменем, требуя немедленного уничтожения на его полотнище вензеля отрекшегося Императора"4. (Выше нами уже приводились данные военной цензуры о благонадежности личного состава корпуса накануне февраля 1917 года. О том, сколь неустойчивы были настроения войск, свидетельствуют данные уже за апрель этого же года, говорящие о том что «свержение монархии» солдаты и офицеры «встретили с радостью"5.)
По рассказам очевидцев телеграмму из Ставки об отречении Государя в штабе 3-го кавалерийского корпуса получили 3 марта. В тот же день, не сомневаясь в своих офицерах, Федор Артурович вызвал унтер-офицерский состав всех полков дивизии (в сопровождении офицеров) и заручился их преданностью Государю. 4 марта Ф. А. Келлер собрал свой корпус в районе Оргеева и во всеуслышание прочитал перед чинами корпуса телеграмму, направленную им Николаю II в Царское село6.
Документы показывают, что события развивались во времени несколько иначе, чем об этом говорят рассказы очевидцев. Как следует из воспоминаний, Ф. А. Келлер узнал об отречении Государя 3 марта. Тотчас же удостоверившись в боеспособности своего корпуса и его преданности Престолу, он, тем не менее, отправил телеграмму на имя Николая II лишь в полдень 6 марта — через три дня после того, как узнал об отречении Государя. Очевидно, что известие столь потрясло графа, что, несмотря на всю свою решительность, он все же некоторое время ожидал дальнейшего развития событий. Мы можем лишь предполагать, какую внутреннюю драму пережил Федор Артурович в эти дни, получивший вскоре от вышестоящего командования, еще недавно преклонявшегося перед Государем, приказ о немедленном снятии всех портретов царствующих особ со стен штабов…7
6 марта в 13 часов 50 минут Ф. А. Келлером была направлена телеграмма на имя Государя8, переадресованная военному министру А. И. Гучкову, получившему ее на следующий день:
«Царское Село. Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Александровичу.
С чувством удовлетворения узнали мы, что Вашему Величеству благоугодно было переменить образ управления нашим Отечеством и дать России ответственное министерство, чем снять с Себя тяжелый непосильный для самого сильного человека труд. С великой радостью узнали мы о возвращении к нам по приказу Вашего Императорского Величества нашего старого Верховного главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, но с тяжелым чувством ужаса и отчаяния выслушали чины кавалерийского корпуса Манифест Вашего Величества об отречении от Всероссийского Престола и с негодованием и презрением отнеслись все чины корпуса к тем изменникам из войск, забывшим свой долг перед Царем, забывшим присягу, данную Богу и присоединившимся к бунтовщикам. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества 3-й кавалерийский корпус, бывший всегда с начала войны в первой линии и сражавшийся в продолжении двух с половиною лет с полным самоотвержением, будет вновь так же стоять за Родину и будет впредь так же биться с внешним врагом до последней капли крови и до полной победы над ним. Но, Ваше Величество, простите нас, если мы прибегаем с горячей мольбою к нашему Богом данному нам Царю. Не покидайте нас, Ваше Величество, не отнимайте у нас законного Наследника Престола Русского. Только с Вами во главе возможно то единение Русского народа, о котором Ваше Величество изволите писать в Манифесте. Только со своим Богом данным Царем Россия может быть велика, сильна и крепка и достигнуть мира, благоденствия и счастья.
Вашего Императорского Величества верноподданный граф Келлер».

Не получив ответа из Царского Села, Федор Артурович как мог противостоял начавшимся в армии революционным процессам. 6 марта, когда начались волнения в Кишиневе, Федор Артурович направил туда для водворения порядка сотню донских казаков9. В тот же день, когда он собрал свой корпус под Оргеевым выяснилось, что в городе в это же время проходила «демонстрация с красными флагами, устроенная 5-м запасным [пехотным] полком. Не задумываясь, граф Келлер направил туда две сотни 1-го Оренбургского казачьего полка (4-й полк 10-й кавалерийской дивизии), которые молниеносно разогнали манифестантов, загнав в казармы распущенные банды, отобрав у них красные тряпки"10. 11 марта в приказе по корпусу Келлер писал об этом глубоко возмутившем его событии:
«§ 1. Председатель Оргеевской земской управы сношением от 10 марта 1917 года сообщил мне, что в последние дни замечается вызывающее отношение со стороны некоторых солдат расположенных здесь войск к чинам полиции, и был уже даже случай оскорбления действием полицейского пристава. Приказываю начальствующим лицам города Оргеева разъяснить своим подчиненным, солдатам, что они должны являть собой образец блюстителей порядка и общественной тишины, что главной целью армии в настоящее время является окончательная победа над внешним врагом. Это возможно лишь при полном сохранении спокойствия и порядка в тылу. Все, что его нарушает, способствует врагу. Потому к ныне существующей полиции, которая также стремится к поддержанию порядка, должно быть корректное отношение.
§ 2. Каждому хорошо известно, что войскам запрещены всякие демонстрации, в особенности близ нашего фронта, в местностях, объявленных на военном положении, где даже жители не имеют права устраивать сходки и демонстрации. Однако сегодня я неожиданно для себя увидел проходящие по городу около двух рот 5-го запасного полка с музыкой и красным знаменем.
На всех фронтах наши братья дерутся с наседающим на них врагом, а в России в некоторых городах еще льется кровь православная, да не от вражеских пуль, а от своих, братских. И в это время в Оргееве играет военная музыка и устраивается парад.
Я не хотел верить своим глазам, когда в голове этого позорного парада увидел офицеров, а в его рядах унтер-офицеров и Георгиевских кавалеров. Я увидел среди них тех людей, которые должны были объяснить молодым весь позор и стыд такого торжества в такое время. Кто такому параду может радоваться — да только внутренние и внешние враги России, ждущие удобного момента, чтобы ударить по нам, что они давно готовили. И этот момент наступает — мы сами создали у себя беспорядки. Кроме врагов, такому явлению радоваться некому. Настоящий русский человек посмотрит на такой парад, покачает головой и больно ему станет за Русскую землю. И мне больно и стыдно было смотреть на офицеров и молодцов Георгиевских кавалеров с красными тряпками на груди. Мне, как старому солдату, тяжело было видеть, что войска показывают пример беспорядка. Образумьтесь же, господа офицеры и солдаты 5-го запасного пехотного полка, берегите пуще глаза своего порядок и дисциплину. Враг не дремлет. Приказ этот немедленно прочитать во всех ротах, эскадронах, батареях и командах"11.
После переворота Ф. А. Келлер сразу вступил в конфликт с новым военным министром А. И. Гучковым, протестуя против вводимых им новшеств, способных разрушить армию. Комментируя знаменитый приказ N 1 Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, изданный 1 марта 1917 года (содержание его широко известно и потому нами не приводится), а также более поздние директивы самого военного министра, Федор Артурович пусть и с горечью, но не без некоторой иронии писал 9 марта в приказе по корпусу:
«Настоящий приказ по Военному ведомству почитаю долгом разъяснить. Форма титулования изменена только для младших чинов. Форма обращения начальников и старших к подчиненным остается прежней. Отмену ограничений вышеуказанных статей устава внутренней службы принимаю к исполнению со следующими указаниями. Разрешение курить где угодно не исключает обязанности младшего чина каждый раз спрашивать на то разрешение начальника. Право состоять членами обществ, союзов и кружков до окончания войны — не осуществимо, так как в районе армии таковые воспрещены, а посещение различных увеселительных заведений, за неимением таковых, трудно. Езда в вагонах всех осуществляется за недостатком мест уже давно. На ведение торговых и промышленных дел при нашей работе нет времени и возможности, а книги и газеты давно читают, как Бог послал. Остается только игра на деньги, которая мной временно категорически запрещена ввиду особых условий театра военных действий нашей войны. Настоящие мои указания подробно объяснить всем солдатам. Указать, что все наши помыслы и желания должны быть направлены только на победу. […]
Со своей стороны как командир 3-го кавалерийского корпуса считаю долгом добавить и приказываю принять к руководству и строгому исполнению: обращение к казаку или солдату на «Вы» не должно допускать распущенности или меньшей требовательности со стороны начальников в обращении к подчиненным. Напротив, при более вежливом обращении к солдату, казаку, унтер-офицеру или уряднику необходимо требовать с их стороны еще большей выправки, чинопочитания, вежливости и предупредительности в отношении начальников и при обращении к ним. Казакам и солдатам курить в помещениях и на улице разрешается, но при встрече со старшим по чину или офицером, при отдании им чести, папиросу или трубку в зубах держать не разрешается. При входе офицера в помещение солдат или казак обязаны спросить разрешения у него закурить и только по получении такового они могут это делать в присутствии старшего. Во время занятий и учений курить совершенно воспрещается, а по команде «вольно» это разрешается, если только на это было дано разрешение.
Казаки и солдаты имеют право ходить в рестораны и ездить внутри железнодорожных и трамвайных вагонов всех классов, если у них хватит денег на покупку билета. При входе в вагон они обязательно должны спросить разрешения сесть у находящегося в нем раньше старшего. Если старший по чину войдет в вагон сам, то младший обязан встать и отдать ему честь. Если же для старшего по чину нет места, то младший обязан уступить свое.
Во всех общественных заведениях и на гулянии казаки и солдаты должны быть чисто одетыми и по форме, держать себя скромно и прилично, так, чтобы вся публика относилась к ним всегда с почтением и уважением. Разгильдяйства и распущенности отнюдь не допускать и за это строго взыскивать. Книги и газеты нижним чинам держать у себя и читать разрешается какие угодно, но я советую приобретать только хорошие, а на вранье и дрянь деньги не тратить. Играть на деньги в карты и обирать друг друга таким способом совершенно запрещаю и за это буду взыскивать самым строгим образом.
Посещение политических собраний и сходов как господам офицерам, так и нижним чинам в районе действующих армий строго воспрещается, а начальствующим лицам в пределах района 3-го кавалерийского корпуса ничего такого не допускать.
В заключение напомню своим молодцам, боевым товарищам, что они видели в Румынии и что представляли собой румынские войска при их отступлении. Не дай нам Бог дойти до такого. Я уверен, что новые правила в 3-м кавалерийском корпусе послужат не к расшатыванию дисциплины, а к тому, что она будет соблюдаться еще сильнее и строже"12.
В этом приказе, отданном спустя лишь несколько дней после Февральского переворота, безошибочно узнается твердая рука Федора Артуровича, несмотря ни на какие обстоятельства продолжавшего держать корпус в кулаке. Очевидно, что добровольно уходить в отставку он не собирался. Неудивительно, что отношение Федора Артуровича к происходившему в стране и армии сделало его одним из первых кандидатов в списке высших офицеров, которых новая революционная власть решила отправить в отставку как неблагонадежных. Формальный повод для нее нашелся очень быстро — прославленный генерал отказался присягнуть Временному правительству.
«Прислали, наконец, текст присяги «на верность службы Российскому государству», — вспоминал А. И. Деникин. — Идея верховной власти была выражена словами: «…Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавляющему российское государство, впредь до установления воли народа при посредстве Учредительного собрания».
Приведение войск к присяге повсюду прошло спокойно, но идиллических ожиданий начальников не оправдало: ни подъема, ни успокоения в смятенные умы не внесло. Могу отметить лишь два характерных эпизода. Командир одного из корпусов на Румынском фронте во время церемонии присяги умер от разрыва сердца. Граф Келлер заявил, что приводить к присяге свой корпус не станет, так как не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определенным лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты… «Князь Репнин 20 века» после судебной волокиты ушел на покой, и до самой смерти своей не одел машкеры…
Было ли действительно принесение присяги машкерой? Думаю, что для многих лиц, которые не считали присягу простой формальностью — далеко не одних монархистов — это, во всяком случае, была большая внутренняя драма, тяжело переживаемая; это была тяжелая жертва, приносимая во спасение Родины и для сохранения армии…"13
Накануне приведения войск к присяге Временному правительству ряд высших кавалерийских офицеров Юго-Западного фронта, решивших не только присягнуть, но и обратиться к представителям новой власти с просьбой более энергичного «проявления своей воли», зная о решении Ф. А. Келлера не принимать присягу, решили повлиять на него. Расчет был на то, что если не удастся склонить к присяге самого Федора Артуровича, то по крайней мере убедить его отказаться от воздействия в этом случае на волю чинов 3-го кавалерийского корпуса. Эта миссия выпала на долю начальника 12-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта барона К. Г. Маннергейма.
«16 или 17 марта, точно не помню, генерал Маннергейм выехал на автомобиле из Кишинева в Оргеев, где был штаб Келлера, — вспоминает очевидец. — Генерал граф Келлер подтвердил справедливость слухов о том, что лично он не принесет присяги Временному правительству и показал письмо, написанное им по этому поводу командующему 4-й армией генералу [А. Ф.] Рагозе, а равно и письмо Рагозы. Все убеждения генерала Маннергейма пожертвовать личными политическими верованиями для блага армии пропали втуне. Граф Келлер, по-видимому, к этому времени уже окончательно решил, где его долг. Зато он вполне успокоил барона Маннергейма, уверив его, что воздействие на волю войск никогда не входило в его, графа Келлера, расчеты. Он заявил, что и не подумает удерживать свои войска от принесенной присяги.
Тогда барон Маннергейм спросил, не повлияет ли на войска уже самый факт личного отказа от присяги графа Келлера. Этот последний ответил, что, по его мнению, полки 1-й Донской [казачьей] дивизии все равно присягать не станут, полки 10-й кавалерийской дивизии не присягнут только в том случае, если он, Келлер, окажет на них воздействие в этом смысле; относительно 1-й Терской [казачьей] дивизии он ничего сказать не может.
Как показали последующие события, когда все части 3-го кавалерийского корпуса без всяких затруднений присягнули, генерал граф Келлер тоже жил в мире иллюзий и уже не знал истинных настроений своих войск.
Впрочем, можно думать, что его мало интересовало, как поступят его офицеры и солдаты. Он знал, как надо поступить ему самому и поступал так.
— Я христианин, — сказал он генералу Маннергейму, — и думаю, что грешно менять присягу"14.
16 марта 1917 года Федор Артурович отдал свой последний приказ по корпусу за N 28: «Сегодняшним приказом я отчислен от командования славным 3-м кавалерийским корпусом. Прощайте же все дорогие боевые товарищи, господа генералы, офицеры, казаки, драгуны, уланы, гусары, артиллеристы, самокатчики, стрелки и все служащие в рядах этого доблестного боевого корпуса!
Переживали мы с Вами вместе и горе, и радости, хоронили наших дорогих покойников, положивших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество, радовались достигнутыми с БОЖЬЕЙ помощью неоднократным успехам над врагами. Не один раз бывали сами ранены и страдали от ран. Сроднились мы с Вами. Горячее же спасибо всем Вам за Ваше доверие ко мне, за Вашу любовь, за Вашу всегдашнюю отвагу и слепое послушание в трудные минуты боя. Дай Вам Господи силы и дальше служить также честно и верно своей Родине, всегдашней удачи и счастья. Не забывайте своего старого и крепко любящего Вас командира корпуса. Помните то, чему он Вас учил. Бог Вам в помощь"15.
7 апреля 1917 года генерал-лейтенант Ф. А. Келлер был зачислен в резерв чинов при штабе Киевского военного округа. Начался последний этап его жизни.

Примечания
1 Там же. Д. 372. Лл. 178, 179.
2 Головин Н. Н. Указ. соч. С. 342−343.
3 Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 165−166.
4 Головин Н. Н. Указ. соч. С. 342−343.
5 РГВИА. Ф. 3520. Оп. 1. Д. 372. Л. 412.
6 Свитков Н. О Верноподданной телеграмме графа Келлера // Владимирский вестник. Сан-Пауло, 1957. N 69. Июнь-июль. С. 27−28.
7 РГВИА. Ф. 3520. Оп. 1. Д. 372. Л. 268.
8 РГВИА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 41. Лл. 41−43.
9 РГВИА. Ф. 3520. Оп. 1. Д. 372. Л. 198.
10 Свитков Н. Указ. соч. С. 28.
11 РГВИА. Ф. 3520. Оп. 1. Д. 383. Л. 223.
12 Там же. Л. 222.
13 Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 174−175.
14 Шинкаренко Н. Вечер в Оргееве (Из воспоминаний о графе Келлере) // Донская волна. Ростов-на-Дону, 1919. N 2. С. 6.
15 РГВИА. Ф. 3520. Оп. 1. Д. 383. Л. 224.

Продолжение следует