 |
| Отрок.ua | Протоиерей Андрей Ткачев | 14.10.2009 |
Обитель преподобных Печерских
Людям не привыкать спускаться за сокровищами под землю. Земля богаче всех, и нужно либо тревожить её недра, либо на время прощаться с солнечным светом и спускаться под землю самому, чтобы завладеть золотом, нефтью, углём, солью, металлами…Бывает, что опытный человек, держа в руках горящий светильник, говорит своему неопытному товарищу: «Спускайся за мной». «Наверное, это — искатели приключений или драгоценностей», — подумаем мы, услыхав такие слова. И можем ошибиться. Потому что есть на свете места, куда нужно спуститься с горящим в руках светильником, спуститься вслед за опытным проводником, но не в поисках материальных сокровищ. Духовные сокровища, оказывается, тоже иногда хранятся глубоко под землёй.
Киево-Печерская Лавра прекрасна собою. Когда бы ни смотрел на неё, когда бы ни ходил по ней, когда бы ни стоял на её службах, всегда можешь сказать о ней Соломоновыми словами: Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе! (Песн. 4, 7).
Но блажен тот, кто знает о корнях этой красоты, блажен тот, чья слеза падала на эти корни.
Если Лавра — дерево, то красота её в ветвях и листьях, а сила — в корнях, то есть в пещерах лаврских. Оттуда начинался монастырь. Туда, в темноту пещерную на заре русского христианства уходили мужественные и цельные люди в поисках Света Господнего, Который просвещает всех (См.: Ин. 1, 9).
Не странно ли то, что за Светом эти люди уходили в пещеры? Конечно, странно, но не для всякого ума. Странно для ума, который годен лишь на то, чтобы лакейски обслуживать земную жизнь. А если же человек может повторить за апостолом: мы имеем ум Христов (1 Кор. 2, 16), — то для него это — продолжение всего удивительного, о чём возвестило Евангелие. Если Бог Един в Существе и троичен в Лицах, если в Иисусе Христе соединился Бог и человек, если в Марии сочеталось девство и материнство, то почему бы не поискать особой благодати, уйдя не только от людей, но и от солнечного света?
Первым был Антоний. Он принёс на нашу недавно крещёную землю монашеский образ жизни, и звали его так же, как звали первого монаха на земле — Антония Великого. Любовь к Иисусу Христу у этого земного Ангела была столь сильна, а общение с Ним столь постоянно, что на людях авва появлялся редко. Но каждое появление среди монашеской братии и богомольцев было подобно выходу солнышка из-за тучи и несло с собой всегда бесценные советы, духовные врачевания, неземную силу. Мы и сейчас не можем приложиться к мощам родоначальника Лавры. По повелению преподобного Антония мощи его погребены в не доступном для монахов и паломников месте.
Зато множество его учеников и последователей лежат в Ближних и Дальних пещерах перед нашими глазами. Пещеры Лавры, возлюбленные, — это настоящее кладбище, дышащее силой и святостью тех, кто на нём лежит. Вы посещали когда-нибудь кладбище, чтобы вдохнуть силу, исполниться бодрости, приобрести мудрость? Нет? Так почему же вы не идёте в пещеры к преподобным?
Их безмолвие будет полезнее моих слов. Хотя очень полезно перед тем, как пойти на молитву к отцам, почитать о них, познакомиться с «Киево-Печерским патериком». И тогда иди, спускайся, освещая путь дрожащим огоньком свечи, проси исцеления, защиты, помощи.
В тяжёлых крестных страданиях Христос одержал победу над нашей греховностью. Своей крестной смертью Сын Божий попрал, разрушил, победил нашу смерть.
Преподобные отцы были подражателями Спасителю. Будучи Христовыми, они распяли плоть со страстями и похотями (Гал. 5, 24). Христова победа над смертью со временем проявилась среди Печерской братии многообразно и удивительно.
Так, ученик Антония, Агапит, монастырский врач и целитель, перед смертью сражался за душу искусного врача-иноверца. Тот предрёк святому смерть через три дня и в противном случае обещал принять Православие, зная, что его прогнозы безошибочны. Агапит вымолил себе продолжение жизни, переживая не о своей отсрочке, а о душе ближнего.
Монах Афанасий, «бессмертный» по имени, умер и был приготовлен к погребению. Но перед самыми похоронами ожил. Не отвечая ни на какие расспросы, он попросил позволения затвориться в келье, где проплакал много лет, ни с кем не разговаривая. Лишь перед своим вторым успением он просил монахов не покидать обитель, во всём слушаться наставников и молиться ежечасно Христу и Богородице. После этого мирно почил до дня общего воскресения.
Один из отцов занимался погребениями и ухаживал за могилами. Звали его Марк-гробокопатель. Не он боялся смерти, но она боялась его. Не только боялась, но и слушалась. Несколько раз преподобный Марк, понуждаемый обстоятельствами, просил умирающих ещё пожить или мёртвого на время воскреснуть. Всякий раз смерть вела себя как раба, отступая от больных или возвращая уже охладевших.
Таких историй — неложных, святых, удивительных — здесь много. Сам воздух пещер — это воздух победы над смертью, Христовой победы, которую усвоили люди, пожертвовавшие собою ради Христа.
Если смерть, этот последний враг (1 Кор. 15, 26), вела себя здесь без привычной наглости и безнаказанности, то, значит, и другие враги были здесь побеждены. Воздух пещер — это воздух победы над духом блуда, духом сребролюбия, духом лени. Кратко сказать, нет такого нечистого духа, который не был бы побеждён и посрамлён жившими здесь отцами. А потому и мы, когда мучаемся от нечистых страстей, — да бежим за помощью к Моисею Угрину и к Иоанну Многострадальному. Не можем сдержать свой язык, «и празднословный, и лукавый», — да просим помощи у Молчаливого Онуфрия и у многочисленных затворников, ни с кем, кроме Бога, не говоривших годами. Страдаем от лени — есть для нас врачи, к чьим именам, как награда, прибавлено слово «трудолюбивый».
Думаю, нет такой нужды, в которой мы не нашли бы помощника из числа святых Печерских угодников Божиих. Узнать об этих врачах и обратиться к ним за помощью — необходимый труд всякого больного, знающего о своей болезни.
Киев красив с высоты крутого правого берега, на котором расположилась Лавра. Отсюда город не кажется шумным. Поезд метро, бегущий по одноимённому мосту, похож на проворную гусеницу. Машины — те и вовсе движущиеся точки. А Днепр всё так же течёт, как и во времена Антония и Феодосия, и всё так же смотрятся в него, как в зеркало, проплывающие облака.
Если мы отсюда, с лаврской высоты, не смотрели на Киев, значит, мы никогда не были в Киеве. А если камень лаврских дорожек помнит тяжесть нашей походки, но пещеры Лавры не помнят нашего молитвенного шёпота, значит, мы никогда не были в Лавре.
