Архимандрит Тихон Шевкунов приковал к себе внимание российской политической прессы. Архимандрит не так интересен, как это внимание. В его основе лежит убежденность, что «духовник царя нередко определял судьбы российской империи» (как сформулировал Алексей Челноков в очерке о Шевкунове). Все гадают: распространится ли это «правило» на духовника Путина?
На самом деле Лев Гумилев, выдвинувший идею о роковой роли духовника в российской истории, в данном случае исказил факты. Только дважды священнослужители определяли судьбы страны, но оба раза делали это абсолютно открыто, не будучи царскими духовниками. В малолетство Дмитрия Донского это был митрополит Алексий, при Михаиле Романове — его отец, насильно постриженный в монахи и ставший патриархом Филарет Никитич.
Ни один царский духовник никогда не имел решающего слова в государственных делах. Другой вопрос, что цари несколько раз пытались переваливать ответственность с себя на подчиненных, но это всегда — как в случае претензий Петра Алексеевича к патриарху Никону — была ложь, пусть и царственная. Попытка представить «социальными реформаторами» таких священников, как Иван Неронов, Стефан Вонифатьев, Аввакум Петров, — перенесение Гумилевым на cемнадцатый век приблизительности, характерной для бульварной прессы нашего времени. Погромы, которые устраивал тот же Аввакум, имели к реформам не больше отношения, чем погромы, устраиваемые скинхедами.
Лев Гумилев, однако, никогда не пытался обелить одного начальника за счет другого, поменьше. Иначе обстоит дело в охоте на Шевкунова. Это типичный отвлекающий маневр, психопатический перенос внимания. Читателей «Известий», наверное, ужаснуло политическое кредо отца Тихона, выраженное во фразе: «Сегодня Россия вынуждена проходить между Сциллой и Харибдой: между ужасом исламского терроризма и не менее страшной силой тех, кто пытается воплотить в жизнь тотальную американскую гегемонию».
Но ведь и митрополит Кирилл Гундяев на трагедию 11 сентября отреагировал аналогично! И сам Патриарх Алексий Ридигер в заявлении по поводу 11 сентября уравнял террористов и США, изобразив трагедию столкновением двух тоталитаризмов: «Мы… столкнулись с еще (выделено мной. — Я.К.) одной, особенно дерзкой попыткой насильственно навязать другим свое видение мирового порядка, опираясь на собственные мировоззренческие или религиозные убеждения, абсолютизируя свою культуру и свой образ жизни».
Высказывание Шевкунова: «Я проголосовал за Владимира Путина… Мне в нем очень нравится одно качество — он совершенно не стремится к власти» — вполне стоит слов Патриарха, сказанных в конце января 2000 года: Церковь-де взяла и «с удовлетворением восприняла согласие Владимира Путина участвовать в выборах президента России».
Какое высказывание Шевкунова ни возьми, ему обязательно найдется аналог в речах высших церковных иерархов, да и светских политиков. Но тех трогать боятся. Критика, как в первый застой, вновь подымается не выше уровня райкома (каковому уровню и соответствует занимаемый Шевкуновым пост наместника Сретенского монастыря в Москве). Юрий Васильев в «МН» критиковал Шевкунова за то, что в 1994 году он выгнал из Сретенского монастыря отца Георгия Кочеткова с его общиной, но как-то стыдливо умолчал, что послал-то его с таким заданием Патриарх Алексий. И отнюдь не Шевкунову принадлежит «патент» на насильственное решение внутрицерковных проблем, все было в начале 1990-х многократно опробовано на всевозможных «отщепенцах». Милитаризм Шевкунова из того же теста, что милитаризм как православных, так и антиправославных героев нашего времени. А его брань в адрес свободы слова («больше всего об угрозе „ограничений“ кричат как раз те, кто монополизировал информацию и превратил СМИ в настоящее оружие») дословно повторяет штампы проправительственного агитпропа.
Свято место пусто не бывает, но пустое место освятить можно запросто. Можно сделать это пустое место архимандритом, можно изобразить его «серым кардиналом». Правда, однако, заключается в том, что Шевкунов потому сблизился с Путиным (а сближение это совершенно реально и зафиксировано теле- и фотокамерами), что способен вкладывать в себя противоположные убеждения.
Какие-то взгляды он, видимо, лишь припрятывает (например, в 1991 году он утверждал, что демократия — враг Московской патриархии, сейчас он таких высказываний себе не позволяет, хотя не утверждает и ничего противоположного). Но вот два года отец Тихон вел кампанию против штрихкодов и ИНН как орудий американского тоталитаризма, после чего в начале 2000 года развернулся и вдарил из всех орудий по тем, кто пытается расколоть православие надуманными претензиями к налоговикам. И хотя все обещания министра налогов Шевкунову оказались обманом, никто православных, боящихся ИНН, не освободил от этой буки, игумен уже неколебим в поддержке курса партии и правительства.
В 1991 году, еще в бытность простым монашком, Шевкунов обвинил «карловчан» (американских православных) в поджоге по заданию ЦРУ Донского монастыря, где он тогда проживал. В 2001 году он радостно приветствует возможное объединение Московской патриархии с теми же «карловчанами».
У этого человека всегда есть запасной выход. Он выступает не против абортов, а «за ограничение абортов». Позиция для православного человека нетривиальная, зато идеально соответствующая правительственному курсу, который допускает аборты и на поздней стадии беременности «по социальным причинам». Он против «либерального угара» и «либеральной агрессии», но ведь это означает, что в любой момент отец Тихон может провозгласить себя сторонником «истинного либерализма».
Шевкунов способен легко объяснить, почему Московская патриархия нарушает собственный устав, не созывая поместных соборов: мол, зачем нужна такая «крайность», как «введение строгой и обязательной периодичности в живую жизнь Церкви». Разумеется, с такой же легкостью он объясняет прихожанам, зачем в живой жизни Церкви нужна строгая и обязательная периодичность исповеди, причастия, молитвы.
По крайней мере, в случае со штрихкодами переворот во взглядах о. Тихона последовал за его знакомством с Путиным. Во всяком случае, Шевкунов заявил, что познакомился с будущим президентом, когда тот стал работать «по соседству», то есть в здании ФСБ на Лубянке.
Интерес к Шевкунову был подогрет бурным обсуждением личности банкира Сергея Пугачева. Что с Пугачевым Шевкунов познакомился намного раньше, чем с Путиным, несомненно: Пугачев финансировал деятельность православной телепередачи «Русский дом» и соответствующего журнала.
Оживленно обсуждается: Пугачев познакомил Путина с Шевкуновым или Шевкунов — Пугачева. Но драма в том, что это не имеет ни малейшего значения. От перестановки пустот сумма не меняется. Пугачев, Путин, Шевкунов — лишь дыры, на которые молятся те, кому обязательно нужно молиться на кого-нибудь, кроме того Единственного, Кому молиться не нужно, зато можно.
Идет процесс воспроизводства и раздувания ничтожеств. Эти ничтожества любят святость. Шевкунов заявил: «Тот, кто по-настоящему любит Россию… может только молиться за Владимира Владимировича, промыслом Божиим поставленного во главе России». Шевкунов, видимо, прав в том, что воля избирателей к выдуванию Путина отношения не имеет. Но и воля Божия ни при чем. Если бы Бог ставил Путина во главе страны, Он бы сфальсифицировал результаты выборов элегантнее, а не по-чекистски топорно: до Урала народ один, после Урала другой.
Если что из Божественного Откровения и имеет отношение к этой истории, так знаменитый стих псалма сорок первого: «Бездна бездну призывает». Пустота тянется к пустоте. Сходят со сцены истории пустоты 1920-х годов рождения, старятся пустоты 1940-х годов, но уже призваны им на смену пустоты 1952 года, 1958 года (Шевкунов как раз с этого), и тянутся вереницы совсем молодых, радужных пузырей. Ну, не беда: тот псалом заканчивается призывом: «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога, ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего». Главное — не поддувать в пузырь, а лопнет он и сам.
