27 мая 1768 года в придворных кругах Петербурга только и было разговору, что о внезапной кончине юной графини Анны Петровны Шереметевой, умершей от оспы. Случилось это накануне ее свадьбы с воспитателем цесаревича Павла Н. И. Паниным; тут же пошли слухи, что некая таинственная соперница, влюбленная в жениха, подбросила оспенную материю в табакерку, подаренную им невесте. Убитый горем отец просил государыню уволить его от всех дел, а глубоко потрясенный Панин погрузился в угрюмую задумчивость.
Озабочена была и сама императрица, опасавшаяся за себя и цесаревича. Выражая Никите Ивановичу непритворное соболезнование, она все же просила его воздержаться на некоторое время от приездов ко двору, боясь возможной заразы — ведь Панин общался с больной и мог стать переносчиком болезни. По-видимому, тогда же Екатерина твердо решила раз и навсегда обезопасить от болезни себя и своего сына.
Чтобы пойти на такой шаг, требовалось определенное мужество: оспопрививание в Европе делало лишь первые шаги и на протяжении всего XVIII века имело столько же сторонников, сколько и противников. Наибольших успехов оно достигло в Англии, куда и устремила взор Екатерина, обратившись к первому авторитету в этой области — доктору Томасу Димсдейлу (в России его называли Димсдалем), сделавшему уже к тому времени шесть тысяч прививок. Он получил приглашение приехать в Россию и, подумав, принял его.
В августе 1768 года Димсдейл прибыл в Петербург со своим сыном и остановился в приготовленном для него доме на Миллионной, рядом с дворцом. Хотя императрица и выразила готовность первой подвергнуться прививке, доктор проявил осмотрительность и предпочел для начала испытать свое искусство на ком-нибудь другом. Но сперва требовалось подыскать помещение для больницы, где можно было проделывать необходимые процедуры и содержать пациентов до полного их выздоровления.
С этой целью на Петербургской стороне отвели пустующую деревянную дачу, принадлежавшую покойному барону Якобу Вольфу. В прошлом великолепная загородная резиденция богатого купца, запечатленная на публикуемой гравюре М. И. Махаева, стояла пустая и заколоченная, постепенно приходя в упадок. Она была признана удобной и поместительной, а посему куплена в казну и обращена в госпиталь. Для присмотра за больными Димсдейлу выделили помощника, лифляндца Шулениуса, с успехом привившего оспу многим лицам у себя на родине.
Первыми, кому английский врач сделал прививки, стали воспитанники кадетского корпуса Свитен и Басов. Не все прошло гладко — у Басова на другой день началась лихорадка с тошнотой и рвотой; заболел и Свитен.
Однако через неделю оба полностью выздоровели, так что в конечном итоге опыт можно было назвать удачным. Затем были сделаны прививки еще пятерым добровольцам.
Только после этого 12 октября Димсдейл проделал ту же операцию во дворце с императрицей; вначале предполагалось, что одновременно ей подвергнется и цесаревич Павел, но тот заболел ветрянкой, и прививку пришлось на два месяца отложить.
А 16 ноября Екатерина писала лифляндскому генерал-губернатору Броуну, дивившемуся ее смелости: «Вчера я получила Ваше письмо, в котором Вы меня поздравляете с благополучным исходом привития оспы. Вы, генерал, уверяете меня, что с моей стороны… необходима была немалая решимость,… а между тем я полагала, что подобная смелость встречается в Англии у каждого уличного мальчика. Честный и искусный доктор Димсдаль, ваш земляк, внушает всем в Петербурге доверие и решимость, и нет дома вельможи, в котором не находилось бы несколько пациентов, отданных на его попечение».
К сожалению, примеру государыни последовали далеко не все ее подданные, и за первые десять лет прививку прошли менее семисот человек.
Хотя придворные с удовольствием смотрели «аллегорический пантомимный» балет под названием «Торжествующая Минерва, или Побежденное предрассуждение», а поэт М. М. Херасков даже написал по этому случаю оду, многие, в том числе из ближайшего окружения Екатерины, предпочли оставить все на волю Божью. Недаром некоторые сановники, к примеру граф А. И. Морков, имели лица, изрытые оспой, про которые в народе говорили, что «черт на них горох молотил"…
Между тем воодушевленная личным опытом и преисполненная благих намерений императрица распорядилась помимо госпиталя прививать оспу в трех воспитательных домах, о чем не преминула известить самого господина Вольтера. Доктор Димсдейл, осыпанный щедрыми наградами, отправился с той же миссией в Москву.
В 1781-м он вновь появился в Петербурге, чтобы сделать прививки великим князьям Александру и Константину, за что получил баронский титул, чин действительного статского советника и звание лейб-медика с пожизненной пенсией в 500 фунтов стерлингов. А кроме того, Димсдейлу были пожалованы миниатюрные портреты Екатерины II и Павла Петровича — в память заслуг, оказанных им Российской империи… После этого он благополучно отбыл на родину, где также пользовался большим почетом и известностью; там он и окончил свои дни.
