 |
| Православие.Ru | Дмитрий Сафонов | 31.12.2004 |
25 мая 1920 г. в храме Троицкого Патриаршего подворья архимандрит Иларион (Троицкий) был хиротонисан Патриархом Тихоном во епископа Верейского, викария Московской епархии. Накануне, 24 мая, в речи при наречении он сказал: «Привыкнув к прежнему своему служению и всей душой его полюбив, я боялся архиерейства, и всегда немало говорил против своего епископства. А ныне стою перед Вами Архипастыри, приняв звание Ваше и не мало вопреки глаголю, ибо тверда моя надежда на Господа. Вижу ныне ясно, что велика нужда в деятелях на ниве Божией, знаю теперь твердо, что воля Божия управляет Церковью и не без Божией воли поставляются в Церкви епископы"[2].
Верейское викариатство Московской епархии было образовано в 1913 г. Непосредственным предшественником епископа Илариона был епископ Сильвестр (Братановский), ставший в мае 1920 г. епископом Пермским. Следующим после священномученика Илариона епископом Верейским стал в 1994 г. епископ Евгений (Решетников)[3]. В этот же день он был назначен настоятелем Сретенского монастыря в Москве. К 1917 г. Сретенский монастырь числился как заштатный необщежительный мужской монастырь и имел 3 храма с 6 престолами[4]. К этому времени помещения Сретенского монастыря перешли в под контроль государства, начался процесс выселения монахов, поэтому епископ Иларион не смог поселиться в монастыре и продолжал жить на квартире у своего друга по Академии, священника Владимира Страхова по ул. Сретенка д. 29. кв. 1.
Н.П. Окунев вспоминал о богослужениях в обители в 1921 г.: «На Страстной неделе тянуло в церковь. Несколько раз ходил в Сретенский монастырь. Привлекал туда епископ Иларион, не своим пышным архиерейским служением, а участием в службах в качестве рядового монаха. Однажды (за всенощной со среды на четверг) он появился в соборном храме монастыря в простом монашеском подряснике, без панагии, без крестов, в камилавке, и прошел на левый клирос, где и пел все что полагается, в кампании с 4−5 другими рядовыми монахами, а затем вышел в том же простом наряде на середину храма и проникновенно прочитал канон, не забывая подпевать хору в ирмосах. Прочитавши канон, запел один «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный». Ну! Я вам скажу, и пел же он! Голос у него приятнейший, чистый, звучный, молодой (ему 35 лет), высокий. Тенор. Пел попросту не по нотам, но так трогательно и задушевно, что я, пожалуй, и не слыхивал за всю свою жизнь такого чудесного исполнения этой дивной песни"[5].
С этого времени епископ Иларион становится ближайшим помощником Патриарха Тихона в деле управления Московской епархией. Митрополит Крутицкий, управляющий Московской епархией Евсевий (Никольский) (1860−1922), был стар и болен, поэтому активно действовать не мог.
За первый год своего архиерейского служения в приходах Московской епархии владыка Иларион отслужил 142 литургии, более 142 всенощных и произнес 330 проповедей, и это притом, что в тот год он два месяца проболел тифом. Эта болезнь сказалась на сердце и серьезно подорвала здоровье епископа.
Сообщая о себе, епископ Иларион писал своим близким: «Совсем потерял свободу. Будто арестант, прикованный к своей тачке, — так и живу. Не только дней нет свободных, нет и часа свободного, когда мог бы я заняться тем, чем хочется, а не тем, что нужно к спеху. Уж хоть бы в Бутырку на отдых взяли. Это единственная доступная нам дача или санаторий. Не знаю, как-то сил еще хватает, хотя нередко и силы падают, и дух оскудевает». «Лето (1921 года — Д.С.) все прошло в непрерывных разъездах по Москве и по Московской губернии. Ведь и по Москве бывают концы больше десяти верст. Времени совсем не хватает, и все спешишь. Нередко и устаешь. Хорошо еще, что уставши, скоро я отхожу — видно, еще молод. А за последний месяц опять осложнение жизни: снова арестовали Преосвященного Петра[6], и опять за его стол сел принимать людей, чающих… преимущественно развода. Нет у меня ни утра, ни вечера… Некогда читать, некогда писать, некогда… даже грешить. Ради третьего, может быть, Господь и устраивает мне такую жизнь"[7]. Практически каждый день епископ Иларион работал и принимал посетителей в Троицком подворье в Москве, где находилось Патриаршее управление.
Святитель Иларион по благословению Патриарха Тихона активно совершал рукоположения для храмов Москвы и Московской губернии. Так, в 1921 г. епископ Иларион рукоположил будущего священномученика Иоанна Хренова во диакона ко храму Сорока мучеников[8]. В 1920—1921 гг. владыка Иларион часто служил в храмах Верейского уезда. Во время одной из поездок в Верейский уезд епископ Иларион вместе с протоиереем Петром Пушкинским участвовал в диспуте с агитаторами-антирелигиозниками, которые потерпели полное поражение. Местные власти решили арестовать епископа. Протоиерей Петр вывел владыку черным ходом и привел к себе в дом, откуда утром следующего дня епископ уехал в Москву[9].
Активная деятельность епископа Илариона и других викарных архиереев Московской епархии вызывала серьезное беспокойство в ВЧК. В докладе секретного отдела Московской ЧК от 3 августа 1921 г. говорилось: «В Москве живут много епископов, значащихся викариями какого-либо другого города и даже других губерний, но по месту своей службы из Москвы невыезжающих. Эти епископы получают лишь содержание со своей викарии, пользуются преимуществами, ничего не делающими по своей прямой должности, а в действительности лишь содействующего антисоветской деятельности всего блока духовенства"[10]. Далее предлагалось «всем оказавшимся здесь в Москве епископам разных викарий…выехать на места"[11]. Хотя это предложение МЧК не было в центральном аппарате ВЧК, контроль за деятельностью викарных архиереев был усилен.
В сентябре 1921 г. владыка Иларион был подвергнут кратковременному аресту. Это было связано с тем, что он добился у директора Третьяковской Галереи и одного из руководителей Главмузея Наркомпроса И.Я. Грабаря разрешения на праздник Владимирской иконы Пресвятой Богородицы (26 августа/8 сентября) взять чудотворный образ в Сретенский монастырь, но за этим последовал арест святителя. Произошел суд, но состава преступления опять не нашли[12]. Однако и после этого святитель находился под пристальным вниманием ВЧК. 26 ноября 1921 г. уполномоченный Секретного отдела Московской ЧК Михаил Шмелев составил список лиц, входящих в состав Священного Синода и Московского епархиального управления, которые должны были быть арестованы. В этот список входил и епископ Иларион[13].
18 января 1922 г. скончался митрополит Крутицкий, управляющий Московской епархией Евсевий (Никольский). Епископ Иларион (Троицкий) рассматривался как один из кандидатов на этот пост. Об этом говорится в заключении по его делу, датированном 7 июня 1922 г.: «В среде высшего духовенства ТРОИЦКИЙ намечался на пост Московского митрополита"[14]. Однако на этот пост был назначен архиепископ Никандр (Феноменов)[15], который был старше и имел большую, чем у епископа Илариона архиерейскую выслугу.
Принятый в феврале 1922 г. декрет об изъятии церковных ценностей практически отстранял Церковь от участия в организации сдачи ценностей в пользу голодающих, запрещал замену драгоценных предметов, имеющих богослужебное употребление, равноценным количеством золота и серебра. Действия властей вызвали крайнее недоумение Патриарха Тихона, в письме М.И. Калинину от 25 февраля 1922 года он призвал власть отказаться от этого решения, чреватого непредсказуемыми последствиями[16]. Власть понимала, что именно Патриарх как глава Церкви является главным препятствием для разгрома церковной организации. Поэтому основной удар был направлен против Патриарха. ГПУ внимательно наблюдало за деятельностью Патриарха и его окружения. Так, на совещании в ГПУ 8 марта 1922 года говорилось: «…аппарат духовенства, возглавляемый Тихоном, разворачивает все шире и шире свою работу"[17].
Все действия духовенства, осуждавшего изъятие, фиксировались в информационных сводках ГПУ. Они составлялись в Информационном отделе и в 6 отделении СО ГПУ.
В «Информационном докладе по вопросу об изъятии церковных ценностей», подготовленном уполномоченным VI отделения Московского губернского отдела ГПУ за 4 и 5 марта 1922 г., говорилось о проповеди епископа Илариона[18]. Эта информация легла в основу специального сообщения, направленного из ГПУ в ЦК РКП (б) специально для В.И. Ленина: «4-го марта в церкви Сергея (Ульяновская улица) во время всенощной епископом Илларионом была произнесена проповедь по вопросу об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих. Проповедь носила явно выраженную тенденцию создать враждебное настроение среди религиозных масс против изъятия ценностей» [19].
В сводке, направленной начальнику Секретного отделения ГПУ Т.П. Самсонову, сообщалось о проведенном 28 февраля собрании благочинных города Москвы под председательством митрополита Никандра (Феноменова), на котором он призвал «быть на страже"[20]. В деле Патриарха Тихона имеется «Список лиц подлежащих изъятию по 6-ому отделению», куда входили ближайшие помощники Патриарха: епископ Иларион (Троицкий), а также митрополит Никандр (Феноменов), келейник Патриарха Яков Полозов, свящ. Илия Громогласов, прот. Александр Хотовицкий, протопресвитер Николай Любимов. В этом же документе содержатся и мотивы ареста. Так, митрополит Никандр обвинялся в «организации нелегальных собраний духовенства и будированию на этих собраниях масс с целью выступления против властей», епископ Иларион обвинялся «в организации диспутов на религиозные темы с целью дискредитировать Соввласть"[21].
В ГПУ понимали, что организация обновленческих оппозиционных групп крайне затрудняется деятельностью активных архиереев и священников из окружения Патриарха Тихона, поэтому против них начались репрессии.
22 марта 1922 г. Епископ Иларион был арестован на квартире, где проживал (ул. Сретенка д. 9. кв.1), и до отправки в ссылку в Архангельский край содержался во Внутренней тюрьме ГПУ на Лубянке. В протоколе допроса, произведенного на Лубянке 24 марта, начальник 6 отделения Секретного отдела ГПУ А. Рутковский[22], передавая содержание сказанного епископом Иларионом, записал: «Членом Синода я не состою и деловых (церковных) отношений с ним не имею. Отдельных поручений от Синода и патриарха Тихона не получаю. Получил одно поручение, помню, как-то в 20-м году по поводу конфликта епископа Никанора с остатками Варнавинского братства[23]. Я числюсь т.н. епископом Верейским, но, в сущности, не имею в своем распоряжении определенно очерченного викариатства. С Громогласовым И.М. и Хотовицким А.А. знаком, но почти никогда у них не бываю. Обязанности моей службы здесь в Москве разнообразны, из них более существенные — присутствование в Троицком подворье по поручению высших иерархов, служба церковная и т. п. На диспутах приходилось выступать часто. Относительно изъятия церковных ценностей у меня существуют мировоззрения такого рода: юридически я их считаю изъятыми с 18-го года, практически же полагаю, что в деле изъятия их, необходимо считаться с массами религиозно настроенными т.к. они в религиозном вопросе разбираются не так и понимают его не так, как более развитые люди. По поводу изъятия ценностей я в проповедях своих ничего не говорил. С 6-го марта в Москве почти не бывал, был в Верее, Верейском уезде, Наро-Фоминском и Сергиеве. Кто редактировал воззвания Белавина т.н. патриарха Тихона относительно изъятия ценностей — сказать не могу. Это дело высших иерархов церкви. Относительно Антония Храповицкого, т.н. митрополита Евлогия и др. священнослужителей я знал из газет (Атеист и др.). О съезде в Карловцах узнал только из газет"[24]. Следует указать на то, что эти слова вписаны в текст протокола допроса следователем, а положенная подпись обвиняемого (епископа Илариона) отсутствует, поэтому их принадлежность владыке не может быть полностью установлена. Одной из особенностей судебно-следственных дел 1920-х-1930-х гг. является то, что, в случае, если показания записывал следователь, то он употреблял «советские» формулировки, передавая лишь смысл сказанного, а часто и искажая этот смысл.
9 апреля 1922 г. А. Рутковский оформил постановление об избрании меры пресечения. В заключении по «делу гр-на ТРОИЦКОГО Иллариона Алексеевича говорилось: «…Членом, так называемого, Синода и Высшего Церковного Совета, не состоит, но исполняет отдельные поручения Патриарха и митрополита. Присутствует в патриаршем подворье, где принимает всевозможных ходаков и приезжающих по делам церкви посетителей, ведя с ними деловые переговоры. Кроме того, ТРОИЦКИЙ устраивает в рабочих районах диспуты и, обладая большой эрудицией по богословским вопросам, дискредитирует выступающих против него оппонентов-рабочих. ТРОИЦКИЙ числится епископом Верейским, где по существу должен находиться. Пребывание его в Москве объяснялось громадной пользой, которую он приносит церкви и правителю ея — Патриарху. После издания Тихоном воззвания о недопущении изъятия церковных ценностей Троицкий получил командировку в уезды Московской губернии. Цель поездки Троицким объяняется, как пострижение в монашество некоторых лиц, но по агентурным сведениям, командировка носила характер инструктирования и разъяснения способов сопротивления изъятию. В среде высшего духовенства ТРОИЦКИЙ намечался на пост Московского митрополита. Основываясь на изложенном нахожу: ТРОИЦКОГО И.А. причастным к преступной монархической группировке, проводимой патриархом и митрополитом и посему полагаю: Выслать ТРОИЦКАГО, Иллариона Алексеевича в Архангельскую губ. сроком на 1 год» [25]. 30 мая 1922 г. в Московский комитет Красного креста обратилась сестра епископа Илариона 24-летняя Ольга Алексеевна Троицкая, которая просила передать брату необходимые для работы книги: «1) «Историю Русской Церкви» Голубинского — т.1 (вторая половина тома), 2) Лекции по истории древней Церкви проф. Болотова тт. III и IV — всего 3 книги — прошу Политический Красный Крест ходатайствовать пред ГПУ (Лубянка, 2) о передаче их моему брату Илариону Алексеевичу Троицкому, находящемуся во внутренней тюрьме ГПУ"[26].
22 июня 1922 г. на судебном заседании Коллегии ГПУ было постановлено: «Выслать в Архангельскую губ. сроком на 1 г. по 7 июня 1923 г."[27]. 28 июня 1922 г. Политический Красный Крест обратился в ГПУ: «Г-н Иларион Алексеевич Троицкий (епископ Иларион) Постановлением Президиума ГПУ от 22/VI с.г. приговорен к высылке на жительство в Архангельск сроком на 1 год. Сестра ТРОИЦКОГО обратилась в Московский Политический Красный Крест с просьбой исхадотайствовать в ГПУ разрешение на освобождение Илариона ТРОИЦКОГО на 5 дней для личных дел и подготовления к отъезду. Московский Политический Красный Крест просит удовлетворить ходатайство сестры ТРОИЦКОГО и освободить его до отъезда в Архангельск на 5 дней"[28].
В деле сохранилась записка епископа Илариона новому начальнику 6 отделения СО ГПУ Е.А. Тучкову[29] с просьбой о свидании с сестрой О.А. Троицкой перед отправкой в Архангельск 30 июня 1922 г.: «При условиях заключения во внутренней тюрьме мне не предоставляется возможности повидать своих родственников перед отъездом в Архангельск, написанное же мною у Вас 26/VI письмо, очевидно, не доставлено по адресу, не желая оттягивать своего выезда прошу вызвать мою сестру О.А. Троицкую (Рождественка, 29. кв. 4) и дать мне с ней свидание, чтобы я мог через нее сделать нужные мне распоряжения с моим имуществом и получить необходимые для поездки вещи, которых со мной в тюрьме нет. А самое лучшее было бы мне с конвоем дойти до своей квартиры хотя бы на самое короткое время, и я прошу позволить мне это сделать. Иначе время проходит понапрасну"[30].
4 июля епископ Иларион вместе с этапом заключенных прибыл в Архангельск и 10 июля был освобожден из тюрьмы. Дом, в котором проживал епископ Иларион, находился почти в центре г. Архангельска, хозяева выделили ему большую комнату с выходящими на солнечную сторону окнами[31]. Ссылку он отбывал рядом с местом, где жил на поселении митрополит Серафим (Чичагов).
Родным епископ писал: «Служу я очень мало. 15 июля тихонько в церкви около дома послужил, а сегодня в соборе кафедральном. И только. А это верно: в праздники мне скучно без службы, хотя ведь в будни тоже никакого дела. Одним словом, в моей жизни много и хорошего, главное — свободное время и можно учиться. Пригодится ли это учение когда — не знаю. Ну, для себя! Хочу на бухгалтера научиться: курс лекций по счетоводству уже лежит на столе.
А уж «оживляют» церковь пусть другие; нам с ними не по пути. Интересно, что на съезде для «оживления» только и надумали: 1) жениться архиерею, 2) жениться монахам с оставлением в сане, 3) жениться священнику на вдове, 4) жениться священнику вторично, 5) жениться на свояченице, 6) жениться на двоюродной сестре. Итак, шесть «жениться» — и только! Как просто-то оказывается! Ну что ж! На здоровье! А уж мы лучше по ссылкам поездим, а преклоняться перед наглостью, бессовестностью и глупостью не преклонимся. Дело-то не Божие, а потому разорится рано или поздно.
А главная гнусность — сплошная политическая провокация. Всегда наши либералы первыми за городовыми бежали…
Живая церковь в Москве и Петрограде совсем переругалась, так что оказалась и очень viva. Постановление съезда похоже на бред каких-либо товарищей… «Новоиспеченных» по канонам нельзя признавать в сане, потому что все поставления их незаконны. Такого взгляда и держусь. По пути «оживления» идти не могу — поздно, уже не годен, «оживительница» сбежит».
«Осень у нас на редкость теплая и хорошая, до сих пор ниже четырех градусов не спустилась температура; деревья зеленые стоят, например тополя. Сейчас, например, пишу (половина двенадцатого вечера) с открытым окном. Я сижу против окна в холщовом старом подрясничке. Окно и не думаю заставлять пока, а то задохнешься. Никак не ждал такой осени. Все Гольфстрем-батюшка старается. Да Новая Земля помогает, запирая входы в Карское море. Я ведь здесь географию Севера изучил по разным книгам, иногда очень серьезным. Времени-то у меня достаточно. Впрочем, не хватает. Книг много, и сразу их не прочтешь. А там систематических занятий предположительно немало. Да все от них отрываюсь. Хоть докторскую степень и есть за что присудить, но не за что будет мне ее присуждать долго еще. Здесь сделать ничего нельзя. Можно делать что-то только около академической библиотеки. Буду опять ждать, куда сошлют.
В Москве совсем спятили с ума. Соберутся человек тридцать-сорок случайных людей с улицы: «Давайте Живую церковь устроим! Давайте! Готово!» Ну не идиоты? А ведь и Живая церковь состоит из одних аферистов. Говорят, Троицкий Посад прямо в кабак обратили. А сколько безобразий самых гнусных! Я ведь за всем слежу. А что в газетах разных печатается, то и там много любопытного сообщают. Но, конечно, связь с ВЧК дает самозванцам видимость силы. Трусливые люди! А что по провинции делается! Столпотворение! «Смешение языков». Например, за одной службой соборной, в одном губернском городе епископ поминает ВЦУ, протодиакон — тоже, второй диакон и певчие — Патриарха. Много еще всякой гадости будет. Так, видно, суждено. Русские пережили и такое унижение и поругание от своих иуд и предателей. Ну, а я надеюсь никогда не вступать в общение с ВЦУ и с разными самозванцами, хотя бы пришлось и много лет по ссылкам кататься…
Со здешним епископом[32] у нас добрые отношения. Часто у него бываю (две минуты ходу), делимся новостями, какие кто узнал. Служил я за три месяца всего пять раз. Пока здесь никакой мерзости не было. Но ведь может всякий день появиться или приехать. Тогда будет хуже. Да мне-то что, совсем замкнусь в жилье своем…».
Своей знакомой по Сергиевому Посаду, Елизавете Аполлоновне Воронцовой, епископ писал из ссылки 18 июля 1922 г.: «Нынешний день не могу мыслью быть нигде, кроме Посада и Лавры. С утра я нахожусь все там, вспоминаю я прошлые дни… Вы, может быть, уже знаете, куда Господь направил стопы мои. После довольно тягостной, изморенной жизни в течение трех с половиной месяцев в Москве попал я на Крайний довольно неприветливый Север. В этом событии жизни своей вижу явную милость Божию, потому что не знаю, что могло бы случиться, если бы я остался в Москве. Бездна сумасшествия еще, по-видимому, исчерпана не до дна. Со дна поднялись самые густые остатки грязи… Еще не все для себя выяснил, не все мне известно, но уже вижу много глупости и низости, лжи и неправды. А для меня пока начинается время, которого напрасно я дожидался за последнее время. Маленькая комнатка (шесть на три аршина), книжки и свободное время. Господь помог и здесь устроиться, так что можно жить без назойливых забот, а убожество обстановки нисколько не огорчает мою пролетарскую душу…"[33].
Через две недели, 4 августа, епископ писал: «И сам не знаю причины, почему я переселился сюда. «Дела» у меня никакого не было. Все обошлось «без суда и следствия». Видно, так нужно. Промысл Божий может действовать и через злодеев. Они думают, что свою злую волю творят, а на деле не то, волю Божию благую исполняют. Как и со мною. Мне, несомненно, благо уже в том, что скрылся я от мятежа человеческого… Что же касается смуты церковной, кроме глупости и безобразия, в ней ничего не вижу. Неудобно только писать подробно… Знаю и некоторых новых «деятелей». Ждать от них добра — это то же, как если бы идти в кучу крапивы и искать малины. Зла от этих деятелей будет очень много. И многим от них придется пострадать, так как они имеют власть и казнить. И это при отделении Церкви от государства. Я думаю, что в моей личной жизни настоящее мое положение только начало болезни, вероятно, немало лет пройдет в заключениях, в скитаниях повсюду, в нужде и лишениях. Но, зная церковную историю, нисколько не смущаюсь, избираю «страдать с людьми Божьими» лучше, нежели называться «сыном дщери Фараоновой"…».
12 октября епископ писал: «Я уже так и думал, что Вы, Елизавета Аполлоновна, уехали куда-либо на берега Волги, а Вы, оказывается, все на месте сидите. Сижу и я на месте, только разве несколько раз сделал прогулки в окрестности, больше по воде. Суша-то ведь здесь плохая, тотчас в болото попадешь. Хоть я и далеко забрался, но о московских делах хорошо осведомлен из разных источников, все эти сведения нарушают мирное течение жизни моей. Я могу быть равнодушен к моей собственной судьбе и жизни, но дело Церкви мне всегда будет дорого и близко. Сейчас вижу только одно: сатана работает без передышки и завертел иных даже разумных людей. Правда, среди новых «деятелей» подавляющее большинство авантюристов и аферистов, от этих нечего и ждать, кроме глупостей, безобразия и озорства. Но прискорбно, что иные, кого считал порядочными, по каким-то соображениям взбесились. Надеюсь, что Вы не повторите теперь своего совета, будто нужно вместе с ними работать. Нет, лучше жить в ссылках и в изгнании, но играть Церковью и ее законами, говорить глупости — извините. Во всем виновата, конечно, Ваша возлюбленная, перед которой Вы так слепо преклоняетесь, то есть советская власть. Она искусственно создала расстройство церковного управления, арестовав людей, не имеющих никакого отношения к политике. Она, вопреки своим собственным законам, поддерживает группу головотяпов… А где же закон об отделении Церкви от государства? А ведь все время твердят об этих законах. Какое же лицемерие, какая бессовестность. Явное гонение на всех, кто верен святому Православию…».
Через месяц епископ Иларион писал: «Трудная и даже изнурительная жизнь, которую по воле Божией я вел последние пять лет, имела следствием для моей личной жизни успокоение страстей, если и не полное, то весьма значительное… После двенадцати лет службы ничего не имею и желания иметь у меня нет. Иной бы ужаснулся, увидя меня сидящим в этой убогой комнате, и сказал: и это ты получил за двенадцать лет служения. А я очень доволен и рад тому, что живу здесь, главное — свободное время и книги… Вести о московской смуте доходят, и удивляюсь я низости человеческой и трусости крайней, за свое благополучие готовы все подписать, чему и не сочувствуют. Значит, никаких убеждений нет у людей. Я же надеюсь к грехам своим не прибавить еще отступничество, хотя бы и пришлось еще много путешествовать…».
Через несколько дней епископ писал: «Теперь можно положительно сказать, что изъятие ценностей было ненужным предприятием. Судя по отчетам, ценностей получено не более как на двадцать миллионов золотых рублей. Теперь сосчитайте, чего стоит само изъятие, перевозка, переливка (с угаром и… утечкой). Ведь в иных местах ящики для упаковки стоили столько же, сколько самые ценности. Прибавьте еще расходы по содержанию в тюрьмах тысяч арестованных по этому делу. Расходы на следствия и суды… Боюсь, не пришлось бы переплатить… Ведь в газетах лгали, что в храмах такие миллиарды, что ценностей будет поездов семь верст длины (это так писали бессовестные люди)… Бесчестные диоклетианы, нероны, декии прямо говорили: нельзя быть христианами, иначе казнь. А Ваши любимцы говорят и трубят на весь свет: у нас свобода совести самая полная, у нас отделение Церкви от государства. И в то же время на практике: а, вы не хотите подчиняться Красницкому[34], пожалуйте в кутузку, в ссылки. Только дайте свободу совести, и Живая церковь сдохнет, но этой-то свободы и нет… Покров я провел в тоске и скорби. На всенощной, которую служил в одной приходской церкви, даже расплакался, когда запели: «О, великое заступление печальным еси, Богородице Чистая». Повторяю слова псалма 136-го по адресу тех, кто разрушил наш сион. У Вас есть «Книга правил». Посмотрите… Вы увидите, что все красные попы и новые архиереи не имеют никакого священного сана и с ними нельзя иметь никакого общения. На этом я и утверждаюсь, что бы ни случилось при нашей «свободе» совести…».
9 ноября 1922 г. владыка Иларион писал: «Меня совершенно не интересует моя личная судьба, потому что внешнее положение для меня не составляет ничего важного… Но я не могу не страдать и не говорить горячо, видя и понимая страдания Русской Церкви. Смута, произведенная негодяями… на чем держится? Она держится только на том, что сейчас преступно отменена свобода совести и уничтожено отделение Церкви от государства, установленные в основных законах… Есть люди, которых ссылают в дальние края именно как православных иереев, очищая место разным прохвостам. Это бессовестное издевательство над государственными законами людей, ослепленных своей глупой и тупой враждой к Православной Церкви, меня возмущает до глубины души. И разве это можно сколько-нибудь извинять. Это просто мерзко и больше ничего. Негодные люди были всегда, но никогда им не было такой свободы не только действовать, но и верховодить и «начальствовать"… Печальные мысли о церковных делах часто нарушают мой покой. Так что у меня за последнее время какой-то невроз, во сне все ругаюсь с самозванцами и отступниками, редкую ночь не вижу их во сне. Иногда даже за чтением внимание отвлекается от книги. Но благодарю Бога за все. Как у меня тихо, например, сейчас, поздно вечером, и целые дни свободен. Служу только два-три раза в месяц, больше нельзя по разным причинам, потому что нет свободы совести, то есть вероисповедания. Живу я очень скромно и убого, но душа моя насыщается за обильной трапезой книг по русской церковной истории. А ведь в Нижнем-то ересь господствует. Евдоким[35] - один из предателей, взявший белый клобук из грязных и поганых рук Живой церкви. Молиться с таковыми нельзя…"[36].
Эта переписка послужила поводом для нового ареста епископа. Во время ссылки ГПУ неоднократно подвергало обыску его квартиру с целью обнаружения писем, которые передавали ему из Москвы приезжавшие к нему люди. Новые преследования епископа Иллариона были частью новой широкомасштабной кампании, направленной против епископата Русской Церкви, начавшейся в ноябре 1922 г. Руководство этой кампанией взял на себя новый партийный орган, специально созданный для борьбы с религией в СССР, Новая комиссия, созданная постановлением Оргбюро ЦК РКП (б) от 13 октября 1922 года и утвержденная постановлением Политбюро от 19 октября 1922 года, именовалась Комиссией по проведению отделения церкви от государства, сокращенно — Антирелигиозной комиссией (АРК). Наиболее значительным в составе комиссии было представительство ГПУ — кроме зампреда ГПУ Менжинского в нее входили Т.Д. Дерибас (который в мае 1923 года сменил Самсонова на посту начальника Секретного отделения ГПУ), и начальник 6 отделения СО ГПУ Е. Тучков, который стал бессменным секретарем комиссии. В состав комиссии входили представители Агитпропа, НКЮ, ВЦИК.
В это же время, 24 ноября 1922 г., было уполномоченным 1-го отделения Секретно-оперативной части Архангельского отдела ГПУ М. Чемакиным оформлено постановление, в котором говорилось: «Троицкий имеет обширную связь посредство (так в тексте — Д.С.) переписки по почте с центром и др. городами Советской Республики, из которой можно видеть реакционную настроенность…Постановил: Во избежание сокрытия преступления гр-ном Троицким, на основании ст.ст. 103 и 104 Уголовно-Процессуального Кодекса, произвести обыск его квартиры с целью выемки документов, а на основании приложения к ст. 106, во время обыска задержать гр-на Троицкого независимо от его результатов и по сему делу произвести дознание"[37]. На квартире епископа был произведен обыск.
В рапорте о результатах обыска на квартире епископа Илариона говорилось, что «прибывши по указанному в ордере адресу нашел Троицкого на квартире одного, при предъявлении ему ордера, он ничуть не растерялся и не дал ни какого вида о смущении, только лишь спросил, что независимо от обыска значит Вы меня арестуете, на утвердительный ответ, он попросил разрешения одеваться», далее пишущий говорит, что о. Иларион знал о том, что вся его переписка просматривается в ГПУ, что «комната, занимаемая Троицким маленькая и бедная, особенного ничего нет, за исключением небольшого количества книг или старых церковных или советского выпуска, взятых из библиотеки, предусудительного ничего нет. В отношении обнаруженных писем приходится сказать, что это далеко не все, так как у него должно быть несравненно больше сравнивая с получаемыми, но таковые, как видно, им уничтожаются. Характерно еще оттенить, — докладывает обыскивающий, — то, что присутствовавший при обыске митрополит Чичагов [приглашенный как понятой] говорил Троицкому, что это, вероятно, недоразумение, которое выяснится и Вас отец Иларион освободят, на что Троицкий ответил «какое там недоразумение?"[38].
В «Заключительном постановлении» по делу об этом говорилось: «Одновременно проводимым надзором за гр-ном Троицким, как за административно-ссыльным, со стороны Губотдела ГПУ было установлено, что на его имя поступает значительное количество писем от лиц реакционного духовенства и других их сторонников, с описанием положения церковной жизни и с частичными ссылками на действия власти в защиту вновь образовавшегося ВЦУ, хотя в своей информации Троицким о последнем умалчивалось"[39]. Далее в постановлении говорилось: «… на основании постановления ГПУ от 24 ноября с.г. у гр-на Троицкого И.А. был произведен обыск, с задержанием последнего для производства по сему делу дознания (см. л. 30) причем во время обыска на захват обнаруженных писем им Троицким И.А. было сказано «напрасно», ведь все они проходили через вас и уже просмотрены», а на слова присутствующего при обыске митрополита Чичагова о происшедшем недоразумении, Троицким было отвечено «какое там недоразумение», (см. л. 31)…Касательно просмотра идущих писем Троицкому последний приводит, что это ему опознано по внешнему виду одного из писем и, кроме того, ему приходилось слыхать, что патриарх также жаловался на неаккуратность цензуры по отношении идущей к нему корреспонденции (см. л. 68, 69 и 70)"[40].
После обыска уполномоченным Архангельского губотдела ГПУ М. Чемаковым было оформлено постановление о взятии под стражу епископа Илариона. Епископ был обвинен в том, что «в бытность свою в г. Архангельске, имел переписку с отдельными лицами, проживающими в Москве, которая дает право понимать не только противорасположенность его к существующему Советскому строю, но и даже вообще к демократическому построению"[41].
В декабре 1922 г. «за отсутствием уличающего материала» епископ Иларион был освобожден и продолжал отбывать ссылку в Архангельске. Срок пребывания епископа Илариона в ссылке заканчивался 22 июня 1923 г., а 13 июня в его квартире был произведен новый обыск. На этот раз вовсе ничего не нашли, кроме нескольких номеров газеты «Наука и религия"[42].
16 июня 1923 г. последовало заявление Патриарха в Верховный Суд РСФСР, в котором он выражал свою лояльность по отношению к советской власти. 26 июня АРК на своем заседании приняло решение Патриарха освободить 27 июня[43]. Кроме того, ГПУ поручалось «производить постепенную ликвидацию дел, связанных с изъятием ценностей, воззваниями Тихона, освобождая от наказания тех тихоновцев, которые публично заявят о своем раскаянии», а также «в течение ближайших трех месяцев пересмотреть все дела высланных церковников на предмет амнистирования наименее из них вредных"[44]. С этим и было связано освобождение епископа Илариона, который, как было показано выше, засвидетельствовал письменно свою лояльность советской власти. Игумен Дамаскин (Орловский) указывает, что «вечером 21 июня преосвященного Иллариона вызвали в Архангельское ГПУ и здесь объявили, что ему разрешено уехать"[45]. Однако, последний документ, составленный в Архангельском губотделе ГПУ в отношении епископа Илариона, датирован 30 июня 1923 г. Из него можно заключить, что в это время епископ Иларион находился еще в Архангельске. Безусловно, решение об освобождении епископа Илариона, несмотря на окончание его срока, не могли принять архангельские чекисты, по всей видимости, на этот счет имелось прямое указание из центрального аппарата ГПУ от Е.А. Тучкова, который выполнял указанное выше решение АРК.
В Москву епископ Иларион прибыл, по всей видимости, 5 июля 1923 г. и сразу же направился в Донской монастырь к Патриарху Тихону. Отныне и вплоть до своего последнего ареста в ноябре 1923 г. епископ Иларион стал ближайшим помощником Святейшего Патриарха, начался короткий, но чрезвычайно насыщенный период в жизни святителя Илариона, который закончился арестом в ночь с 15 на 16 ноября 1923 г.
----------------------------------------
[1] РГИА.Ф. 831. Оп. 1. Д. 48. Л. 3−4.
[2] ЦА ФСБ Д. Р-43 193 Т.1. Л.9.
[3] Верейское викариатство // Православная Энциклопедия. М.: «ЦНЦ Православная Энциклопедия», 2004. Т. VII. С. 709.
[4] Сорок сороков. Краткая иллюстрированная история всех московских храмов / Собрал П. Паламарчук. М., 1992. Т.1. С. 186.
[5] Окунев Н.П. Дневник москвича // Митр. Иоанн (Снычев). Священномученик Иларион, архиепископ Верейский. Житие и свидетельства к церковному прославлению. М., Сретенский монастырь, 1999. С. 29.
[6] Имеется в виду сщмч. епископ Подольский Петр (Полянский), викарий Московской епархии.
[7] Цит. по: Дамаскин (Орловский) игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ века: жизнеописания и материалы к ним. Кн. 4. Тверь: «Булат», 2000. С. 408.
[8] Дамаскин (Орловский) игумен. Указ. соч. Кн. 5. Тверь., 2001. С. 300.
[9] Дамаскин (Орловский) игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ века. Кн. 6. Тверь., 2002. С. 216.
[10] ЦА ФСБ. Д. Н-1780. Т. 6. Л. 11; Следственное дело Патриарха Тихона. Сборник документов и материалов Центрального архива ФСБ РФ. М., 2000. С. 110. (Далее — Следственное дело).
[11] ЦА ФСБ. Д. Н-1780. Т. 6. Л. 12; Следственное дело. С. 110.
[12] Священномученик Иларион, архиепископ Верейский // Московские Епархиальные Ведомости. 1999. N5−6. С. 52.
[13] ЦА ФСБ. Ф.1. Оп. 5. Д. 363. Л. 8−9 об.
[14] ЦА ФСБ Д. Р-43 193. Т.1. Л. 50.
[15] Феноменов Николай Григорьевич, родился 2 мая 1872 г. в Орловской губернии в семье священника. 3 апреля 1897 — пострижен в мантию с именем Никандр. 10 апреля 1897 — рукоположен во иеродиакона. 15 июня 1897 — рукоположен во иеромонаха. 1897 — окончил Киевскую ДА со степенью кандидата бого-словия. Преподаватель Тульской ДС. 1900 — инспектор Кутаисской ДС. 1902 — ректор Тифлисской ДС в сане архимандрита. 1905- хиротонисан во епископа Кинешемского, викария Костромской епархии. 1908 — епископ Нарвский, викарий СПб епархии. 1914 — епископ Вятский и Слободской. 5 сентября 1918 — переименован во епископа Вятского и Глазовского. 1 ноября 1918 — арестован в Москве. 1918−1919 — в заключении в Бутырской тюрьме. 7 апреля 1919 г. возведен в сан архиепископа. 23 апреля 1919 г. приго-ворен к 3 годам концлагеря. 1919−1920 — в заключении в Архангельском концлагере. 9 сентября 1920 г. — досрочно освобожден из лагеря. Вернулся в Москву. 20 октября 1920 арестован в Москве. 1920−1921 — в заключении в Бутырской тюрьме. В июле 1921 г. освобожден. 1921 — архиепископ Астраханский, к месту назначения выехать не смог из-за подписки о невыезде из Москвы. Сентябрь 1921 — член Священного Синода при Патриархе Тихоне. Январь 1922 — архиепископ Крутицкий, ближайший помощник Патриарха Тихона. 22 марта 1922 г. арестован на Троицком подворье в Москве. Привлечен по делу Патриарха Тихона. Находился во Внутренней тюрьме ОГПУ. 10 января 1924 освобожден до суда. 1924 — приговорен к 3 годам ссылки в Среднюю Азию. 1924−1925 гг. в ссылке в г. Хиве. Освобожден. В ноябре 1925 — посвящен в митрополита Одесского. 1927 — митрополит Ташкентский и Туркестанский. Проживал в Москве без права выезда. 14 февраля 1933 — скончался в Ташкенте. По другим данным, скончался в 1934 г. в Горьком. (ГАРФ. Ф.8409. Оп.1. Д. 38. Л.277.; Д. 54. Л.40.; Ф.8419. Оп.1. Д. 90. Л.131.; Д. 169. Л.151−153.; Д. 185. Л.169−171.; Д. 261. Л.90, 96−109.)
[16] ГАРФ Ф.1235. Оп.97. Д.54а. Л.38−39;Отечественные архивы. 1993. N6. С.53−54.
[17] Архивы Кремля. В 2-х кн. / Кн.1. Политбюро и Церковь 1922−1925 гг. М.-Новосибирск, РОССПЭН, Сибирский хронограф, 1997. Кн. 1. С.115−116. (Далее — Архивы Кремля).
[18] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 13.
[19] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 74; Архивы Кремля. Кн. 2. С. 28.
[20] ЦА ФСБ. Д. Н-1780 Т. 4. Л. 256.
[21] ЦА ФСБ. Д. Н-1780 Т. 4. Л.259.
[22] Рутковский Анатолий Федорович (1894−1943). Член ВКП (б) с 1919 г. 21.06.1921−12.06.1922 — начальник 6 отделения СО ВЧК-ГПУ. 22.06.1922−19.08.1922 — начальник 9 отделения СО ГПУ. В августе-декабре 1922 — начальник СО ГПУ Туркестана. 20.12.1922−06.10.1926 — начальник 1 отделения СО ГПУ-ОГПУ. В марте 1937 арестован, в мае 1937 осужден и сразу освобожден с зачетом пребывания срока под стражей. 31.08.1937 уволен из органов как судимый. 1937−1939 — начальник тарного цеха Воронежской макаронной фабрики, плановик промартели. В октябре 1939 — арестован, 07.07.1941 приговорен к расстрелу с заменой 21.07.1941 наказания на 10 лет лагерей. 29.12.1943 — умер в Приволжлаге.
[23] Это письменное поручение Патриарха Тихона имеется в деле. (ЦА ФСБ. Д. Р-43 193. Т.1. Л. 15).
[24] ЦА ФСБ. Д. Р-43 193. Т.1. Л. 5−6об. (Особенности текста протокола допроса сохранены).
[25] ЦА ФСБ. Д. Р-43 193. Т.1. Л. 50.
[26] ГАРФ. Ф. 8419. Оп. 1. Д. 259. Л. 117−118;Церковно-исторический вестник. 1999. N2−3. С. 70.
[27] ЦА ФСБ. Д. Р-43 193. Т.1. Л. 57.
[28] ГАРФ. Ф. 8419. Оп. 1. Д. 259. Л. 121;Церковно-исторический вестник. 1999. N2−3. С. 71
[29] Евгений Александрович Тучков родился в 1892 г. в семье крестьянина-бедняка в деревне Теляково суздальского уезда Владимирской области. В возрасте 12 лет окончил 3-х летнюю сельскую школу. Е. Тучков потерял отца в возрасте 4 лет, отец был крестьянином-бедняком. С двенадцатилетнего возраста Е. Тучков начал работать в г. Иваново-Вознесенск подсобным рабочим в различных лавках и производствах. До призыва на военную службу в 1915 г. Е. Тучков объехал в поисках работы целый ряд го-родов, работал конторщиком. Пытаясь получить образование, Е. Тучков обучался у одного из студентов гимназии, но непродолжительное время. В 1915 г., в возрасте 21 года Е. Тучков был призван на военную службу, где был писарем при разных управлениях и штабах, демобилизовался в начале 1918 г. Вступил в ВКП (б) в сентябре 1917 г. После демобилизации вернулся в Иваново-Вознесенске, где работал в Горсовете, а затем поступил на службу в Ивановскую ГубЧК. В 1919 г. из Иванова был переведен в г. Уфу, где занимался формированием отрядов особого назначения, а затем стал начальником секретно-оперативной части Уфимской ГубЧК. В 1921 г. был назначен начальником ЧК Златоустовского уезда. В июне 1921 г. был послан с докладом в Москву, где был оставлен Т. Самсоновым для работы в Секретном отделе ВЧК. Стал заместителем начальника 6 отделения СО ГПУ, а в мае 1922 г. начальником этого отделения. Начальником 6 отделения СО ОГПУ Е.А. Тучков являлся до 1932 г. За свою антицерковную работу он был награжден в 1922 г. Ф. Дзержинским «Знаком почетного чекиста», в 1924 г. В. Менжинским — боевым оружием, в 1928 г. — золотыми часами, в 1932 г. — вторым «Знаком почетного чекиста». В 1928 г. Е. Тучков поступил на этнологический факультет 1-го университета, однако через полгода оставил учебу. В 1932 г. Е. Тучков был назначен заместителем полномочного представителя НКВД по Уралу. С 1933 по 1939 г. Е. Тучков работал в центральном аппарате НКВД в Москве в должности заместителя особоуполномоченного НКВД. В октябре 1939 г. Е.А. Тучков был уволен из органов НКВД в звании майора государственной безопасности по указанию Л.П. Берии. В 1941 г. Е.А. Тучков занял пост ответственного секретаря Центрального совета воинствующих безбожников. Умер в 1957 г. в Москве.
[30] ЦА ФСБ Д. Р-43 193. Т.1. Л. 54 -об.
[31] Дамаскин (Орловский), игум. Указ. соч. Кн.4. С. 408.
[32] Имеется в виду епископ Антоний (Быстров) (1858−1931), архиепископ Архангельский и Холмогорский. 17.01. 1910 г. А. был хиротонисан во епископа Вельского, викария Вологодской епархии; в 1921 г. переведен на Архангельскую и Холмогорскую кафедру. Местные чекисты характеризовали его как «определенного реакционера, державшего в своих руках все духовенство». В начале осени 1922 г. он был арестован и, согласно решению комиссии по административным высылкам НКВД от 27 декабря 1922 г., был выслан в Нарымский край.
[33] Цит. по: Дамаскин (Орловский), игум. Указ. соч. Кн. 4. С. 410.
[34] Красницкий Владимир Дмитриевич (1881, г. Маяки Херсонской губ. — ноябрь 1936, Ленинград) обновленческий «протопресвитер». Руководитель группы «Живая церковь».
[35] Евдоким (Мещерский Василий Иванович) (1865 — 1935), архиепископ, впоследствии обновленческий «митрополит». В 1903 г. ректор МДА. 04.01.1904 хиротонисан во епископа. 1914 -1917 гг. — архиепископ Алеутский и Североамериканский. Член Священного Собора РПЦ 1917−1918 гг. С 1918 г. — архиепископ Нижегородский. 16.06. 1922 перешел в обновленчество, один из идеологов обновленчества. 02.11.1922 — 13.04.1924 обновленческий «митрополит Одесский». С 13.04. 1924 по сентябрь 1924 обновленческий «митрополит Вятский». С 1922 г. член обновленческого ВЦУ (с 08.05.1923 ВЦС). С 08.08.1923 председатель обновленческого «Священного Синода».
[36] Цит. по: Дамаскин (Орловский), игум. Указ. соч. Кн.4. С. 411−414.
[37] ЦА ФСБ. Д. Р-43 193. Т.1. Л. 30.
[38] Там же. Л.30−31.
[39] Там же. Л. 76.
[40] Там же. Л. 76об.
[41] Там же. Л. 65.
[42] Дамаскин (Орловский) игум. Указ. соч. С. 415.
[43] Архивы Кремля. Кн. 1. С. 528.
[44] Там же.
[45] Дамаскин (Орловский) игум. Указ. соч. С. 415.
Дмитрий Сафонов кандидат исторических наук
