Русская линия
Богослов. RuСвященник Александр Шумский21.09.2009 

Высокомерие убивает понимание

В представленной публикации к.п.н., члена Союза писателей России иерея Александра Шумского речь идет о церковном либеральном крыле и его влиянии на современную общественность.

По плодам их узнаете их.
Собирают ли с терновника виноград
или с репейника смоквы?
(Евангелие от Матфея)

И снова приходится включаться в разговор о русской интеллигенции. Все повторяется в который раз: с одной стороны почвенники, с другой — либералы. Вероятно, эта оппозиция русской жизни будет воспроизводиться, пока мир стоит. Судя по всему, кроется здесь глубинный провиденциальный смысл. Что роднит наших интеллигентных почвенников и либералов, несмотря на их принципиальные, непримиримые разногласия? Это высокомерие, то есть взгляд на жизнь со своего крайнего фланга. Крайности всегда высокомерны. А высокомерие несовместимо с объективным взглядом на вещи, оно убивает понимание. И пустующее место занимает отрицание.

О наших почвенниках, особенно о русских националистах, я уже достаточно много написал (см. статью «Русский выбор: Кровь или кровь?»). Эта группа русской интеллигенции ставит во главу угла племенную кровь, а Кровь Христову либо вообще игнорирует (безбожные националисты), либо ставит в подчиненное положение (церковные этнофилитисты).

Но в этой статье я хотел бы поразмышлять прежде всего о либеральном крыле нашей интеллигенции, конкретно — о церковных либералах, особенно об игумене Петре Мещеринове и протоиерее Георгии Митрофанове, которые являются весьма яркими выразителями либеральной позиции в Церкви. Также я коснусь фигуры А. Солженицына, существенно повлиявшего на оба направления мысли нашей интеллигенции. Либеральная позиция в Церкви представляется мне весьма опасной, хотя я далек от предположения, что игумен Петр и протоиерей Георгий сознательно ведут разрушительную работу. Читая статьи игумена Петра, ловишь себя на мысли, что батюшка, разбирая серьезные недостатки нашей церковной жизни, не представляет и не понимает, какие последствия может вызвать его критика. Ведь мало сказать правду (хотя он говорит в основном полуправду, которая, как известно, бывает «паче лжи»), надо еще сказать ее в нужном тоне, в нужном духе и сказать в той аудитории, которая способна все это адекватно воспринять. Обсуждение же весьма сложных и спорных вопросов церковной жизни перед всем миром может привести к результату противоположному тому, что задумывали авторы, и может даже спровоцировать церковную революцию. Представьте, что вы говорите ребенку о недостатках его родителей. Как он это воспримет? Очевидно, как повод вообще перестать уважать и слушаться родителей, как повод к бунту. Игумен Петр настаивает на том, что церковная дисциплина (посты, аскетика и пр.) имеет относительную ценность, что на первом плане должна быть любовь к ближнему. Но вот что примечательно: отец Петр говорит про любовь, а любви в его словах не чувствуется, зато высокомерия хоть отбавляй. Одна вот такая фраза чего стоит: «Невозможно, не бывает так, чтобы человек был дерьмом — а потом побдел — помолился — попостился — раз — и Феодосий Печерский…». Когда эту фразу прочитал один мой друг, он сказал: «Слава Богу, что подобное не попалось мне в начале моего воцерковления, потому что после такого я мог бы уйти из Церкви». Не имеет права православный пастырь говорить о человеке в таких выражениях. Здесь высокомерие перерастает в крайнее презрение, заставляющее вспомнить жестоковыйных представителей Ветхого Завета. Собственно, все расколы и ереси начинались с разговоров о любви. Будущие раскольники и еретики всегда начинали с высокомерных упреков в адрес представителей официальной Церкви, что те, мол, исповедуют двойную мораль, заменили любовь послушанием, хотят не руководить, а властвовать и т. п. Достаточно вспомнить протестный пафос Лютера. И мне хотелось бы в этой связи по-братски предупредить отца Петра о серьезной духовной опасности, которая его подстерегает.

Есть в рассуждениях игумена Петра очевидные однозначные ошибки. Я выделю четыре. Первая — противопоставление миссии и традиции. Отец Петр полагает, что они несовместимы. Это, по меньшей мере, странная мысль. Ведь все успешные миссионеры всегда опирались на традиции того народа, среди которого миссия осуществлялась. Подлинная миссионерская деятельность духовно оплодотворяла местные традиции, делала традицию творческой. Тем более, почему же надо противополагать миссию православным церковным традициям русского народа? Почему нельзя заниматься миссионерством с опорой на традицию? Очевидно, что миссионерство, находящееся в отрыве от традиции, неизбежно вырождается в маргинальную сектантскую деятельность. У такой миссии будущего нет. Ей просто не на чем держаться. И уж совсем протестантской нелепостью наполнены слова игумена Петра: «Миссия, говоря проще — это проповедь Христа, а не Церкви». Комментарии излишни. У человека несведущего может сложиться такое впечатление, что до игумена Петра, диакона Андрея Кураева и еще немногих «избранных» никто миссионерской деятельностью всерьез не занимался. Между тем, сотни священников и мирян по всей стране уже давно и успешно ведут такую деятельность в школах, больницах, тюрьмах, воинских частях и т. д., пишут статьи и книги, выступают в СМИ, и им традиция не мешает, а только помогает.

Вторая ошибка — солидаризация отца Петра с протестантским учением о предопределении. Он пишет: «Если духовности нет от начала (то есть — Христа, присущего сердцу, хотя бы в начатках), то ее и не будет». Здесь видится неприемлемое для православия разделение людей на чистых и нечистых (вспомним сравнение человека с дерьмом).

Третья ошибка — возведение интеллигенции в некую касту избранных, которая имеет право судить Церковь. Игумен Петр пишет: «Почему интеллигенция „не увидела“ Церкви? Я думаю, что как раз увидела, и, увидев, не захотела менять шило на мыло, героизм реальный (по ее представлению) на номинальный». Из этой, я бы сказал, предельно наглой сентенции следует, что беда Церкви в том, что она якобы не соответствовала и не соответствует интеллигентскому миропониманию. В свое время великий старец архимандрит Иоанн Крестьянкин с прискорбием отмечал, что многие интеллигенты, придя в Церковь, «приволокли за собой весь свой хлам», они не захотели учиться у Церкви, а тут же начали всех учить и призывать к переустройству церковной жизни, не желая переделывать самих себя.

И, наконец, четвертая ошибка, точнее сказать, провокация игумена Петра Мещеринова — поругание Успенского поста: «Так в том-то все и дело, что Церковь Успенский пост вовсе не устанавливала. Церковью канонически установлен Великий пост, посты в среду и пятницу и причащение натощак. Все остальное вошло в церковную жизнь явочным порядком, не являясь ни церковным, ни, тем более, Божественным — а всего лишь человеческим установлением». Если Успенский пост отрицается, то что говорить про Рождественский и, тем более, про Петровский посты?! Неужели отец игумен не понимает, что подобными провокационными заявлениями он ничего, кроме смуты, произвести не может?! Но смута порождает лишь отчуждение, перерастающее в озлобленность и ненависть. В смуте не может родиться любовь. Смута всегда беременна расколом и ересью! Для отца Петра в церковной жизни все становится относительным, кроме его маргинальной миссии — реформации.

Отношение же батюшки к русскому народу и к России вообще — разговор особый. Здесь его высокомерие не знает удержу и проявляется в полной мере. Когда читаешь соответствующие места в его статьях и интервью, ловишь себя на мысли, что солдат говорит с вошью. Его рассуждение, например, о подвиге преподобного Серафима Саровского (тысячедневное стояние на камне) носит просто издевательский характер, несовместимый с духом христианской любви.

Отдельного рассмотрения заслуживает оценка игуменом Петром советского периода русской истории. По этому вопросу у него полное совпадение с протоиереем. Георгием Митрофановым. Здесь уж игумен не стесняется совершенно. Вся советская эпоха для него исчерпывается формулой «дьявольский советский режим». Трудно спорить с тем, что в советский период были совершены страшные злодеяния и преступления. Но вместе с тем были и очевидные позитивные проявления и взлеты. Для меня 9 мая, полет Гагарина и многое другое из советской жизни — это не пустой звук. Я не собираюсь предавать забвению преступления советского времени, но я не могу, не погрешая против объективности, закрывать глаза и на все то хорошее, что дала нам советская эпоха. Победа в Великой Отечественной Войне, создание мощного государства и передовой экономики, социальная политика, высочайший уровень образования и многое другое обеспечили нам независимость и позволили продолжить свое историческое бытие. Советский период позволил нам уцелеть и выстоять. А сколько выдающихся людей из дореволюционной России сочли для себя возможным пойти на сотрудничество с советской властью, причем не из страха, а по велению совести. Примеров можно привести десятки, но я приведу один. А.Н. Крылов — великий кораблестроитель, математик, механик, адмирал и академик (академик Петербургской АН с 1916 г.), не задумываясь стал помогать своей стране и при советской власти. По заданию Сталина он закупал на Западе оборудование для советских кораблей. Для этого ему была выделена огромная сумма наличных денег. Когда кто-то спросил Сталина, не боится ли он, что Крылов может соблазниться и сбежать, он ответил: «Крылов никогда не предаст, я ему верю». Вот такие люди определяли во многом советскую эпоху, и неловко становится за писателя-эмигранта И. Шмелева, который высокомерно называл советских людей «сухостоем». Советская эпоха — неоднозначная, неодномерная, сложная. И только такой подход к ней, а не высокомерное «дьявольский советский режим», дает возможность что-то понять. Ведь если исходить из формулы игумена Петра, то «дьявольским режимом» можно назвать почти любую историческую эпоху — петровскую, например, а уж про бироновщину и говорить нечего. Так недалеко до вывода, что вся русская история — это, в лучшем случае, какое-то недоразумение, ошибка природы, а русский народ — сборище придурков и негодяев, а вовсе не «богоносец». Я не сторонник формулы «мы русские — с нами Бог». В этих словах проступает националистическое и одновременно псевдоимперское высокомерие, но либеральное высокомерие игумена Петра и протоиерея Георгия, в котором проглядывается презрение к русскому народу, так же совершенно неприемлемо.

Они исключают возможность третьего взгляда, несводимого ни к национализму с псевдоимпериализмом, ни к либерализму, хотя самих себя считают белыми патриотами. Но на мой взгляд, никакие они не белые гвардейцы, а обычные бледные либералы. Поневоле вспоминается В.И. Ленин, утверждавший, что взгляды человека выдают в нем принадлежность к той или иной партии. Он называл это «партийностью». «Партийная принадлежность» игумена Петра и протоиерея Георгия очевидна — это ярое диссидентство, выражающееся в неприятии церковной традиции, реальной России, реальной русской истории и реального русского народа. По своей психологии они весьма близки к таким персонажам современной российской действительности, как Новодворская, Гайдар, Чубайс и многие другие. Игумену Петру и протоиерею Георгию становится дурно от гагаринской улыбки, их приводит в крайне нервозное состояние упоминание о Дне Великой Победы — 9 мая, их коробят слова песни «горят мартеновские печи, и день и ночь горят они» и многое другое, что дорого большинству моих соотечественников. Кто-то возможно спросит: «А какое все это имеет отношение к Церкви?». Как ни странно — прямое! Я давно заметил удивительное совпадение — все ярые антисоветчики непременно становятся ярыми церковными реформаторами. Здесь полная аналогия с церковными обновленцами начала прошлого века, которые ненавидели «проклятый царизм».

Особый разговор о И. Сталине и сталинизме. Следует подчеркнуть характерную особенность радикальных антисоветчиков советского и постсоветского времени — они стараются по возможности не затрагивать фигуры В. Ленина и Л. Троцкого и виновником всех зол у них оказывается товарищ Сталин. Такой подход был характерен и для «отца-основателя» диссидентства — «дяди Сани из Рязани», писателя и борца с советской властью Александра Солженицына. Он, конечно, в своих произведениях разоблачает и Ленина, и Троцкого, но на абсолютном первом месте в качестве злодея, тем не менее, оказывается Сталин.

Между тем, как бы ни возмущались наши диссиденты, не понимающие и не знающие истории, в лице Сталина и проводимой им политики просматривается явление, характерное для всех великих революций — контрреволюция. Формула революционного процесса такова: первоначальное радикальное, безудержное и безумное устремление вперед неизбежно сменяется отрезвлением и своего рода движением вспять. Об этом феномене очень убедительно писал В. Кожинов, которого никто не посмеет упрекнуть в сталинизме. Тут уместно привести образный пример с бильярдным шаром. Пущенный ударом кия, он сначала разгоняется, но затем натыкается на борт — стену, и начинает движение в обратном направлении. Вот такой стеной и оказался Сталин, вернувший нашему Отечеству имперские контуры, нравится это кому-то или нет.

Складывается такое впечатление, что наши диссиденты истошно набрасываются на Сталина не столько из-за его кровавости, сколько из-за того, что он не позволил окончательно похоронить «эту страну». Ведь Ленин и Троцкий пролили крови не меньше Сталина, но тем не менее они почему-то выводятся из-под диссидентского удара.

Солженицына, конечно, не упрекнешь в ненависти к дореволюционной России, он, безусловно, по-своему патриот. Но его исторические рецепты по спасению и «обустройству» России, мягко говоря, ошибочны. Представим себе, что Сталин последовал бы советам Александра Исаевича, который даже царский режим упрекал за политику, направленную на удержание окраинных территорий в составе Российской Империи. Солженицын считал такую политику лишней тратой народной энергии. Возникает вопрос, что произошло бы со страной, которая встретила полчища Гитлера без Закавказья, Средней Азии, Казахстана и т. д. Очевидно, что такая Россия разделила бы участь незадачливой и спесивой Польши. У нас, если бы Сталин руководствовался рецептами Солженицына, просто не хватило бы ресурсов для борьбы с врагом, подчинившим себе все ресурсы Европы. Так что, как ни крути, стратегия Сталина была правильной, а стратегия будущего «вермонтского затворника» нет. Этот факт неоспорим. Я полагаю, что до конца своих дней Александр Исаевич мучился вопросом, как же этой «низкорослой личности» (так презрительно называл Сталина Солженицын, хотя сам ростом был отнюдь невелик) удалось выиграть войну? Вот, если бы победил Гитлер с Власовым, тогда «дядя Саня» мог бы ликовать. Выдающийся советский историк Н.Н. Яковлев совершенно верно в свое время назвал Солженицына «литературным власовцем». Здесь, как говориться, ни убавить, ни прибавить. Солженицын пытался сохранить лицо со своим отношением к Великой Победе, и с его нелегкой руки диссиденты всех мастей стали утверждать, что русский народ одержал победу в войне вопреки товарищу Сталину. Больший абсурд трудно себе представить. Никогда в великой войне не может быть одержана победа, если у народа, ее ведущего, не будет всецелого доверия к своему вождю. Об этом свидетельствует вся человеческая история. Также по вине Солженицына в диссидентских кругах и поныне бытует мнение, что Сталин хуже Гитлера, потому что последний, в отличие от первого, якобы заботился о благосостоянии своего народа перед войной. Не понимают наши скудоумные диссиденты простой истины — забота Гитлера о собственном народе ничем не отличается от заботы баварского хуторянина о рождественском гусе, которого откармливают только для того, чтобы зарезать в праздничный день. До сих пор муссируется в интеллигентских тусовках вопрос, какой режим, Гитлера или Сталина, был более жесток? Спорить не буду, скажу лишь в этой связи — не было у нас докторов Менгеле, проводивших садистские хирургические опыты без наркоза на заключенных, а у них были. Мы не брали кровь немецких детей, доводя их до смерти, для лечения советских солдат, а они брали кровь наших детей (лагерь Саласпилс) для лечения солдат вермахта и т. д. И не Сталин развязал мировую бойню, а Гитлер!

А что стало бы с нашим Отечеством, окажись победителем Гитлер? По плану рейхсфюрера Гимлера после победы Германии над СССР предполагалось создание за Уралом системы лагерей смерти, рассчитанных на 60 миллионов человек. Знал ли об этих планах и цифрах «дядя Саня»? Не мог не знать. Но он, тем не менее, решил эти цифры приписать Сталину. В своей книге «Архипелаг-ГУЛАГ» Солженицын утверждает, что в период с 1917 по 1959 гг. было расстреляно и погибло в лагерях 66,7 миллионов человек. Согласно книге, большая часть погибших приходится на время правления Сталина. В качестве источника писатель ссылается на статистические данные некоего И.А. Курганова. При этом Александр Исаевич в сноске замечает, что не ручается за подлинность этих цифр, но за неимением других использует кургановские. Даже чемпион мира по русофобии Збигнев Бжезинский утверждает, что при советской власти от репрессий погибло несколько млн. человек, то есть меньше десяти. Американскому поляку или польскому американцу Бжезинскому не приходит в голову ссылаться на данные Солженицына, потому что они не выдерживают никакой критики. Современные статистические исследования неопровержимо свидетельствуют, что за время правления Сталина погибло около 7 миллионов человек. Это очень много и очень страшно, но все же это не солженицынские почти 70 миллионов. Надо признать удивительным тот факт, что Солженицын ни разу не извинился за свои фундаментальные ошибки, а ведь он ошибся во всех своих главных выводах и оценках! Он отрицал имперскую доминанту в русской истории, проклинал советскую эпоху, воспел предателей Родины, дал самоубийственные рецепты по «обустройству» России, продолжив пагубную линию Льва Толстого. Когда ему показали материалы, с очевидностью подтверждавшие, что именно М. Шолохов, а не кто-либо другой, является автором «Тихого Дона», Солженицын пожал плечами и хмыкнул что-то неопределенное. Точно также обстоит дело и с десятками миллионов погибших от сталинских репрессий. Ведь он ни разу не признался, что приводимая им кургановская статистика ошибочна, хотя новые безупречные данные приперли его к стенке. К тому же эта ложная и лукавая статистика особенно сильно возбудила и без того нездоровое, диссидентское воображение. В результате получилось как в стихотворении С. Попова «Снегири»:

На развалинах Империи
Сядет дудочник-еврей,
Песню грустную затянет —
Песню русских лагерей

Кто-то вероятно возмутится: «Да как вы смеете столь жестко распекать великого борца и писателя!?» Смею! Потому что на протяжении многих лет мое сознание отравлялось солженицынским отрицанием. Вся моя молодость прошла под знаком книги «Архипелаг-ГУЛАГ». С цифрой 70 миллионов мы, диссидентствующие юнцы, носились как курица с яйцом, из которого потом вылупился страшный монстр, растоптавший всю советскую цивилизацию и оставивший Россию едва живой, в результате чего у нас погасли почти все «мартеновские печи». Мне стоило большого труда и многих лет, чтобы исцелиться от солженицынского яда. Так что мой «гамбургский счет» ему вполне обоснован. Скажите на милость, какие чувства должен испытывать пациент, узнавший, что его врач в течение многих лет прописывал ему не те лекарства?!

У нас сегодня в СМИ создается культ Солженицына и критиковать его становится почти также опасно, как в свое время Ленина. Ну что же, ничего удивительного здесь нет, история завершает свой очередной спиральный виток.

Игумен Петр Мещеринов и протоиерей Георгий Митрофанов считают Сталина исчадьем ада, ставят его в один ряд с Гитлером и всех, кто не разделяет их мнение, презрительно именуют «православными» сталинистами. Умеют наши русские интеллигенты навешивать ярлыки, только этому и научились. Игумен Петр и протоиерей Георгий не хотят разбираться в сложных вещах, не желают понимать историю и навязывают нам свою высокомерную либеральную схему, не имеющую к реальной жизни никакого отношения. Они рассуждают примерно так: не хотите принимать нашу схему, тем хуже для вас. Но ведь точно также рассуждали и большевики во главе с Лениным и Троцким. И что из этого вышло?! В класс пришел строгий учитель и заставил плохих учеников поработать над ошибками.

Действительно, были и есть люди из числа православных, которые буквально канонизируют Сталина. К таким, в частности, относятся покойный протоиерей Димитрий Дудко и здравствующий иеромонах Евстафий Жаков. В своих статьях «В плену абсурда», «Патриотизм или нигилизм?», «Вопреки всему» и других я писал о том, что такая позиция абсурдна и очень опасна. Ее можно охарактеризовать как правый постмодернизм — другая крайность в отношении к Сталину и советскому периоду, не менее опасная, чем левый постмодернизм Мещеринова-Митрофанова. В этих крайностях проявляется хроническая болезнь русского интеллигентского сознания — неспособность к трезвенному, рассудительному пониманию. Но ведь необходимо хотя бы попытаться выйти из этого «колеса сансары» русского интеллигентского мышления. Давайте попробуем применить к нашей истории метод апофатического (отрицательного) богословия, предполагающего, что любая утвердительная схема не исчерпывает непостижимую реальность. Тогда мы наконец поймем, что Россия — не «родина слонов», но и не «прореха на человечестве», Сталин — не святой, но и не исчадье ада, русский человек — не «богоносец», но и не «вошь преисподняя». Тогда не сможет один протоиерей оправдывать предателя Власова, а другой — канонизировать Сталина, тогда не посмеет протоиерей Георгий Митрофанов оскорблять омерзительным словечком «победобесие» преклонение моего народа перед Великой Победой, а мне не придется в ответ определять позорную позицию петербургского протоиерея словом «диссидентсвобесие».

Высокомерие — опаснейшая духовная болезнь, убивающая понимание, порождающая лжепророков, расколы и ереси. Вряд ли эта статья убедит моих оппонентов отказаться от их заблуждений, но я надеюсь, что она поможет сделать правильный выбор тем молодым православным людям, которые еще не определились.

http://www.bogoslov.ru/text/468 279.html


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика