Предметом социальной доктрины Русской Православной Церкви, как сказано в ее преамбуле, являются фундаментальные богословские и церковно-социальные вопросы. Однако, хотели того или нет иерархи, проголосовавшие за этот документ на Соборе, внимание к нему приковано в контексте взаимодействия государства и Церкви в условиях «нового курса» Владимира Путина. Доктрину теперь будут изучать под микроскопом, чтобы ответить на вопрос, готова ли Патриархия принять курс Путина или она собирается просто инерционно жить как бы «при Ельцине»? Или она видит какую-то собственную стратегию и намерена заявить о себе, как о политическом игроке с собственными амбициями?
Ежедневная интернет-газета Vesti.ru утверждает, ссылаясь на достоверные источники, что Путин отменил прием участников Архиерейского Собора и заменил его краткой рабочей встречей не только из-за гибели «Курска», но и потому, что остался неудовлетворен некоторыми решениями Собора. На этой встрече, как стало известно, Путин достаточно сухо отреагировал на письмо Собора в свой адрес по поводу возвращения собственности Церкви. В письме выдвигалось требование вернуть здания, ценности и земли. Сам по себе тип общения между Патриархией и президентом говорит о многом. Во времена Ельцина вопросы возврата той или иной бывшей собственности Церкви решались приватно, «в рабочем порядке». Стало быть, ныне этот порядок больше не действует и простым телефонным звонком между главами светской и духовной власти дела не делаются. Возникает вопрос: а как они теперь будут «делаться»?
При чтении социальной доктрины возникает устойчивое впечатление, что Московская Патриархия решилась на превентивные шаги по дистанцированию от власти. Трудно поверить, что митрополит Кирилл — глава авторского коллектива доктрины — не учитывает неизбежного прочтения богословского документа как политического.
Прочтем доктрину, так сказать, глазами государства. В разделе «Церковь и государство» твердо устанавливается, что государственная власть вторична по отношению к духовной (Церковь — богоустановленная реальность, а государство — нет). Власть не вправе «абсолютизировать себя, расширяя свои границы до полной автономии от Бога и установленного Им порядка вещей». В социальной доктрине прямо требуется, чтобы государство в своих взаимоотношениях с Церковью учитывало «различие природ». «Церковь основана непосредственно Самим Богом — Господом нашим Иисусом Христом; богоустановленность же государственной власти являет себя в историческом процессе опосредованно».
Далее в тексте говорится о том, что Церковь может давать оценку действиям светских властей, в то время как светские власти не могут давать такой оценки. Светская власть может оценивать деятельность Церкви только «в качестве юридического лица». РПЦ, разумеется, признает, что «правовой суверенитет на территории государства принадлежит его властям. Следовательно, они и определяют юридический статус Поместной Церкви или ее части…». Однако следует угрожающее продолжение: «Государственная власть тем самым перед лицом Вечной Правды выносит суд о себе самой и в конце концов предрекает свою судьбу». Таким образом, у государства в сущности нет выбора. Если «правовой статус» не удовлетворяет Поместную Церковь в той или иной стране, государство само подписывает себе смертный приговор.
В доктрине имеется такая формулировка: «Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении». Это революционный тезис, поскольку он преодолевает абсолютность требования признать «всякую власть от Бога».
Этот тезис получает развитие. Церковь, согласно доктрине, как субъект «публичного права» может призвать народ применить механизмы народовластия, призвать население к гражданскому неповиновению. Думаю, что Главное политико-правовое управление администрации будет с интересом изучать этот фрагмент доктрины.
Конечно, никто не сомневается в моральном праве епископа «возвысить свой голос» в протесте, но формулирование этого героического поступка как «нормы» политического бытия Церкви в соборно одобренном документе действительно вызывает недоумение. Тут стоит подчеркнуть, что пункт о «неповиновении» содержится и в разделе «Христианство и светская этика». Но там не вызывает никаких вопросов, поскольку касается моральной позиции отдельного христианина: «Когда исполнение требования закона угрожает вечному спасению, предполагает акт вероотступничества или совершение иного несомненного греха в отношении Бога и ближнего, христианин должен открыто выступать законным образом против безусловного нарушения обществом или государством установлений и заповедей Божиих, а если такое законное выступление невозможно или неэффективно, занимать позицию гражданского неповиновения».
При такой «антиконституционной» дерзости Московская Патриархия двумя абзацами ниже утверждает, что «Церковь может рассчитывать на помощь и содействие государства. Она также вправе ожидать, что государство при построении своих отношений с религиозными объединениями будет учитывать количество их последователей, их место в формировании исторического культурного и духовного облика народа, их гражданскую позицию».
Надо заметить, что разделы III и IV («Церковь и государство», «Христианская этика и светское право») содержат достаточно четкое и последовательное обоснование полного превосходства — и исторического и метафизического — Церкви над государством. Богословски безукоризненно показано, как Церковь сохраняет полноту истины, в то время как государство, право и этика неуклонно повреждаются в ходе исторического процесса. То, что богословски верно, для усилий Владимира Путина выглядит как приговор: сколько он ни старайся, ему не выпутаться из вероотступнического секуляризма. Ведь это всемирно-исторический процесс. Россия, как и весь мир, вместе с Путиным или без него погружается все глубже в пучину греха. Между тем, поскольку именно погружение власти в грех и есть основание для неповиновения, то гражданские власти могут ждать объявления войны со стороны Церкви в любой момент. Ведь что такое «греховные и душевредные деяния», определяет только Церковь.
Любопытно, что, приняв этот богословский ультиматум, Патриархия не предприняла никаких шагов, чтобы показать нынешней высшей государственной власти и ее курсу свое благорасположение. Не было в этом году верноподданических заявлений Собора о поддержке нового режима.
Патриархия своевременно начинает самоопределяться. В этом смысле доктрина действительно является своего рода стратегическим документом.
Ведь даже если Кудрин и Греф — христиане, они имеют дело с Церковью в ее социальном бытии, т. е. с политическим и экономическим субъектом. Этот субъект сидит в бюджете, продолжает рассчитывать на возврат того, за экспроприацию чего нынешние власти не несут никакой ответственности.
Отношения Патриархии с государством при Ельцине были совершенно непрозрачны. При этом одни проекты, на которые выделялись федеральные деньги, как, например, на многотомную историю Церкви, Православную энциклопедию, контролировались госорганами. Другие проекты питались от таможенных льгот, на третьи — откачивали деньги у банков и крупных фирм в обмен на какие-то туманные, вполне светские услуги. Госбюджет, конечно, должен что-то финансировать в сфере Церкви, например, реставрацию объектов, имеющих общенациональную ценность. За эту строку в бюджете проголосует Госдума, а исполнение подлежит публичному вниманию.
Конечно, прежде чем государство начнет расчищать и эти конюшни, Московской Патриархии уместно добровольно отойти от государства на несколько шагов. Поскольку необходимо очистить площадку для того, чтобы новые формы «соработничества Церкви и государства» на благо общества приняли современный характер. Конечно, в России вряд ли возможно отделение Церкви от государства в американском смысле. Мы, как сказал однажды Путин, «европейская страна с христианскими традициями». Но из мутного патернализма в государственно-церковных отношениях периода первого постсоветского десятилетия все равно придется уходить. Поэтому, если Путин и обиделся на пункт о «неповиновении» и требование возврата церковных земель, то это, как представляется, хорошо для обеих сторон.
