«Черный передел» в рамках реформы

Реализация аграрного законодательства правительства Юга России. Июнь — октябрь 1920 года

Осуществление земельной реформы правительством Юга России при генерале Врангеле было призвано исправить ошибки аграрно-крестьянской политики Особого Совещания в 1919 г. Надежды на крестьянство, надежды на то, что этот главный производитель сельскохозяйственной продукции Юга России поддержит «Белый Крым», сочетались в процессе реализации земельной реформы с практически полным игнорированием интересов помещиков (в чем заключалась, в частности, одна из причин того, что аграрную политику врангелевского правительства многие считали «слишком левой», чуть ли не «эсеровской»).
В Таврической губернии (особенно в Крыму), отличавшейся относительной стабильностью и отсутствием повстанческого движения, очень многие помещики продолжали жить в своих имениях. С крестьянами заключались арендные договоры, в небольших размерах практиковалась купля-продажа земли (особенно в приморской зоне Ялтинского и Феодосийского уездов), как правило, под дачи. Реализация земельной реформы, очевидно, могла бы вызвать их противодействие. Однако подобные факты были единичны. Так, Севастопольский отдел Всероссийского Союза земельных собственников ничем открыто не заявлял своего несогласия с проводимой реформой, ограничившись только «покорнейшей просьбой» о присылке законодательных актов реформы на адрес правления Союза. Подобное «спокойствие» Союза может показаться довольно странным, особенно в сравнении с 1919 г., когда им финансировалась и всячески защищалась перед гражданской администрацией деятельность военизированных «отрядов самообороны» помещичьих экономии, силой оружия зачастую восстанавливавших нарушенные права собственности. Его можно объяснить лишь прямым противодействием правительства Юга России осуществлению бывшими владельцами своих прав на землю и имущество. Телеграфным распоряжением Главкома ген. П.Н. Врангеля от 11 июня предписывалось «немедленно отозвать от должностей местных помещиков, назначенных по гражданским ведомствам в освобожденных от большевиков районах». В шифрограмме Гражданского Управления помещикам запрещалось занимать должности уполномоченных по продовольствию и земледелию. Тем самым вся административная иерархия Таврии должна была быть полностью лишена представителей землевладельческого сословия, могущих хоть как-то повлиять на ход передела их имений. Так, например, когда один из крупнейших таврических землевладельцев Шатилов-Фелибер (имение которого «Атманай» Мелитопольского уезда было в числе первых, разделенных по установленным реформой нормам), просил в августе 1920 г. разрешения просто проживать в имении, ему это было запрещено по причине «нежелательности возвращения крупных землевладельцев в их имения при настоящих условиях, когда в крестьянстве еще не окрепла уверенность, что закон о земле будет действительно осуществлен и когда вся сила агитации большевиков направлена к тому, чтобы вызвать сомнения в этом и внушить убеждение, что русская армия возвращает землю помещикам». Показательно, что начальник Гражданского Управления С.Л. Тверской рекомендовал Г. В. Глинке отказать Шатилову в просьбе жить в самой усадьбе, предоставив возможность проживать в доме… сторожа экономии.
«Черный передел» в рамках реформы
Реализация аграрного законодательства правительства Юга России. Июнь — октябрь 1920 года

Осуществление земельной реформы правительством Юга России при генерале Врангеле было призвано исправить ошибки аграрно-крестьянской политики Особого Совещания в 1919 г. Надежды на крестьянство, надежды на то, что этот главный производитель сельскохозяйственной продукции Юга России поддержит «Белый Крым», сочетались в процессе реализации земельной реформы с практически полным игнорированием интересов помещиков (в чем заключалась, в частности, одна из причин того, что аграрную политику врангелевского правительства многие считали «слишком левой», чуть ли не «эсеровской»).

В Таврической губернии (особенно в Крыму), отличавшейся относительной стабильностью и отсутствием повстанческого движения, очень многие помещики продолжали жить в своих имениях. С крестьянами заключались арендные договоры, в небольших размерах практиковалась купля-продажа земли (особенно в приморской зоне Ялтинского и Феодосийского уездов), как правило, под дачи. Реализация земельной реформы, очевидно, могла бы вызвать их противодействие. Однако подобные факты были единичны. Так, Севастопольский отдел Всероссийского Союза земельных собственников ничем открыто не заявлял своего несогласия с проводимой реформой, ограничившись только «покорнейшей просьбой» о присылке законодательных актов реформы на адрес правления Союза. Подобное «спокойствие» Союза может показаться довольно странным, особенно в сравнении с 1919 г., когда им финансировалась и всячески защищалась перед гражданской администрацией деятельность военизированных «отрядов самообороны» помещичьих экономии, силой оружия зачастую восстанавливавших нарушенные права собственности. Его можно объяснить лишь прямым противодействием правительства Юга России осуществлению бывшими владельцами своих прав на землю и имущество. Телеграфным распоряжением Главкома ген. П.Н. Врангеля от 11 июня предписывалось «немедленно отозвать от должностей местных помещиков, назначенных по гражданским ведомствам в освобожденных от большевиков районах». В шифрограмме Гражданского Управления помещикам запрещалось занимать должности уполномоченных по продовольствию и земледелию. Тем самым вся административная иерархия Таврии должна была быть полностью лишена представителей землевладельческого сословия, могущих хоть как-то повлиять на ход передела их имений. Так, например, когда один из крупнейших таврических землевладельцев Шатилов-Фелибер (имение которого «Атманай» Мелитопольского уезда было в числе первых, разделенных по установленным реформой нормам), просил в августе 1920 г. разрешения просто проживать в имении, ему это было запрещено по причине «нежелательности возвращения крупных землевладельцев в их имения при настоящих условиях, когда в крестьянстве еще не окрепла уверенность, что закон о земле будет действительно осуществлен и когда вся сила агитации большевиков направлена к тому, чтобы вызвать сомнения в этом и внушить убеждение, что русская армия возвращает землю помещикам». Показательно, что начальник Гражданского Управления С.Л. Тверской рекомендовал Г. В. Глинке отказать Шатилову в просьбе жить в самой усадьбе, предоставив возможность проживать в доме… сторожа экономии.

Так даже малейшие возможности появления помещиков в своих имениях полностью исключались правительством Юга России.

Проведение реформы возлагалось исключительно на самих крестьян (через посредство земельных советов), но при контроле со стороны местного административного аппарата. То, чего так не хватало на Юге России в 1919 г., — местных органов Управления земледелия — в 1920 г. восполнялось хорошо отлаженным аппаратом с четкой иерархией подчинения от начальника Управления земледелия до рядового землемера и статистика. Врангелевское Управление земледелия вообще отличала большая забота о своих служащих в сравнении, например, с Управлением земледелия времен Особого Совещания, когда для своевременной эвакуации его из Ростова не нашлось двух вагонов и чиновники были оставлены на произвол судьбы. Начальник Управления Г. В. Глинка, губернский посредник по земельным делам инж. Шлейфер, уездные посредники неоднократно выходили с ходатайствами в Управление начальника снабжения ген. П.Э. Вильчевского, мобилизационный отдел Военного Ведомства с ходатайствами о снабжении служащих необходимым обмундированием, подводами для разъездов, а также об освобождении от военной службы. В распоряжении посредников по земельным делам выдавались крупные суммы — денежные авансы.

Организация делопроизводства при проведении землеустроительных работ также отличалась достаточной систематичностью и продуманностью; были заготовлены специальные бланки актов на владение землей («голубая бумага с гербом») крестьянами, «описи имений» с подробным указанием категорий отчуждаемых и не подлежащих отчуждению земельных участков и др. Таким образом, проводимым землеустроительным мероприятиям придавалось значение планомерной, широкомасштабной реформы.

Полномочия местных земельных органов тщательно расписывались в циркулярах Управления земледелия, причем постоянно подчеркивались не руководящие, предписывающие, а только контролирующие функции чиновников: «… требовать от сходов крестьян мы мало чего можем, а домогаться их собственных решений в известном направлении желательно, не забывая, что время приказаний и указаний… прошло, а нравственное влияние и авторитет заслуживаются трудным путем действительной помощи населению…», «главнейшим условием успешного хода дела является доверие и авторитет, коим уездный посредник и его сотрудники должны пользоваться с первых же шагов своей деятельности среди местного населения… Уездный посредник по земельным делам ни с какой стороны не должен быть начальством, а лишь желанным гостем в селе…, способным разъяснить закон и помочь разобраться населению в действительно сложных вопросах…»

Изложенные выше предписания весьма примечательны, показывают настоящее отношение правительства Юга России к проводимой реформе, показывают отличия от осуществления всех предшествовавших реформ в России, в том числе и реформ П.А. Столыпина. В ходе последней местный административный аппарат наделялся гораздо большими полномочиями в контроле и руководстве действиями крестьянских волостных и сельских сходов.

Основной категорией «подлежащих разделу земель» являлись «частновладельческие сельскохозяйственного пользования». Норма отчуждаемой земли, равно как и нормы помещичьего максимума и крестьянского минимума землевладения должны были быть установлены «высшей правительственной властью». На практике же нормы землевладения устанавливались волостными земельными советами с учетом местных особенностей. Так, при установлении размеров участка в Симферопольском уезде учитывались, прежде всего, реальные возможности того или иного хозяйства. Южные волости уезда специализировались преимущественно на садоводстве, виноградарстве. Эти культуры не требовали значительной земельной площади. Поэтому нормы крестьянской и помещичьей земель, установленные здесь, были небольшими в сравнении с северными и центральными волостями уезда, где преобладали зерновые. Большая часть наделов в этих волостях устанавливалась уже в размерах 40, 60 и 100 десятин в зависимости от качества почвы, а минимум помещичьего землевладения составлял 100 десятин. В степных уездах Крыма (Перекопском, Евпаторийском) нормы крестьянского и помещичьего землевладения были относительно единообразны (100 — 200 десятин для помещичьего и 50 — 60 десятин для крестьянского).

В северной Таврии распределение земельного фонда также отличалось неравномерность. В Бердянском уезде максимумы крестьянского землевладения колебались от 20 до 65 десятин. В Днепровском уезде минимум помещичьего землевладения устанавливался в 100 десятин, а максимум крестьянского — 70 десятин. Разнообразие норм объяснялось качеством почвы выделяемых земель, многосемейностью владельцев, а также «культурным значением имения», сохранить которое признавалось необходимым.

В больших селениях Таврии пахотная земля нередко отходила далеко от границ усадьбы и здесь встречались трудности в установлении размеров закрепляемых в собственность участков из-за их пригодности (возвышенные или низкие участки, сухие, заболоченные, овражистые и т. д.), а также удаленности от проселочных дорог, населенных пунктов, мельниц и др. Трудности размежевания отражало письмо одного из крестьян Мелитопольского уезда в редакцию газеты «Голос фронта»: «… Помещичьи хозяйства в уезде все в запустении… Много трудностей еще в работе земельных советов… Не разрешают трогать межуездные и межволостные земли… Вот и получается, что у одного густо, а у другого пусто… У отрубников по 500 десятин на хозяйство, а их тоже трогать нельзя… Нужно, чтобы правительство, если оно действительно заботится о крестьянине, дополнило бы закон о земле, изменило его, если нужно». Если учитывать, что данные трудности возникали в многоземельной Новороссии, то легко предположить, какие сложности в земельном размежевании могли бы возникнуть при проведении реформы в более северных районах Малороссии и Центральной России, в условиях неизжитой чересполосицы, малоземелья и других, веками складывавшихся особенностей землеустройства. Выходом из подобного положения в условиях Таврии представлялась организация т.н. «показательных селений», в которых земельные участки распределялись между владельцами равномерно на определенной площади, при селах устраивались школы, больницы, артезианские колодцы, опытные станции, мельницы. Данные «показательные селения» предполагалось образовать на землях отчуждаемых частновладельческих имений.

Процесс самого раздела занимал основную часть работы земельных советов Таврии летом -осенью 1920 г. Основания для раздела, как правило, выдвигались следующие: отсутствие владельцев и отсутствие претензий с их стороны к производимым землеустроительным работам, владельцы не ведут самостоятельно земледелия в имении, большая часть земли сдается в аренду, пахотные земли запушены и др. Предпочтение Северной Таврии в качестве «опытного поля» проведения реформы перед более спокойным Крымом, очевидно, объяснялось пропагандистскими целями, призванными убедить население прифронтовой полосы в прочности власти и серьезности ее дел.

Предусматривалось показательное «укрепление земли за трудящимися на ней хозяевами» в имениях «Черная Долина» князя Мордвинова Днепровского уезда и «Атманай» Шатилова-Фелибера Мелитопольского уезда. Работы по обследованию земельного фонда «Атманая» начались с середины августа. При этом со стороны управляющих и бывших владельцев предпринимались попытки помешать правильному ходу землеустройства (указывалось на необходимость выплаты крестьянами миллионной компенсации за отчуждаемые постройки, сохранения за владельцами соляных промыслов и др.). Но, несмотря на объективные трудности (близость фронта, неуверенность в устойчивости власти) и противодействие владельцев, землеустроительные работы в имении были произведены к началу сентября. Из обшей площади в 9000 десятин 1500 десятин, находившихся под соляными промыслами, возвращались владельцу, плюс 1700 десятин для ведения хозяйства собственного имения. 500 десятин передавались в запас для наделения жителей волости, служивших в рядах «борющейся за возрождение русской государственности армии», а остальные 5300 десятин укреплялись за 385 землевладельцами. Разверстка земли была произведена весьма планомерно. Мелитопольский уездный совет утвердил решения Ефремовского земельного волостного совета, на территории которого находилось имение, после чего новым собственникам предполагалось выдать акты на владение землей.

Следует отметить, что разделы имений, обращенных в совхозы (а именно, таковыми являлись «Черная Долина» и «Атманай»), происходили менее болезненно, чем имений, в которых проживали владельцы, или тех, которые могли попасть под категорию «высококультурных». Легче было приступить к разделу крупных имений, уже обрабатываемых арендаторами. Именно так были разверстаны имения «Рогачевское» Великого князя Николая Михайловича, графини Апраксиной (оба Мелитопольского уезда). По данным Управления к середине октября «в Днепровском уезде приступлено к отчуждению и распределению между трудящимися арендного фонда 8 крупных имений площадью до 72 тыс. десятин». Несколько небольших имений было разверстано в Симферопольском уезде, причем прежним владельцам оставались лишь земли при усадьбе, сады, постройки имения, не превышавшие в совокупности 50 десятин.

Следующим этапом в реализации реформы стало внесение выкупа (0,2 части текущего урожая зерна) за закрепляемую в собственность крестьянам землю. Помимо земельных, внесение выкупа должно было бы разрешить для правительства Юга России и проблемы продовольственного снабжения армии и тыла, городов, зернового экспорта. Однако здесь надежды не оправдались. Разоренные хозяйства крестьян Таврии оказались не в состоянии удовлетворить потребности фронта и тыла. В донесении губернского посредника по земельным делам инж. Шлейфера отмечалось: «… очевидно в связи с ослаблением хозяйственной мощи населения, работающего на земле, и разрухой последних лет… придется подвергнуть вопрос о размере выкупа пересмотру в целях приведения его в соответствие с условиями, при коих озимый хлеб шел бы не только на уплату казне, но и на посев». К концу сентября, когда обстановка на фронте начала меняться не в пользу русской армии, в условиях, когда крестьянство начинало сомневаться в устойчивости власти правительства юга России, а также в виду необходимости дополнительного обсеменения полей из-за гибели части озимых от ранних заморозков, сдача 0,2 части урожая практически прекратилась. Шлейфер отмечал, что «0,2 часть урожая этого года, подлежащую сдаче в казну, следует считать в большей степени пропавшей, (крестьяне) не прельщаясь мыслью о зачете этого взноса в счет платежа за землю, считают более соответствующим своим интересам обращение этого взноса в свою пользу…» Всего за период с 31 августа по 20 сентября по сводкам Управления земледелия «… поступило в Перекопском уезде пшеницы — 602 пуда, ржи — 6 пудов, ячменя — 387 пудов, сена — 120 пудов… уездный посредник приступил к сокращению приемных пунктов…» Столь же скромными были результаты сдачи 0,2 части и в других уездах Таврии. В то же время, для сравнения, на элеваторах, мельницах губернии оставалось от предшествующих урожаев десятки тысяч пудов зерна и муки. Собственно, именно за счет этих запасов продовольствия и существовал Белый Крым в 1920 г.

Реализация реформы столкнулась и с другими трудностями. Аля успешного проведения ее недостаточно было хорошо осведомить о ней крестьянство, следовало также заручиться его поддержкой. Частая же смена власти сама по себе не побуждала крестьян с доверием относиться к новому земельному порядку, тем более что период деникинского правительства нередко связывался в представлении крестьян с бездействием властей, произволом чиновников и помещиков, реквизициями, повинностями. Сам ген. П.Н. Врангель указывал, что «вопрос о выкупе» возбуждал «сомнения у части крестьянства».

Раздел имений, помимо чисто политических, даже пропагандистских целей, должен был решить проблему сельскохозяйственного кризиса в южнорусском хозяйстве. Предполагалось, что передача крестьянам необрабатываемых и арендованных частновладельческих земель на правах собственности, станет для них дополнительным стимулом к расширению посевов и увеличению сельскохозяйственного производства. Считалось, что перемена формы собственности на землю сможет разрешить большинство проблем сельского хозяйства. Крестьянин-землевладелец должен был стать единственным производителем сельскохозяйственной продукции. Положение бывших помещиков фактически приравнивалось к статусу крестьян-собственников. При тех же больших надеждах, которые возлагались правительством на перемены к лучшему в связи с дополнительным наделением крестьян землей и закреплением за ними помещичьих земель, недостаточно учитывались реальные экономические возможности крестьянских хозяйств, призванных заменить собою крупные владельческие поместья. Производить дополнительную обработку не только собственной надельной, но и бывшей помещичьей земли в условиях, когда из-за военных действий, реквизиций, повинностей и других факторов резко сокращались посевные площади, падала урожайность зерновых, разрушался инвентарь, для крестьянства даже такого богатого района Юга России, как Таврия, было невыгодным. Губернский посредник с сожалением констатировал, что «крестьяне особой жадности на землю не проявляют». Обработка собственного надела, натурализация бывших товарных крестьянских хозяйств, отсутствие экономического интереса в расширении посевов — вот печальные последствия гражданской войны для некогда хлебородной Таврии.

В то же время высокие нормы, установленные земельными советами, очевидно, производились из расчета обязательного расширения посевов при ожидаемой, в случае победы белого движения, более стабильной политической и хозяйственной конъюнктуре. Подобный порядок утвержденных советами максимумов крестьянского землевладения и минимумов помещичьего можно с полным основанием считать свидетельством определенного уровня доверия крестьян к проводимым преобразованиям. Установленные, например, в Днепровском уезде нормы крестьянского землевладения в 70 десятин (тогда как в 1920 г. реальный засев составлял не более 20−25 десятин) показывали готовность крестьянских хозяйств возвратиться к товарному производству как основе сельского хозяйства Новороссии, расширению посевов при более благоприятных условиях. Однако в 1920 году прямой связи между проводимым землеустройством и увеличением посевов не было.

Отдельного анализа заслуживает работа волостных и уездных земельных советов — органов, взять на себя основную тяжесть реализации реформы правительства Юга России. Их деятельность, а также оценка отношения таврического крестьянства к проводимым преобразованиям — предмет следующего очерка.