 |
| Культура | Елена Широян | 10.09.2004 |
„Мадонна Альба“ — самая значительная, самая крупная, самая зрелая и самая знаменитая из четырех картин Рафаэля, имеющихся в Эрмитаже, — писал тогда заведующий картинной галереей Д.Шмидт. — Без „Мадонны Альба“ самый достопримечательный период Рафаэля, а именно римский, останется непредставленным в Эрмитаже, а ампутированная картина его эволюции потеряет всякий исторический смысл». И подчеркивал, что в случае потери полотна «лишится своего стержня» и общая картина эволюции итальянской живописи в стенах Эрмитажа.
Испанское имя «Мадонны Альба» напоминает о том, как много пришлось ей странствовать. Написана картина около 1510 года в Риме, когда художник из Урбино, поработав во Флоренции, по приглашению папы Юлия II приехал в Рим и попал под обаяние Микеланджело. Отсюда сложнейшая композиция тондо: три фигуры на лугу, на фоне горного пейзажа, виртуозно вписаны в круг диаметром 95 см (для чего требуется исключительное мастерство: «Если массы не будут сбалансированы, картина буквально покатится, как колесо», — отмечал почетный директор Национальной галереи Джон Уокер). Вскоре полотно надолго осело в монастыре Монте-Оливето близ Неаполя, пока в 1686 году его не купил испанский наместник, маркиз дель Карпио; затем картина перешла к его дочери, вышедшей замуж за десятого герцога Альба. И пала жертвой интриг: хотя «Мадонна» Рафаэля считалась неотчуждаемым фамильным наследством, та самая герцогиня Альба, что вдохновляла Гойю, или ее наследники были вынуждены по приказу короля Карла VI продать картину всесильному герцогу Мануэлю Годою. Когда же судьба от него отвернулась, роскошную коллекцию Годоя немедленно конфисковали и выставили на торги, и семье Альба не удалось вернуть свою «Мадонну». Купленная датским посланником в Мадриде графом Э. фон Бурке, она перекочевала в Лондон и за 4 тысячи фунтов стерлингов была продана крупному английскому коллекционеру банкиру У. Кузвельту. (Кстати, часть его собрания, находившегося тогда в Амстердаме, в 1814 году приобрел лично Александр I). А в 1836 году лондонский банкир продал полотно Рафаэля в Эрмитаж уже за 14 тысяч фунтов стерлингов. Однако цена, которую спустя столетие дал за картину Эндрю Меллон, в 1931 году ставший ее обладателем в результате «сталинских распродаж», была рекордной для своего времени: 1 660 400 долларов, или 233 000 фунтов стерлингов. В 1937 году финансист, вошедший в число основателей Национальной галереи Вашингтона, подарил «Мадонну» музею в составе 20 картин, среди которых был еще один Рафаэль из Эрмитажа — картина «Св.Георгий, поражающий дракона». Дар Меллона включал в себя целый ряд эрмитажных полотен, проданных правительством СССР: «Венера перед зеркалом» Тициана и «Благовещение» Яна ван Эйка в 1997 и 2000 годах побывали гостями в своем прежнем доме, сотрудники Эрмитажа надеются получить на время (увы, краткое) и «Поклонение волхвов» Боттичелли.
Красота ненужная
В советскую эпоху не только Эрмитаж постигли несчастья — они охватили весь «гранитный город славы и беды"… Эти пророческие слова еще в 1915 году произнесла Анна Ахматова, и сама к столетию со дня рождения получившая музей. Теперь, празднуя свое 15-летие, монографический Музей Ахматовой решил рассказать об изломанных судьбах ее современниц. Небольшая и скромная экспозиция в Фонтанном доме, для которой из фондов достали немало неизвестных публике экспонатов, визуально обозначила не раз поднятую в литературе проблему «Красота ненужная». Героини выставки с этим названием — наделенные талантом женщины Серебряного века, близко знавшие Ахматову, фигурировавшие в ее стихах и поэмах, соприкасавшиеся с поэтами ее круга: Ася Тургенева, Зинаида Гиппиус, Анна Радлова… «Ты ли, Путаница-Психея, Черно-белым веером вея, Наклоняешься надо мной», — это из «Второго посвящения» к «Поэме без героя», адресованного актрисе Ольге Глебовой-Судейкиной. Дружба с Валерией Срезневской продолжалась всю жизнь — на ее смерть в 1964 году Ахматова написала одно из последних, самых проникновенных своих стихотворений. Саломею Андроникову-Гальперн воспел Осип Мандельштам («Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне…»), который тогда же, в сборнике «Камень», пытался провидеть будущее: «В Петрополе прозрачном мы умрем, /Где властвует над нами Прозерпина». Поэт не угадал: рок разметал по свету стихотворцев и вдохновлявших их прекрасных дам, — хотя сбылись слова, обращенные к самой Ахматовой — «Кассандре»: «Когда-нибудь в столице шалой, /На скифском празднике, на берегу Невы /При звуках омерзительного бала/ Сорвут платок с прекрасной головы"… Для кого-то из персонажей выставки блистательный Петербург сменился ГУЛАГом или эмиграцией, иные же, как актриса и художница Ольга Гильдебрандт-Арбенина, тихо угасали среди обломков старого быта в ленинградских коммуналках, не реализовав свой творческий потенциал. Сотрудники Музея Ахматовой объединили разные индивидуальности по своеобразному принципу: все они сумели не просто выжить, но и сохранить человеческое достоинство в чуждую им новую эру. На склоне дней эти незаурядные петербурженки «превратились в легенду для тех немногих, кто был причастен истории Серебряного века и знал его героев и героинь. А в истории культуры они остались символами времени — щедрого на таланты, пряного и необычайно короткого».
В музее предпочли фигуры второго плана, отнюдь не главные в культуре Серебряного века, дабы показать, как эпоха сформировала совершенно особый женский тип. Поэтесса Паллада Богданова-Бельская, балерина Тамара Карсавина, мемуаристка Ирина Одоевцева — ровесницы Ахматовой, чья молодость пришлась на 1910-е годы. Фотографии и мемориальные вещи — шкатулка, зеркало, граммофон, светильники — в экспозиции ничуть не менее красноречивы, чем живописные и графические портреты, среди которых и работы именитых мастеров — Владимира Милашевского или Сергея Судейкина, и впервые представленные произведения Юрия Юркуна. Из этой мозаики вновь возник хрупкий Серебряный век, рассыпавшийся осколками хрусталя и до сих пор звенящий в стихах, ставших для нас почти такой же классикой, как картины Рафаэля.
N 35 9 — 15 сентября 2004
