Были в нашем уходящем ХХ веке события, определившие весь дальнейший ход истории. Сегодня мы отмечаем 85-ю годовщину одного такого события. Отсюда 15 ноября 1920 г. 145 тысяч воинов Русской армии и гражданских лиц, в образцовом порядке, на 126 судах, навсегда покинули родину. Они образовали костяк «Зарубежной Руси», которая за три четверти века, пережила советскую власть. Скажу сразу, что для меня это время и это место имеют и личное значение. В Севастополе 85 лет назад после тяжелого ранения в бою выздоравливал мой отец. Здесь он служил в управлении начальника авиации, потом на бронепоезде «Офицер», действовавшем на Сивашской дамбе. Здесь он вел дневник, впервые опубликованный в альманахе «Белая гвардия» N 3. Отсюда отец отплыл в эмиграцию — в числе тех 145 тысяч.
Хочу подчеркнуть и то, что конец Белого Крыма отнюдь не был концом гражданской войны. Война после этого шла еще 2 года, и на Дальнем востоке, и в виде народных восстаний по всей России: Тамбовского, Западносибирского, Забайкальского и других, вплоть до Кронштадтского. Народные восстания, в борьбе с которыми Красная армия понесла примерно четвертую часть своих боевых потерь, добились частичной победы в гражданской войне — они заставили Ленина объявить НЭП. Тем не менее, 7 месяцев правления Врангеля в Крыму остаются явлением, как теперь принято говорить, знаковым.
Разбитые части Вооруженных сил юга России Врангель сумел в 2 месяца переформировать в боеспособную армию, которая успешно вырвалась из «крымской бутылки» и 5 месяцев дралась с намного превосходящими силами противника в Северной Таврии.
Врангель был не только выдающимся военачальником — он совмещал в себе таланты крупного политика и администратора. Исправляя ошибки двух предыдущих лет, он навел порядок в гражданской администрации и провел две коренных реформы: аграрную, закрепляющую за крестьянами землю в собственность, и учреждение местного самоуправления. В национальной политике, упрощенное понятие «единой и неделимой» России уступило при нем идее федеративных отношений с Украиной и с народами Кавказа.
Крым при Врангеле стал наиболее зрелым прообразом той пореволюционной России, которая бы вышла из гражданской войны в случае победы над большевиками. Ни о какой «реакции» или «реставрации» дореволюционных порядков не было речи: Врангель стремился «закладывать основы Новой России». Именно поэтому его политическое наследие актуально для нас сегодня.
О Белом движении в перспективе ХХ века
Ленин в сентябре 1919 г. писал: «не понять даже теперь, что идет в России (и во всем мире начинается или зреет) гражданская война пролетариата с буржуазией, мог бы лишь круглый идиот». В нашей гражданской войне Ленин видел, прежде всего, пролог мировой революции. Соответственно и Врангель в июле 1920 г. заявил: «В Европе, по-видимому, уже начинают понимать всё мировое значение нашей домашней распри». Воины Белых армий, попав на Запад, не только показали, что были в нашем народе силы, отказавшиеся сдавать Россию большевикам без боя. Они были убеждены, что они, хотя и проиграли гражданскую войну, но защитили Европу от большевизма. (Мой отец как историк, разделял эту точку зрения). Политические условия в Европе после мировой войны были крайне неустойчивы, «советские республики» возникли в Венгрии и в Баварии, в Польше Красную армию еле-еле остановило «чудо на Висле». Но основные силы Красной армии были связаны на фронтах гражданской войны и Европа получила передышку…
Если допустимо думать о том, что было бы, если бы Белого движения вообще не было, то тем более допустимо думать и об обратном: — а что, если бы Белое движение победило? Вдумаемся в эту возможность. Не было бы катастрофы коллективизации, уничтожившей огромные людские и экономические ресурсы. Без нее и сельское хозяйство, и промышленность достигли бы к 1940 г. значительно более высокого и сбалансированного уровня, чем в надрыве первых пятилеток. Это теперь доказано эконометрическим анализом. Не было бы террора 1930-х и 1940-х гг., не было бы ГУЛАГа, не было бы потери 100 миллионов населения погибшими и не родившимися. Не было бы подавления российской науки и культуры, не было бы разрушения права и моральных устоев нации, не было бы разрушения Церкви, которая бы развивалась на путях, предначертанных Собором 1917−18 гг. Не было бы эмиграции миллиона русских людей, преимущественно интеллигенции, за границу. Россия, даже в нынешних границах Федерации, имела бы вдвое больше населения и была бы многократно сильнее экономически. Вся мировая история пошла бы иными путями. Вероятно, не было бы прихода Гитлера к власти. Ведь привел его к власти не только чаемый реванш за Версаль, но и страх немцев перед тем, что Гитлер называл «иудо-большевизмом». К тому же Гитлер строил свой тоталитаризм по ленинскому образцу, привлекательность которого бы стала сомнительной, если бы Ленин был побежден. Но даже в случае прихода Гитлера к власти, прочный союз России и западных держав не дал бы ему начать вторую мировую войну, которую Сталин, наоборот, развязать стремился. Не было бы невообразимых потерь, вызванных этой войной. Не было бы атомного оружия, а выход в космос не имел бы милитаристской подоплеки, хотя и был бы, вероятно, более поздним. Ведь и атомное оружие, и мощные ракеты — продукт второй мировой войны, до тонкостей усовершенствованный в войне «холодной». Не было бы и этой войны, и сорокалетней гонки вооружений. Нельзя забывать и про огромные человеческие жертвы, разрушение всего уклада жизни в десятках стран, от Афганистана до Эфиопии, где советская власть тогда пыталась «строить социализм». Не было бы и этого.
Мне могут возразить избитым клише: «история, мол, не знает сослагательного наклонения». Или проще: «если бы да кабы, да во рту росли грибы…». Но примитивный взгляд, что могло быть только то, что было, игнорирует причинно-следственные связи в истории. Если мы признаем, что были некие причины, которые привели к определенным последствиям, то надо признать, что изменение этих причин вызвало бы и иные последствия. Более того: любая
оценка какого-либо состояния требует
сравнения с другим, возможным состоянием. Я купил что-то выгодно или не выгодно по сравнению с тем, как мог бы купить. Оценить события можно только, если у нас есть убедительные модели альтернативного развития. Потому контрфактическая история занятие отнюдь не праздное, если оно опирается на жесткий анализ причин и следствий. Нравственное его значение в том, что оно учит ответственно просчитывать результаты принимаемых решений, видеть многовариантность будущего.
В свете объявленного самим Лениным международного характера гражданской войны в России, очень уж нелогично звучали жалобы позднейших советских авторов на помощь «Антанты» белым войскам. «Интервенция» эта была на самом деле крайне ограниченной и неэффективной. Зато позже тратиться пришлось очень серьезно, особенно американцам в эпоху «холодной войны». Какие то крохи от этих американских затрат перепадали и российской оппозиции — продолжателям Белого дела — на что, опять же совершенно напрасно, жаловались коммунисты. Сигнал о капитуляции в мировой гражданской войне поступил из Москвы через 70 лет после ее начала, когда М.С. Горбачев в «Правде» от 17 сентября 1987 объявил об отказе от «классовой борьбы» в пользу общечеловеческих ценностей. Отказ от претензии на мировое господство вскоре повлек за собой крушение диктатуры КПСС, а затем и Советского Союза — «государства нового типа», созданного как инструмент для завоевания мира, как прототип всемирного союза социалистических республик. Логика причин и следствий здесь оставалась железной, нельзя было соблазняться толкованием СССР как российского государства, которым он никогда не был. Именно белая эмиграция 70 лет не уставала повторять, что «СССР — не Россия». Поэт Белого движения Н. Кудашев писал:
Мы первыми подняли знамя
Мы первыми вынули меч
Изгнания годы за нами
И горькая слава предтеч.
О роли политики в гражданской войне
О причинах неудачи Белого движения написано много — в первую очередь его же вождями, Деникиным и Врангелем. Белые наступали разрозненно, с периферии — с Дона и Кубани, из Сибири, из Прибалтики, из Архангельска… у Троцкого же было преимущество центральной позиции, царских военных складов, центральных железнодорожных узлов, жестко централизованного командования, беспощадного и безоглядного. Но это, отчасти, только метафора. Не менее серьезной была раздробленность политическая и социальная, наследие тех терзавших общество разрывов, которые привели к гибели Империи в феврале. Крайне правые монархисты, во главе с депутатом думы Марковым, не хотели иметь дела с Белым движением, видя в нем «февралистов». Левая же «революционная демократия» видя в лице белых генералов только «реакцию» и «диктатуру», выдвинула якобы принципиальный, но на самом деле гибельный лозунг «Ни Ленин — ни Колчак». Крестьянская масса, в большинстве своем, хотела только одного: чтобы ее оставили в покое, и не втягивали в гражданскую войну. В условиях полной политической разноголосицы в стране, генерал А.И. Деникин полагал, что во имя единства армии, последняя должна оставаться вне политики. То есть, большевиков надо победить военной силой, а потом уже любое свободно избранное законодательное собрание будет решать политические вопросы.
Но гражданская война — война политическая. От политики зависит, на чью сторону человек станет, на твою, или на сторону противника. Потому в ней армию от политики отделить невозможно. Армия Деникина наступала, ее встречали как освободительницу, цветами и благодарственными молебнами. Потом армия шла дальше, а в ее тылу начинался хаос, спекуляция, реквизиции, самоуправство. Ни административных кадров, ни органов самоуправления, как следует, подготовлено не было. В теории, все белые правительства, и в Сибири, и на Юге, и, в особенности, Северо-западное и Северное, в разной мере признавали захват крестьянами помещичьих земель, происшедший в 1917−18 гг. Ни одно из них не ставило себе задачу возвращения помещикам их имений. Но соответствующее законодательство разрабатывалось слишком медленно, чтобы иметь практическое значение в быстротекущих военных событиях. Тем временем на местах порой процветало самоуправство, идущее наперекор официальной политике. Так что крестьянам эта политика вовсе не была ясна — они не знали, чего ожидать от белых. Закон Врангеля от 25 мая 1920 г. закреплял за крестьянами в их личную собственность все земли, фактически находившиеся в их «распоряжении», при условии ежегодной выплаты государству 1/5 части урожая зерновых. Крестьяне, закрепившие землю в собственность, освобождались от власти общины. Увы, закон Врангеля был принят во время, когда у Врангеля было слишком мало территории, и крестьяне уже не могли быть уверены в прочности белого правительства. Такой закон мог решительно изменить обстановку двумя годами ранее, когда началась первая волна крестьянских восстаний против ленинских продотрядов и продразверстки в центральной России и Поволжье. Но тогда в Добровольческой армии, вернувшейся из Первого кубанского похода, некому было думать об аграрной реформе.
Логично дополнявшим закон о земле был закон Врангеля о волостном земстве, призванный заменить народным самоуправлением на местах как безвластие, возникавшее после упразднения советов на занятой белыми территории, так и произвол случайно назначенных, некомпетентных чиновников. Ведущая идея Врангеля выражена в его известных словах:
«Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа».Но, повторим еще раз, осуществлять этот замысел летом 1920 г., когда Красная армия достигла многократного численного превосходства, было уже поздно.
Неспособность Белых армий своевременно, авансом, а не в неопределенном будущем, «после победы», решать насущные политические вопросы правопорядка и устройства повседневной жизни в тесном союзе с крестьянским большинством населения, по праву расценивается как одна из основных причин крушения Белого движения. Неспособность эта объясняется как унаследованным еще от царских времен недостатком гражданского политического опыта, так и практической трудностью осуществления гражданских реформ в быстро меняющихся военных условиях.
Но эта неспособность вовсе не означает, что у Белого движения, как иногда утверждается «не было политической программы», кроме как приносить свою жизнь в жертву за Россию. Разработки программы политических действий велись довольно интенсивно почти всеми Белыми правительствами, но не успели получить широкой огласки. Причем характерно то, что, несмотря на разное происхождение, они шли, более ли менее в том же направлении. Подобно земельной реформе Врангеля, они в разной мере узаконивали «черный передел», но не на основе «социализации земли», как Ленин и возглавлявшееся Черновым Учредительное собрание, а на основе частной собственности на землю. Они подчеркивали важность местного самоуправления, при временной верховной диктаторской власти в центре. Они признавали необходимость созыва законодательного собрания, но только непартийного, не такого, как собравшаяся в январе 1918 г. «Учредилка». Они, вопреки лозунгу о «Единой и неделимой», прагматически видели необходимость федеративных отношений. Отвлекаясь от вынужденных мер военного времени, они видели важность свободной торговли, рыночных цен и частного владения предприятиями. Они признавали роль профсоюзов, но отрицали нарушающие управление предприятиями фабзавкомы. Признавали, особенно на Севере, в Сибири и в казачьих областях, важность опоры на кооперативное движение.
Как уже сказано, в ходе военных действий значительная часть программно-политических разработок белых правительств не успела быть осуществлена, а порой и не была оглашена. Прицел был на время «после победы над большевиками». Но вот прошло три четверти века, в 1993 г. советская власть формально пала, была принята ныне действующая российская конституция. Элементы исторической преемственности в новое государство вошли: историческое имя, национальный флаг, государственная Дума…
1. Где частная собственность крестьян на землю?
2. Где кооперативное движение, обеспечивающее крестьян-хозяев кредитами и техникой?
3. Где земское самоуправление?
4. Где беспартийное представительство в законодательных палатах?
О последнем бы стоило подумать особо. К нему стремилось Белое движение, чтобы избежать разлагавшего страну «яда партийности». Сегодня мы, наоборот, жалуемся, что настоящие партии у нас не складываются. Так может быть, это и к лучшему? Может быть, именно этим надо воспользоваться?
