 |
| Литературная газета | Валерий Балабанов | 10.09.2005 |
— Война оставила глубокий след в моей жизни. В 1942 году на фронте погиб мой отец. Меня и сестру вывела в люди мама — Александра Петровна. Учился у неё трудолюбию, терпению, самопожертвованию. История достаточно обычная для тех людей, чьё детство пришлось на военное лихолетье. И поэтому, когда в 1994 году я был приглашён к участию в закрытом конкурсе на создание ордена «Георгий Жуков», то взялся за работу с огромным воодушевлением. Я специально ездил по полям сражений. Продолжаю ездить и теперь. Это стало для моего творчества необходимостью.
Помню, как на освящении храма Святых первопрестольных апостолов Петра и Павла в селе Сторожевом, что в трёх километрах от Прохоровского поля, я и создатель памятника Жукову скульптор Вячеслав Клыков молились рядом. И вдруг он указывает мне глазами на белую мраморную стену, на которой золотыми буквами начертаны имена защитников Отечества, погибших на Прохоровке… Я прочитал: «Клыков» — вздрогнул и стал искать свою фамилию… И нашёл: «Балабанов». И думаю, что каждый из обладателей простой русской фамилии наверняка смог бы найти здесь свою.
Жуковы, Клыковы, Балабановы, Ивановы, да на нас пол-России держится!..
Возвращаясь же к ордену «Георгий Жуков», я горжусь, что он стоит в одном ряду с другими сохранёнными в системе государственных наград России полководческими орденами — Александра Невского, Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова.
— А теперь давайте обратимся к Куликовской битве. Четверть века назад, во время празднования её шестивекового юбилея, я сам наблюдал удивительный погодный феномен, который, говорят, повторяется в междуречье Дона и Непрядвы из года в год, в день сражения. Тёплая ночь, густой утренний туман — и вдруг свежий ветер из-за спины, в мгновение ока разгоняющий сырую хмарь, и взлетающее в неяркое осеннее небо солнце!
— (Валерий Балабанов с энтузиазмом подхватывает.) И высоко в небе трепещет Омофор Пресвятой Богородицы, ибо битва произошла как раз на праздник её Рождества — 21 сентября, а по-старому — 8 сентября, и на ратные весы, по моему глубочайшему убеждению, легло то незримое, чему нет наименования, но сколь оно значимо: «Веси ты, Господи». И Та, что обратила в прах трёхкратный перевес врага в живой силе, смотрит со многих моих полотен, но во всём блеске величия она изображена на картине, именуемой «Под Благодатным Покровом», расположенной в центре триптиха, — «Молитва о России».
Полностью согласен с утверждением главного редактора «ЛГ» Юрия Полякова, что Куликово поле относится к «опорным» моментам нашей истории, и именно на таких вершинах, а не на поражениях любой народ должен воспитывать свои новые поколения.
— Известно, что вы пишите «картины-молитвы, которые зачастую сбываются».
— Именно картины-молитвы, а не иконы, потому что понимаю: грешен я для писания икон.
Для меня картина — это не только холст и краска, а прежде всего тот духовный мост, который соединяет сердце художника и душу зрителя, ищущего свою дорогу к Храму Души. Для меня, русского художника, православная дорога, вера — это наука любви к Отечеству. Но это не то Отечество, не та Россия, которую мы потеряли, а Россия, которая воскрешается, вновь обретая свой гармонический Образ. Только восхождение к своему историческому Образу есть та вертикаль, если хотите, позвоночник, позволяющий России возродиться. А слова о картинах-молитвах сказал Патриарх Алексий II, когда увидел моё полотно «Пловец», предвосхитившее возрождение храма Христа Спасителя. Ведь я начал писать его по Промыслу Божьему ещё в 1976 году, а теперь оно украшает музей Храма спасителей Отечества.
Сближение земного и небесного — вот главный завет современному православному художнику, доставшийся нам от простых тверских, владимирских, новгородских изографов и богомазов.
— «Из века в век поэзия и проза/ Смертельный бой ведут между собой», — сказал классик. Тема добра и зла — извечная для жизни и для творчества в ваших картинах представлена особенно отчётливо…
— Другой классик сказал: «Нам не дано предугадать,/ Как слово наше отзовётся…» Это же относится не только к слову, но и к живописи. И даже в большей степени. Ибо слово не материально, а живопись — материальна, и поэтому судьбинный отзвук на деяние может быть даже сильнее. Я уже по опыту знаю: когда пишешь добро — с тобой происходят одни вещи в этом мире, когда касаешься темы зла — происходят другие. Причём зло может быть написано очень красиво, что особенно привлекательно для молодых людей, но предупреждаю: если ты касаешься темы зла, готовься к тому, что и на судьбе человеческой это скажется…
В 1991 году я совместно с моим 22-летним сыном Николаем, недавно вернувшимся из армии, писал триптих «Молитва о Романовых». На последней, самой сильной работе триптиха «Светлый отрок» я изобразил Алексея как бы за стеклом и обращённого взором к зрителю, а в стекле — след от пули, и маленькие трещины, разбегаясь, образуют нимб вокруг головы цесаревича. Картина была закончена, а через полтора месяца погиб мой единственный сын. Видимо, есть какие-то вещи, которых художнику, может быть, и не стоит касаться…
— На другой вашей замечательной картине — «Молитва о русском воине» — запечатлён другой сын нашей земли — 19-летний солдат Женя Родионов, отказавшийся снять с груди крестик и зверски замученный в Чечне. Несмотря на поднимаемую страшную тему, в этой картине нет страха смерти…
— Дмитрий Михайлович Балашов в одной из книг своей огненной эпопеи «Государи московские» сказал: «Мужество мужу потребно всегда, и паче всего — в час смерти!» Действительно, этого страха в картине нет. Есть скорбь, есть боль, есть белый голубь невинной души, взлетающий в небо, выцветшее от материнских слез. Именно матери являют собою живую связь Земли и Неба. Когда Любовь Васильевна Родионова, мать Жени, смотрела на картину, она вспомнила, как на могилу сына приехал ветеран Великой Отечественной, снял с себя медаль «За отвагу» и положил на могильный камень того, кто своим мальчишеским подвигом спасал душу России.
— Сейчас вы много и с увлечением работаете над вечной темой «Тайной вечери», в своё время волновавшей ещё Феофана Грека и Леонардо да Винчи. Только в отличие от «Тайной вечери» Леонардо ваша работа называется «Виртуальная вечеря» и представляет собою воспоминание о знаменитой фреске в трапезной Миланского монастыря.
— Леонардо — левша, его записи можно прочитать только при помощи зеркала. Я — правша, и моя композиция — это зеркальное воспоминание о фреске, впервые увиденной мною за стеклом с обратной стороны, в Музее восковых скульптур в Сан-Франциско. Собирая мир Христа, я обращаюсь к теме Леонардо, его восприятию мира и бытия как гармонии. А под ним я собираю всё изобретённое зло мира сего, написанное великими художниками, которые узнаваемы: Босхом, Дали, Магритом…
«Виртуальная вечеря» навеяна мыслями о вечности, о сути бытия. Это протест против смешения Божественного мира нашей реальной жизни с виртуальным антимиром матрицы Зла, это «Покаянные дни» нашего человечества, упрямо отгораживающегося от Божьего мира и не думающего о спасении. Но когда спасает свою душу художник — вокруг его произведений спасаются тысячи!
Однажды Балабанов сказал: «Левша Леонардо подковал человека полётом Души, Разума и Творчества…» Но и собственному роду художника к полёту не привыкать, ибо в основе фамилии Балабанов лежит прекрасное древнеславянское слово «балобан», что означает «сокол». Не этот ли белый сокол сшибает в яростной воздушной схватке чёрного ворона на ставшей уже почти хрестоматийной картине «Тальково поле»?
Беседу вёл Андрей ШАЦКОВ
