8 февраля 1921 года радиотелеграф трижды послал сообщение о кончине Петра Кропоткина по России и в Европу. В Москве спешно образовался Комитет анархических организаций по устройству похорон. Вскоре по всему городу были расклеены выпущенные им листовки:
«Товарищи! Братья!
8-го февраля в три часа утра в городе Дмитрове почил Петр Алексеевич Кропоткин, наш общий любимый учитель, десятки лет боровшийся неустанно за полное освобождение угнетенных всего мира…»
Как известно, «дедушка» русской революции не очень-то жаловал свою внучку. Точнее, тех ее суженых, которые, по Цветаевой, превратили прекрасную даму в «гулящую девку на шалой солдатской груди». Вернувшись в Россию из-за рубежа, где пребывал более сорока лет, князь Кропоткин отказался от министерского поста, предложенного ему Керенским, а через год и вовсе удалился в своеобразную «внутреннюю эмиграцию». Последние два с половиной года жизни теоретик анархо-коммунизма прожил в узком семейном кругу, в подмосковном Дмитрове. Лишь изредка его прорывало. Ведь кому, как не ему — автору одного из лучших исследований по истории Великой Французской революции, — было ведомо, чем заканчиваются якобинские эксперименты. Наивный старик даже ездил к Ленину, чтобы попытаться убедить его в гибельных последствиях красного террора и заложничества. Ничего не добившись, в самый разгар братоубийственной войны великий утопист приступил к написанию главной, быть может, книги своей жизни — новой «Этики». Он опять, в который уже раз, бросал вызов времени…
…Вечером 10 февраля 1921 года на Савеловский вокзал прибыл траурный поезд из Дмитрова. Гроб с телом покойного был выставлен в Колонном зале Дома Союзов для прощания. Именно с этого момента началась советская традиция прощаний с усопшими вождями в этом зале. Символично было и то, что в те дни в красной Москве в последний раз открыто развевались знамена не только большевиков, но и анархистов с эсерами и социал-демократами.
Около гроба в почетном карауле денно и нощно стояли единомышленники Кропоткина. Однако многие анархисты уже сидели в московских тюрьмах. И тогда Александра Кропоткина, дочь Петра Алексеевича, направила письмо Ленину с просьбой об освобождении арестантов хотя бы на несколько часов в день похорон. Аналогичное ходатайство Комитета анархических организаций было рассмотрено на заседании Президиума ВЦИК, который предложил ВЧК по своему усмотрению отпустить арестованных. Долгое время потом бытовала легенда о благородстве Ленина и Дзержинского, якобы тут же совершивших этот красивый жест.
На самом деле, к утру 13 февраля, когда был намечен вынос тела Кропоткина из Дома Союзов, ни один анархист освобожден не был. По воспоминаниям известного анархо-синдикалиста Ярчука, одного из членов похоронной комиссии, «только категорическое заявление» дочери Кропоткина председателю Моссовета Каменеву «о том, что все коммунистические венки будут сняты с гроба, если анархисты не будут выпущены на похороны», заставило чекистов освободить семерых заключенных из Внутренней тюрьмы на Лубянке.
Не так давно я узнал новые подробности этой истории. Навещая в Рязани многолетнюю узницу
ГУЛАГа Татьяну Михайловну Гарасеву и ее сестру Анну Михайловну (также смолоду познавшую советскую тюрьму и ссылку, а затем помогавшую Солженицыну в собирании материалов и в хранении рукописи «Архипелага»), я завел разговор на тему похорон Кропоткина. Еще бы, ведь юная анархистка Татьяна Гарасева лично участвовала в траурной процессии и несла венок от конфедерации «Набат»! И Татьяна Михайловна поведала, как она и другие студенты-анархисты через члена похоронной комиссии профессора Борового подали в ЧК список, по которому их должны были арестовать, если бы отпущенные с Лубянки решили скрыться.
Самым знаменитым из семерых выпущенных был махновский командир Арон Барон, выступивший затем на траурном митинге… Из-за скандала с анархистами вынос тела начался с опозданием. Траурному шествию предстояло пройти через пол-Москвы: от Охотного ряда до Новодевичьего кладбища. Проводить Кропоткина в последний путь пришли тысячи людей. Свидетельница этого величественного шествия, приятельница Есенина эсерка Мина Свирская вспоминала: «Какой солнечный день выдался тогда… Пришли и выпущенные под честное слово… анархисты — неудобно было все же лишить права хоронить вождя его последователей. Теперь же под черным знаменем с пением „Вы жертвою пали…“ и „Споем же мы песню под звуки набата…“ они провожали того, кто уже более шестидесяти лет был для них символом их борьбы… Привлеченные необычным зрелищем, видом знамен с лозунгами эсеров, эсдеков и анархистов, рабочие близлежащих предприятий покидали свои заводы…»
Над свежей могилой учителя и друга прозвучало много скорбных слов. После этого выпущенные из тюрьмы анархисты, вместе со своими товарищами, отправились на гражданскую панихиду в свой клуб. А вечером, как и было обговорено, добровольно вернулись в тюрьму на Лубянке.
В то время международное анархическое движение было достаточно сильным. Кремлю приходилось с ним считаться. Этим в первую очередь можно объяснить существование в течение ряда лет в Москве музея Кропоткина. Равно как и присвоение его имени улице, набережной и переулку.
А на могилу Кропоткина каждый год с той поры приходят его почитатели. После Кронштадтского восстания, произошедшего всего через месяц с небольшим после похорон, аресты анархистов приняли массовый характер. Но и там, в политизоляторах и ссылках, они свято чтили память о своем вожде. Один из самых удивительных архивных документов, которые мне приходилось держать в руках, представляет собой написанное карандашом послание анархистов на обычной почтовой открытке, отправленной из Соловков и адресованной вдове Кропоткина:
«8-го февраля зажгите и наши свечи на могиле Титана. Утешением нашей скорби — величие скромной могилы пред мавзолейной пышностью тиранов».
