 |
| Труд-7 | Юрий Кублановский | 23.06.2005 |
— Юрий Михайлович, в вашем стихотворении «От лап раскаленного клена во мраке… «меня растревожили такие строки: «Все самое страшное, самое злое еще впереди». Откуда такой пессимизм? Где для него основания?
— Эти стихи еще начала 90-х. Перед тем я ведь прожил восемь лет в эмиграции, в которой оказался не по своей вине (в 1975-м Кублановский написал открытое письмо «Ко всем нам» в защиту Солженицына и в итоге был вынужден покинуть страну. — Ред.). Вернувшись из сытой Европы в Россию в декабре 1989-го, я нашел ее в таком упадке и разоре, что это был для меня настоящий шок. Но дело не только в этом.
Я, как говорится, всей кожей почувствовал, что здесь происходит социальный и культурный обвал, а не возрождение. Чаялось, что выздоровление России от марксистской идеологии будет созидательным, кислородным. А тут все тогда помешались на историческом нигилизме и дилетантски понимаемом «рынке без берегов». И я стал прозревать, что дело идет отнюдь не к восстановлению — на новом витке — традиций рухнувшей в 1917-м уникальной русской цивилизации. А к той «великой криминальной революции», которая тогда закипала и потом продолжалась все последнее десятилетие прошлого века. Да, в общем-то, и теперь еще не потушена. Так что упомянутые Вами строчки оказались, увы, печальным полуинтуитивным пророчеством…
— Однако прошло много времени. Сейчас и в мире к России относятся все-таки иначе, чем при Ельцине, и в самой стране есть позитивные перемены. Может быть, вы как поэт просто острее, драматичнее ощущаете реальность?
— Возможно. Но, по-моему, после того, что произошло у нас в 90-е годы, после изменения геополитического расклада, связанного с крушением советского режима и поражением Союза в холодной войне, общая катастрофичность ситуации выглядит более масштабно. Мне, по крайней мере, прежде и в голову не могло прийти, что Америка, почувствовав себя хозяином мира, начнет повсеместно насаждать свой режим как универсальную панацею для всего человечества, бомбить Югославию, беспардонно внедряться в постсоветское пространство. Что НАТО окажется чуть ли не под стенами Пскова. Можно спорить, насколько демократичен режим в Америке. На мой взгляд, ее демократия очень специфическая и имеет много изъянов. А России, встроившейся в хвост техногенной цивилизации в ее заокеанском варианте, грозит стать ее сырьевым и культурным протекторатом. Я вообще боюсь, что наших детей и внуков ожидают катаклизмы, связанные с геополитическим переделом мира и обрушением всей постхристианской цивилизации. И третий мир, и Китай, и Индия вот-вот заявят о своих правах в полную силу. Даже и просто потому, что население там увеличивается в гигантской прогрессии, а нас становится все меньше на наших просторах. И у нас, и на Западе мало политиков понимают апокалиптичность происходящего…
— Владимир Путин недавно заявил, что крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века. Выходит, и вы, бывший диссидент, эмигрировавший из СССР, тоже считаете распад такого государства катастрофой?
— Выходит, что так. Конечно, советский режим уже одряхлел настолько, что стал в мировом раскладе сил неконкурентоспособным, да и внутри страны потерял всякую идеологическую энергию. Но ведь что стало происходить. Люди, готовые на бескорыстную жизнедеятельность, оказались оттесненными от социальных процессов, их идеи затоптали и высмеяли. Но они были и есть! Безусловно, среди них Александр Исаевич Солженицын…
— В своем телевизионном интервью он говорил о многих бедах, но и указал пути в будущее — через развитие местного самоуправления, реализацию национальной идеи — сбережение народа. Россия всегда выходила из исторических испытаний с честью. Мне кажется, нынешние острые проблемы вовсе не обязательно являются поводом для пессимизма…
— О сбережении народа Александр Исаевич говорил еще 15 лет назад в «Как нам обустроить Россию». И с тех пор — а в 90-х годах он это делал весьма настойчиво, пока Березовский не отлучил его от ОРТ — каждый раз, когда он об этом говорит, поднимается общественная волна, его поддерживают, а потом все возвращается на круги своя. И сбережения народа не происходит, все реформы направлены в противоположную сторону. Русский народ сокращается количественно и морально деградирует.
Увы, шуваловская идея сбережения народа в российской истории никогда не доминировала. У Александра Исаевича есть замечательная работа, которая называется «Русский вопрос к концу ХХ века». Там он рассматривает царствование Романовых начиная с Петра I. Народ сплошь и рядом бросали в военные котлы, России совершенно не нужные. Вместо внутреннего обустройства довлели химеры имперского расширения. Народные силы распылялись и истощались в геополитических авантюрах. В значительной степени это в конце концов и привело к падению русской цивилизации в 1917 году.
— И что же, нет выхода?
— Почему? Есть. Каждый человек на своем месте обязан выполнять свой долг, как он его понимает. Выполнять жертвенно, бескорыстно. Бывают периоды в человеческой истории, и нередко, когда лучшее терпит поражение от худшего. Но не надо отчаиваться: нужно лично быть честным перед собой, перед своим народом, Отечеством. Других рецептов и быть не может…
— Вот бы прислушались к этим словам наши рьяные политики.
— Политика у нас в первую очередь — выгодный бизнес. А бизнес обычно больше живет настоящим, чем будущим. Сегодня политики думают о сиюминутном личном успехе, об обогащении. Их главная цель — жить как можно лучше как можно дольше. Россия чаще всего им нужна как предмет для коммерческих спекуляций. Очень мало бескорыстных политиков. Все эти «младореформаторы», «чикагские мальчики», авторы «ваучеризации» и других сногсшибательных грандиозных афер — что за птицы? Как слетелись на тоталитарное пепелище? Ельцин их словно из рукава достал.
— Но давайте все-таки о будущем, об «оптимистическом сценарии"…
— Не только журналисты пытаются найти оптимистическое решение. Это стремится сделать любой нормальный человек. Потому, что не может христианин думать, что конец всему. Надежда умирает последней. Если мы посмотрим на того же Александра Исаевича, то увидим, что какими бы мрачными красками он ни характеризовал современную реальность, в нем всегда ощущается положительная и светлая энергетика. Само деятельное существование такого человека свидетельствует о том, что Россия не умерла.
И я все-таки верю, хочется верить, что президент России стремится и может сделать для нашего государства гораздо больше, чем сделано до сих пор. Но ему еще предстоит переломить в ситуации многое. Разве сегодня не продолжается прежняя гайдаровская политика подавления социально ориентированного развития? Недавно Герман Греф сказал, что реформ положительных, хороших уже не осталось, а грядут самые трудные. Но, простите, когда были хорошие? Где за все годы хоть одна реформа, направленная на облегчение жизни?
— А может ли что-то изменить художник? Вот вы сказали о долге. Что вы, известный поэт, делаете конкретно ради улучшения мира?
— Наш великий историк Николай Карамзин когда-то сформулировал так: «История народа принадлежит Царю». Пушкин его оспорил: «История народа принадлежит Поэту». Убежден, что поэт — это не просто пташка Божия, чирикающая стихами. Я всегда считал, что и в молодости, и тем более в зрелости, поэту необходимо мировоззрение. Ведь как порою бывает? Вроде человек пишет неплохие стихи, а личности, стоящей за его строками, и с лупой не разглядишь. В русской традиции — чтобы поэт имел глубокое мировоззрение, мыслил и жил не только собственными тревогами, а — болями Родины и мира. Если уж поэт не будет этого делать, то тогда кто же? Вспомним Пушкина, Блока, Ахматову, Мандельштама. Все они — при всем органичном эгоцентризме — жили мировой проблематикой, ощущали себя полноправными личностями в историческом процессе. И я стремлюсь глядеть глубже рациональных мрачных прогнозов — туда, где «свет светит и тьме его не объять».
— А там видится что-то обнадеживающее?
— Недавно я побывал на Соловках. Зимовал тут еще в начале 70-х. Тогда оставалось много примет ГУЛАГа. И подумать не мог, что на острове будет слышен благовест, что возродится монастырская жизнь. Сегодня там, где были лагерные душегубки и камеры, идут службы, восстанавливаются иконостасы. Обитель начинает жить — вот подлинное чудо.
Разве тут нет повода для надежды?
Строганов Юрий.
