Когда этот номер выйдет в свет, Патриарх Алексий II будет совершать Божественную литургию в Санкт-Петербурге. Он будет молиться в сослужении митрополита Владимира и епископа Константина. Невозможно, чтобы ситуация в санкт-петербургских духовных школах, которую двое петербургских архиереев так и не смогли разрешить в духе мира и согласия, не стала предметом разбирательства и рассуждения патриарха. Время для обсуждения выбрано не самое лучшее: преподаватели в отпуске, студенты на каникулах, следовательно, мнение ученого совета и студенчества не сможет быть услышано. А позиция митрополита и ректора читателям «НГР» хорошо известна.
Однако дальнейшая судьба СПбДА определяется не только принятием злободневных решений. За стенами семинарского здания на Обводном канале стоит долгая традиция созидания и возрождения богословского образования в России. Чтобы понять, что именно произошло в СПбДА и что может произойти впоследствии, надо понять, почему это произошло.
С самого своего рождения в 1721 г. Петербургская семинария была ориентирована на столичный уровень. Открытость Западу с целью воспринять все лучшее из Европы и переработать к пользе и славе России — такова была задача как новой столицы, так и новой Академии. В 1809 г. новый устав Духовной академии создал богословскую школу в ее нынешнем виде. Заодно он решил (пусть на время) одну из главных проблем церковного образования в России — финансовую. Научные интересы Академии оформились очень быстро и во второй половине столетия дали ощутимые результаты. Среди церковных приоритетов четко выделись вопросы, связанные со Священным Преданием, историей Церкви и церковным правом. Высокий научный потенциал школы не разорвал духовные связи между академическим богословием и христианским благочестием: Академию неоднократно возглавляли будущие святые, а из ее стен выходили как святые, так и новомученики. Знание не послужило к оскудению любви.
Взлет академической науки произошел во многом благодаря Академическому уставу 1869 г. Ощущение христианской свободы творчества на фоне общего пробуждения России того времени привело к замечательным результатам. Одни и те же имена украшали как списки академических профессоров, так и членов Императорской академии наук. Их труды (Н.В. Покровский, В.В. Болотов, А.А. Дмитриевский и др.) до сих пор являются настольными для многих специалистов в области гуманитарных наук. Богословие в Академии всегда выполняло свое прямое предназначение — раскрывало вечные истины Евангелия языком сегодняшней культуры и общества. И никто не смел задавать кощунственный вопрос, богословие какой Академии более православно — Московской или Петербургской?
Традиция церковной мысли оказалось столь сильной, что закрытие Духовной академии в 1918 г. не смогло воспрепятствовать возрождению духовного образования после ее открытия в 1946 г. Золотой фонд новой профессорской корпорации составили преподаватели и выпускники дореволюционной Академии.
Пока московский профессор В.И. Талызин развивал схоластический взгляд на Священное Предание как на источник вероучения, в Ленинграде архиепископ Михаил (Мудьюгин) и протоиерей Ливерий Воронов в духе cвятых отцов учили о Предании как о неизменном самосознании Церкви. За сравнительно короткий срок научный и образовательный потенциалы Академии были восстановлены, насколько это было возможно в тогдашних условиях. А условия были таковы, что контроль уполномоченных Совета по делам религий простирался до обсуждения списков поступавших студентов, где приоритет отдавался выходцам из западных областей Украины и российской глубинки. Для культурной столицы России сознательно подбирались пастыри с провинциальным культурным уровнем. Образование в Академии специально ориентировалось Советом на «требоисправительный» характер, общеобразовательные предметы исключались из программы.
И несмотря на это, настоящее богословие и церковная наука поступательно развивались в 1960- 1980 гг. благодаря вниманию к ним церковной иерархии.
Именно она создала условия для развития образования, наполняла Академию лучшими кадрами, активно пополняла библиотеку и поощряла инициативу талантливых студентов, отправляя их на учебу за границу. Вызов экуменизма, брошенный Русской Церкви, а по сути дела, вызов западно-христианского богословия способствовал развитию церковной мысли — на него необходимо было дать православный ответ. Устраивая в Академии постоянные межхристианские конференции и семинары, митрополиты и ректоры тем самым поощряли профессоров и студенчество думать. Но не только это. Сами они были истинно церковными людьми с богатейшим интеллектом и высокой культурой. Это заставляло остальных подтягиваться до уровня архипастырей. При этом Академия жила жизнью единой общины, все знали, кто чем дышит, и спешили помочь друг другу.
И это помогало преодолевать встречающиеся на духовном пути трудности. Именно тогда, когда существовало всего три семинарии на весь СССР, сложилась правдивая поговорка: «В Одессе трудятся, в Москве молятся, в Ленинграде учатся». Десятилетие, последовавшее за 1984 г., ознаменовалось спадом научной, образовательной и духовной жизни. Частая смена ректоров и тот факт, что никто из них не имел епископского сана, понизил авторитет школ в Церкви и самом городе святого Петра. Исключение составил период осень 1986 — весна 1990 гг., когда ленинградскую кафедру возглавлял нынешний Патриарх Алексий II.
Своим авторитетом и полным соответствием образу петербургского архипастыря он заставил всех считаться с духовными школами, уделяя им как бывший председатель учебного комитета много внимания. Однако в целом спад продолжался, совершенно прекратилась работа кафедр, так и не было создано преемства в развитии и преподавании важнейших дисциплин. Кончина профессора-специалиста приводила к кончине соответствующего научного направления в Академии: учеников и у них не было. Иногда им просто не позволяли их иметь, иногда они сами не хотели этого, подчеркивая этим свою незаменимость.
Как бы то ни было, вместе с Н.Д. Успенским отошла в иной мир литургика, вместе с протоиереем Ливерием Вороновым — догматика, вместе с протоиереем Стефаном Дымшей — каноническое право. Руководство Академии в 1990-е гг. так и не смогло вписаться в новую систему общественных и экономических отношений, оказавшись внутренне к этому не готовым и по старинке рассчитывая на бюджет Московской Патриархии и покровительство петербургских архиереев. Однако перенесение архиерейской резиденции из тесных академических залов в особняк на Каменном острове (1988), а впоследствии и свечного завода, просфорни и канцелярии (1992−1996), избавило Академию от того, чтобы быть центром епархиальной жизни. Академию все меньше привлекали к решению общеепархиальных вопросов. Приземленность основных приходских и епархиальных нужд оттеснило на второй план заботу о церковном образовании.
Митрополит Иоанн (Снычев, 1990−1995) довольно часто посещал Академию, будучи пастырем по призванию. Однако примитивность его богословско-образовательных взглядов и сомнительность ряда общественных воззрений делала архиерейскую заботу о духовных школах слишком обременительной. Во всем, что делал митрополит, сказывался недостаток настоящего образования и петербургской культуры. Пришедший ему на смену в 1996 г. митрополит Владимир казался просвещенным архипастырем. Служение в Иерусалимской миссии и в заграничных епархиях позволяло надеяться на его соответствие требованиям петербургской Церкви. Однако уже в первый год правления митрополита Владимира стало ясно, что его приоритетами являются материальные интересы и личное благополучие. В Академии он появлялся не более двух раз в год. Почти никогда не служил он и на престольный праздник Академии — его принимали более состоятельные приходы.
Но именно при нем и появился новый ректор, которого, как казалось, и не хватало Академии. 17 июля 1996 г. епископом Тихвинским, викарием Санкт-Петербургской митрополии и ректором СПбДАиС был назначен Константин (Горянов), бывший до того ректором Минской духовной академии и семинарии.
Изначально инициативность нового ректора обещала многое. Сразу же нашлись деньги на косметический ремонт здания и укрепление его фундаментов. Были приняты на работу молодые преподаватели, чего не бывало с 1990 г. Многим импонировала принципиальность ректора в отстаивании тех преподавателей и студентов, на которых по малопонятным причинам ополчался митрополит Владимир, требуя их исключения. Ректор приветствовал инициативу в проведении конференций, в контактах со светскими учебными и научными заведениями. Его, выпускника Московской духовной академии, Петербург принял с распростертыми объятиями, вверив ему судьбу своей Академии. Даже одна из мимоходом брошенных им фраз: «Мы посмотрим, в чем лучше московские традиции, в чем — петербургские, а где просто разгильдяйство, прикрываемое традициями», — воспринималась нормально. Раз не происходит никаких «революций», значит петербургские традиции хороши. И никто не обращал внимания на глухое недовольство ректором и его окружением, которое демонстрировала Минская академия.
Характерен эпизод, происшедший в 1999 г. Один из иподиаконов епископа, думавший о монашестве, влюбился и решил жениться на студентке регентского отделения. Возмущению ректора не было предела. Состоялась серия переговоров с обоими, где ректор безуспешно пытался их отговорить от венчания. Любовь оказалась сильней угроз. Тогда наступила «страшная месть». Студент, удивительно талантливый и даже пишущий стихи, был изгнан из числа иподиаконов. Его изгнали и из элитного общежития, поселив вместе со всеми в густонаселенных семинарских комнатах. Больше всех досталось невесте — «соблазнительнице». Ректор просто не выдал ей диплом об окончании семинарии: забрал его себе и спрятал в стол. Жених был вынужден забрать документы.
Раньше бывали случаи, когда выдача дипломов некоторым студентам — нарушителям дисциплины — действительно отсрочивалась на год до предоставления характеристики с нового места служения. Но это делалось исключительно по решению ученого совета.
Удивительна была и пассивность ректора в деле разрешения спорного вопроса о старом здании Академии (Обводный канал, д.7). Еще в 1993 г. покойный мэр Петербурга Анатолий Собчак подписал распоряжение о передачи Академии ее бывшего здания. В здании находится физкультурный техникум Министерства образования.
Министерство быстро опротестовало распоряжение в арбитражном суде: собственность-то федеральная, а не муниципальная. С тех пор прошло более 30 арбитражных судов с весьма половинчатыми решениями. Торможение в передаче здания ощущалось на самых небесах власти. В 1996 г. вопрос о передаче здания в 2000 г. отложил сам вице-премьер Олег Сысуев. Новый срок, назначенный вице-премьером Валентиной Матвиенко, — 2003 г., также саботировался руководством Министерства и техникума. В обмен на здание 1819 г. постройки, нуждающееся в капремонте, они требовали предоставить не просто равноценное здание, но с совершено новой инфраструктурой.
Все это время ректор лишь рассылал письма в высокие инстанции и получал отписки. Никакой целенаправленной работы по «выбиванию» здания и интенсивных контактов с теми, от кого это зависит, не велось. Ректора можно понять: получить здание трудно, еще труднее привести его в божеский вид. Но когда в старом здании, предназначенном лишь для семинарии, ютятся и академия, и семинария, и регентский, и иконописный классы, и само общежитие, и музей, и факультет иностранных студентов — это становится серьезным препятствием для развития образования и богословской науки.
Проблемы студентов и преподавателей накапливались и не разрешались — никто не хотел объясниться. И дело даже не в скудости финансирования или содержания. Желание сэкономить на всем было бы понятно, а с мнением и пожеланиями тех и других никто считаться не спешил. Преподавателей лишили комнаты отдыха в здании академического общежития — после евроремонта там появились покои ректора.
Подчеркнутая дистанция многих приводила в состояние апатии, многие преподаватели честно говорили, что в Академии появляться стало неприятно. Академический храм опустел. Ректор служил всего лишь с двумя-тремя священниками. И это видели все, и сказывалось это также на всех.
Все это хоть и вызывало недоумение, но терпелось: ректор действительно способствовал подъему Академии на новый уровень. Многие преподаватели искренне «раскручивали» нового ректора в городе на Неве, налаживая его контакты с культурной и научной общественностью. Две международные конференции — церковно-археологическая (ноябрь 1998), консультация православных богословских школ (январь 1999), всероссийская церковно-историческая конференция (апрель 2000), договор о творческом сотрудничестве с Эрмитажем (1998), подготовка подобных договоров с Русским и Этнографическим музеями — все это создавало новые механизмы для взаимодействия светской и церковной науки. Это стало возможным лишь потому, что в Академию поверили как в настоящую носительницу богословского знания, равноценного партнера по культурному и научному сотрудничеству.
Особо стоит отметить создание церковно-археологического музея в 1998 г., настоящей базы для установления нормальных контактов между священнослужителями и музейщиками. Не секрет, что конфликт вокруг бывших церковных ценностей, хранимых сегодня государством, в некоторых местах приобретает обостренный характер. Академический музей, на базе которого уже происходил ряд встреч с сотрудниками музеев по соответствующим вопросам, был своеобразной территорией мира: музейщики привыкали к требованиям Церкви, священники соглашались с требованиями науки. Сама коллекция, собранная за предельно короткий срок, получила высокую оценку Патриарха в 1999 г. Не скажем, что епископ Константин вообще не принимал в этом участия, его участие было сдержанным. За последний год на развитие музея ректор вообще не выделил ни копейки. Все тяготы по организации музея и конференций брали на себя их инициаторы, в том числе и те, кого ректор не постеснялся изгнать из академии после скандала с «анаксиосом».
И вот на фоне этих неоднозначных событий и процессов конфликт из-за хиротонии человека, которого ни студенты, ни преподаватели не хотели видеть пастырем стада Христова.
Но только ли дело в епископе Константине? Очевидно, нет. Дело даже не в тех проблемах, которые накопились между ректором, с одной стороны, и преподавательской корпорацией и студентами — с другой. Дело в отношении к духовному образованию в Русской Церкви вообще и к санкт-петербургским духовным школам в частности.
Богословское образование за последние 10 лет не стало приоритетом в церковной жизни. Как и культура в государстве, оно финансировалось по остаточному принципу. С 1997 г. бюджет Академии совершенно не возрос, а ведь уже прошло знаменитое 17 августа. Масса фондов занимается восстановлением храмов или разработкой стратегии миссионерства. И нет ни одного, который бы попытался решить материальные проблемы духовного образования. Некоторые провинциальные духовные училища вообще лишены стабильного бюджета — что ректор добудет, на то и живут. Но и это было бы терпимо.
Несколько лет назад в Троице-Сергиевой лавре проходило совещание ректоров православных духовных школ. Сначала на открытие ждали самого Патриарха, потом Управляющего делами Московской Патриархии митрополита Солнечногорского Сергия, в результате совещание открыл председатель учебного комитета епископ Верейский Евгений, ректор МДА. Очевидно, у руководства Церковью были более важные дела. И такое отношение передается и окружающим. Есть дела поважнее, чем школа.
В России две академии: в Сергиевом Посаде и Петербурге. Если первую Патриарх посещает несколько раз в год, то в Питерской он за время своего патриаршества был дважды.
В июне 1990 г., прощаясь с Ленинградской кафедрой, он вручал дипломы выпускникам. В июле 1999 г. он посетил пустое здание Академии — студенты на каникулах, преподаватели в отпуске. Несмотря на неоднократные обещания встречи со студенчеством и преподавательской корпорацией, передаваемые через ректора, они так и не состоялись. Давно было замечено, что в качестве кандидатов в епископы Патриарх предпочитает выпускников Московской академии. Вывод, который произносится вслух весьма часто: Патриарх — сторонник твердого православия, в то время как преподаватели, пришедшие в питерские школы в 1946 г., пережили искушение обновленчеством. Этот дух до сих пор жив на Обводном канале.
Этот вывод вплелся в стройный хор некоторых украинских епископов, утверждавших, что большинство украинских выпускников Ленинградской академии перешли в унию — школы готовили кадры для раскольников. Обвинения в экуменизме стали для питерской профессуры уже привычными — на них просто не обращали внимания. Вокруг СПбДА искусственно формировалось негативное общественное мнение, складывалась атмосфера неявной изоляции. И этому мнению многие имели слабость поддаться. Не исключение и епископ Константин, который иногда проговаривался о вековечном противостоянии либералов и консерваторов на брегах Невы. Но в традиции Петербургской академии, причащающейся из одной чаши Христовой, этого искусственного разделения никогда не было. Были разные мнения, но была одна Церковь.
В условиях отсутствия полноценного церковного контроля за деятельностью епископа Константина как ректора и сложилась эта конфликтная ситуация. Патриарх, осуществляющий начальственное ведение, не приезжает, митрополит, осуществляющий канонический надзор, не интересуется, или же ректор его сознательно не допускает в академические дела. Епископ оказался предоставлен самому себе и расправился с ситуацией, как посчитал нужным. Еще одна причина — это отсутствие серьезных разработок в области канонического права. Если бы было четко и общеизвестно от имени священноначалия определено, может ли община возглашать «анаксиос», должна ли быть прекращена хиротония после этих возгласов и что делать, если хиротония, несмотря на возгласы, совершилась, конфликт не зашел бы так далеко. Теперь многие искренне сомневаются, а действительна ли происшедшая хиротония?
Конфликт вышел за рамками Академии. Его обсуждают и в университете, и в Эрмитаже, и в научных институтах. Научный и культурный имидж Академии рушится на глазах, доверие к ректору в этих кругах подорвано. Все, что было создано за четыре года, может пойти прахом: все придется начинать сначала. В настоящее время в Петербурге есть другие богословски и христиански ориентированные, пусть и слабенькие, высшие учебные заведения (Религиозно-философская школа, Институт богословия и философии, Российский христианский гуманитарный институт). В то же время Государственный университет создает Госстандарт в области богословия и планирует открытие теологического отделения. Все это может привести к тому, что инициатива в области богословского образования и научно-церковных разработок может быть в настоящих условиях упущена Духовной академией. Конфликт создал напряжение не только между ректором и студентами, но и между преподавателями и ректором, с которыми на ученом совете отказались обсуждать сложившуюся ситуацию. К чему может привести обострившееся недоверие, одному Богу известно. Но то, что так и не начавшийся разговор не закончен, это очевидно. Судя по всему, конфликт может быть решен только сверху, ибо снизу он уже не решаем.
И выход здесь один — возрождение в Академии подлинной общинности и открытости, в признании особенностей петербургской церковной культуры, которые требуют соответствующих иерархов.
Дабы мир в питерских духовных школах послужил и на благо Русской Церкви, и на благо Санкт-Петербурга.
