«Европа утратила добродетель надежды. Требуется мужество, чтобы обрести ее вновь»

«Смыслом христианской надежды является Воскресение, — утверждает Мольтманн, — и эта надежда обращена не только к людям, но и к земле. Природа, как и человек, ожидает искупления. Эта катастрофа ставит нас перед реальностью природы, которая „стонет и страдает“, как пишет апостол Павел в Послании к Римлянам».

Надежда в свете Воскресения Христа явилась вдохновительницей размышлений Мольтанна также и в «Богословии надежды». Спустя сорок лет после ее публикации в издательстве Queriniana издана книга, озаглавленная «В конце — начало». Это маленькое богословие надежды (254 страницы) мы нашли в Тюбинге, университетском городе, где профессор, обратившийся в христианство в послевоенные годы, проведенные в английской тюрьме, вот уже в течение 30 лет возглавляет престижную кафедру систематического богословия.

— Профессор Мольтманн, что подтолкнуло Вас тогда к новому прочтению христианства в эсхатологической перспективе надежды?

— Тема витала в воздухе. В первые послевоенные годы народ больше не желал слышать об экспериментах, он был сконцентрирован на восстановлении жизни. В начале шестидесятых годов стагнация в Германии и в других странах была уже преодолена. Повсюду цвела новая весна. В Католической Церкви вдруг созвали II Ватиканский Собор, чего никто не ожидал. В Чехословакии проявился социализм с человеческим лицом, что также стало неожиданностью для всех. В Германии народ вместе с Вилли Брандтом «посмел» желать «больше демократии». Решающим было также влияние философа Эрнста Блоха. Когда я прочел его книгу «Принцип надежды», то спросил себя: почему богословие упустило эту тему? Так я пришел к написанию «Богословия надежды».

— Сегодня слишком идеализированный взгляд на будущее вызывает недоверие. Можно ли, как тогда, говорить о надежде?

— Это типично европейская проблема. Иначе дело обстоит в Африке, в Латинской Америке и в других частях мира. Я только что вернулся из Пекина, где в одном из университетов прочитал цикл лекций. Народ там невероятно полон надежды. Европа же похожа на развороченный вулканический пейзаж. В течение двух войн, фашизма, нацизма и реального социализма мы пережили слишком много подъемов надежды и слишком много крушений обманчивых иллюзий. Сейчас главенствует та же идея, что владела умами людей и в послевоенные годы: «Четко думать и ни на что не надеяться».

— Что это значит? То, что мы, европейцы, созрели или то, что мы неизлечимо разочаровались?

— Разочарование — это опыт, которого надежда не может избежать; однако надежда всегда возрождается. И символом ее является не горизонт, открывающий тысячи возможностей в «прежней» жизни, но полностью новая жизнь. На ближайшее будущее у меня запланировано участие в симпозиуме в Верчелли, где я выступлю с докладом именно на тему возрождения Европы духом надежды. Наш континент очень беспокойный, его жизнь характеризуется все новыми культурными явлениями. Взять хотя бы архитектуру. К примеру, в азиатских странах на протяжении последних двух тысяч лет господствовал один и тот же стиль. В Европе мы совершили путь от романского стиля до готики, Возрождения, барокко, рококо, классицизма. Есть что-то особенное в том, что определяет это беспокойство, и я уверен, что из старого континента родится новая Европа, способная дать новую надежду миру.

— Наряду с широкими перспективами, открывающимися перед человеком, существует также примеры одиноких людей, которые боятся сегодня за мир, нарушаемый войной и терроризмом, или — в условиях экономического застоя — за свое рабочее место.

— Лишь созерцая разочарование и отчаяние, вызванные войной и новыми проявлениями бедности, мы сможем понять сущность надежды. Христианская надежда обращена к тем, кто лишен надежды, а не к тем, кто богат и успешен. Рождение Надежды в бедных яслях — вот истинный символ христианской надежды. Во время моего заключения в тюремном лагере, куда я попал после войны, меня всегда поражали слова из Евангелия от Матфея: «Народ, погруженный во тьму, увидел великий свет». И если мы поймем, каким мраком окружены, тогда мы сможем увидеть также и свет Рождества.

— В 1985 году Вы опубликовали книгу «Бог в творении» — еще одно богословское размышление, которое исходило из одной из тем, «витавших в воздухе» — из темы экологии. А что сегодня волнует Вас больше всего?

— Я думаю о политическом проекте надежды. Американцы и европейцы пытаются, так сказать, «гуманизировать» остальной мир с помощью программы, состоящей из трех пунктов: свет разума, права человека и демократия. Однако это старый проект, восходящий к французской революции. Сегодня требуются более широкие планы, которые, я полагаю, следует искать в новых отношениях между свободой и равенством во имя солидарности и социальной справедливости. Ценности свободы придерживается либерально-демократическая традиция. Равенство было идеалом социализма. После 1990 года социализм, как политический проект, исчез. Однако равенство людей является проектом, имеющим древние корни. И если нам не удастся осуществить его, мы будем вовлечены в неолиберальный капитализм.

— Какую роль в этом процессе Вы отводите верующим?

— Христианская вера основывается на Воскресении Христа и несет с собой проект полной и вечной жизни. Она обращена в будущее и может проявлять себя пророческим образом лишь в условиях определенной политической ситуации. Вера не должна заключаться в церковные рамки, равно как и не должна становиться государственной. Как пророки древности критиковали царей и священников, показывая народу будущее в Боге, так вера должна вести себя и сегодня.

— Что нужно делать для этого?

— Нужен пророческий голос, говорящий в защиту бедных и безработных. Научно-технический прогресс с каждым годом создает все больше условий для того, чтобы мы делали все, что нам хочется. Но чего мы хотим на самом деле? Нужно срочно найти направление, ведущее к новому демократическому обществу, придерживающемуся традиционных ценностей, а также к новой гармонии между человечеством и природой. Нужно продолжать работать, потому что пока мы стоим на перепутье и не знаем, куда хотим идти.
Берлин, Германия
Avvenire — Agnuz